«Парень» — это Билли, по возрасту годящийся мне в отцы. — Здравствуйте, дядя Джон. — Я приложилась к щеке Ватсона. Гладкая. Успел побриться. Значит, Холмс какое-то время дежурил здесь лично. — А где Холмс? — Холмс… Гм… Кто его знает. Где-то здесь и, должно быть, к утру вернется. Значит, уже скоро. Как поживаете, Мэри? Рождество весело прошло? День рождения ваш я прозевал, разумеется. Но кое-что вам привез. Из Филадельфии. Неплохой городок, знаете ли… — Правда? Спасибо. Рождество… хорошо, все в порядке. А вот с Вероникой… Знаете, как это случилось? — Похоже, что она упала на рельсы перед прибывающим поездом. В подземке. Точно не помню, на какой именно станции… Ушибы, сломана рука, множество царапин и кровоподтеков. Но жизнь вне опасности. Повезло. Холмс не очень верит, что это несчастный случай, потому вызвал меня подежурить. Родители заходили, молодой человек приезжал с Холмсом, больше никого. Кроме медперсонала. — Послушайте, дядя Джон, Холмс прав. Риск большой. Даже больничным служащим нельзя доверять. Мало ли… какой-нибудь укол — и… — Вы и Холмс. Вот уже двое считают меня птенцом желторотым. Конечно же, я слежу за ситуацией. А сейчас приведите себя в порядок, пока сотрудники больницы не заметили ваших грязных сапог. Я уже собралась уходить, когда Ватсон издал столь излюбленный английскими полковниками звук: что-то вроде «ыг-г-гым-м-м». — Между прочим, Мэри… Э-э… Затрагивал ли Холмс… Говорил ли он вам что-либо о… гм… о феях? — О феях? Интересы Холмса разнообразны и не всегда предсказуемы или объяснимы, но тематика детских сказок меня несколько удивила. — Да, знаете ли, такие… феечки с крылышками, там… порхают, пляшут и поют… левитируют… — Ватсон неопределенно повел рукой. Видно было, что он чувствует себя не в своей тарелке. — Не часто я его видела в последние дни, но когда видела, о феях речи ни разу не заходило. С чего бы вдруг? — Вы, стало быть, еще не наткнулись. Честное слово, я не виноват. — Ватсон прижал руку к сердцу. — Если б меня спросили, я бы сразу ответил решительным отказом. Я и издателям уже пожаловался, но они говорят, дело дохлое, потому что он всего лишь литературный агент. И тут до меня наконец дошло. — Вы о Дойле? Что он натворил? Ватсон застонал. — Даже говорить не хочется. Холмс вел себя со мною недопустимо, утверждал, что я испортил его карьеру, связавшись с этим человеком, что его теперь никто всерьез принимать не будет… — Бросьте, дядя Джон. Холмс наверняка так не считает. Уж вы-то должны его знать. Через неделю он все забудет. — Уже две недели прошли, а он все тот же. Холодная вежливость. И сюда пригласил так же. Честно, я совершенно ни при чем. — Я с ним обязательно поговорю, — пообещала я, но Ватсона этим не успокоила. Наоборот, он еще больше взволновался. — Нет! Ни в коем случае! Он на эту тему здраво рассуждать не в состоянии. Ни слова о феях, о Дойле, о «Стрэнде». Вообще обо мне ни слова. — Как скажете, дядя Джон. Буду молчать. Да не беспокойтесь вы так, рано или поздно все образуется. Озадаченная, я вышла из больницы, стараясь не ускорять шага. Даже Ватсон, очень хорошо меня знавший, не предполагал, что один лишь вид больницы вызывает у меня дрожь. Не излечила от этого недуга и работа в качестве сестры милосердия в годы войны. Я так спешила, что дворнику с метлой, подметавшему улицу, пришлось зацепить меня своим рабочим инструментом, чтобы я обратила на него внимание. И это несмотря на то, что я знала: Холмс обязательно где-то сейчас появится, в обличье дворника или в каком-нибудь другом. Дворник меня как будто не заметил, сунул метлу в свою мусорную тележку и кошмарного вида рабочей рукавицей утер нос, одновременно прикрыв рот, из которого донеслось еле различимое: «Станция „Лондон-бридж“, первая скамья справа». И разразился кашлем. Я поспешно удалилась, не дожидаясь живописной фазы отхаркивания. Дойдя до упомянутой станции, я купила утреннюю газету. На последней странице заметка об инциденте с Вероникой. Уселась и пролистала газету. Сообщения об охотничьих подвигах принца Уэльского. Три лисицы! Конечно же, заблаговременно доставленных из зоопарка и выпущенных под пули бравых зверобоев. «Первый суд первой инстанции с первой женщиной в качестве судьи!» Доблестные первооткрывательницы, первопроходицы, пробившиеся в отель Эйлсбери, вломившиеся в мужские ряды судейского сословья. Так, что там у нас дальше? Рисунок легкого платьица при невероятно замысловатой шляпе с заголовком: «Лучший наряд для Ривьеры». Колонки уголовных ужасов… Но тут на скамью рядом со мной плюхнулось какое-то громоздкое и весьма вонючее тело. Возмущенно тряхнув газетой, я отодвинулась. — Вы вернулись скорее, чем ожидалось, Холмс. Почему вы не в Марселе? — Сложно допрашивать свидетелей, которых уже кто-то освидетельствовал, Рассел. Все трое покойники. Подгоняемый поездами ветер рвал из рук газету. Справившись с нею, я досадливо поморщилась. — Эти уловки, Холмс… Неужели они настолько необходимы? Скоро начнем пароли назначать. — Как сказать, как сказать. Больничный служитель для какой-то надобности следил за Майлзом Фицуорреном, придется его переместить… газету держите естественнее, Рассел, расслабьтесь. Голос у Холмса какой-то размытый. Должно быть, из-за накладных зубов, косых и коричневых. И из-за куска хлеба (с беконом, судя по запаху), который он сунул в рот. Интересно, как Холмс умудряется жевать сэндвич искусственными зубами? — Мисс Биконсфилд пока ничто не угрожает, но мы с Фицуорреном посетим ее родителей и убедим перевести дочь под присмотр в частную клинику. Это расширит свободу маневра. — Мне что делать? — Займитесь Храмом. Ответ там. — А… полиция? — Что — полиция? — Может, поставить их в известность? — Нет, ну вы просто образец законопослушного гражданина! — ядовито выдавил сидящий рядом со мной небритый грязный тип, с трудом проворачивая язык в полупрожеванном месиве. — Разумеется, сбегайте к своему любимому инспектору Аестрейду. Он, без сомнения, заинтересуется. — Ради Бога, Холмс, будьте серьезнее. — Я серьезно. Откровенно говоря, вы совершенно правы, — к моему удивлению вдруг согласился он. — Мисс Биконсфилд будет нетранспортабельна еще три-четыре дня, а Ватсон не железный. Пусть к ее койке выставят полицейскую охрану. Вот только любят они лапу накладывать на все, до чего дотягиваются. И им не понравится, что мы не сообщим, откуда ветер дует. Но ведь помочь жертве преследования или сунуть нос в дела церкви — вовсе не преступление, не так ли? — А Майлз… — начала я, но тут на нас упала тень, и раздался начальственный голос. — Почтеннейшие, здесь не столовая, — провозгласил констебль. — Если вы не на поезд, прошу удалиться. Билетики! Холмс приниженно засуетился, сунул недожеванный сэндвич в грязный карман и засеменил к своей тачке. Констебль величественно развернул медную морду в мою сторону, но я уже сложила газету и поспешила к окошечку кассы, где топталась очередь торопящихся на работу утренних пассажиров. ГЛАВА 13 Пятница, 14 января Неудержимо рвется из женщины неуемность, бахвальство ее распирает. Иоанн Хрисостом Ценою приниженных улыбочек и притянутых за уши объяснений я получила в «Превратностях судьбы» комнатку. Закрыв за собой дверь, вынула переданный мне Холмсом конверт, разложила содержимое по кровати — и удивилась обилию информации о Храме Марджери Чайлд. Конечно же, Холмс добыл все эти сведения не в одиночку. Состояние финансов, личные характеристики, сухие справки, цитаты, собственные комментарии… Один и тот же почерк, очевидно, профессионального конторского клерка. Одинаковая бумага, везде те же чернила. Методика сбора материала не бросается в глаза, однако отличается тщательностью и продуманностью. Весьма разнообразны источники информации: беседа с кухаркой, опрос горничных, исследование содержимого корзины для мусора, уличная слежка. Нет, не полиция собирала эти материалы. Оказалось, что Майкрофт, брат Холмса, по какой-то причине заинтересовался церковью Марджери Чайлд еще несколько месяцев назад. Этот «бухгалтер-счетовод» вел открытые и закрытые, явные и тайные счета и интересовался не только бухгалтерией. Когда Шерлок Холмс обратился к брату, тот просто поручил своему клерку скопировать уже собранные материалы, сэкономив нам уйму времени. Поскольку интерес Майкрофта носил поверхностный характер, в собранном материале имелось немало прорех. Так, упоминалось, скажем, об убийстве Айрис Фицуоррен, но отсутствовали детали. Более полной оказалась информация о смерти Делии Лэрд, но не больше, чем я узнала от Вероники. Были и не относящиеся к делу сведения, например, о том, что на последнем курсе Оксфорда Вероника заинтересовалась социализмом. Но при всей неполноте информация эта побуждала к размышлениям. Глубже всего Майкрофт врылся в финансовые аспекты деятельности Храма. И результаты не могли не беспокоить. Делия Лэрд происходила из семейства настолько же состоятельного, насколько и почтенного, владевшего несколькими фабриками в центральных графствах. Оба брата Делии погибли во Франции, она унаследовала львиную долю отцовского состояния. И завещала все Марджери. Сумму весьма солидную. Айрис оставила меньше, около десяти тысяч фунтов стерлингов. Была и еще одна покойница, о которой я пока не слышала. Некая Лилиан Маккарти. Тоже не из бедных. Погибла в дорожно-транспортном происшествии в октябре. Свидетелей трагедии обнаружить не удалось. Ее смерть и привлекла к себе внимание дотошного Майкрофта. Храм получил почти все ее состояние. Очень подозрительная череда смертей, но ничего конкретного Майкрофт все же не откопал. Он зафиксировал слухи и сплетни, по большей части о самой Марджери, но, конечно же, не подтвержденные, а иногда и откровенно нелепые. Даже Майкрофт, никогда с Марджери не встречавшийся, всех и вся подозревавший, в особенности женщин, вынужден был отбросить как полную чушь сообщения о сатанинских ритуалах и колдовстве. К судебной ответственности мисс Чайлд никогда не привлекалась, располагала к себе даже тех, кто с насмешкой, с презрением или с негодованием относится к ее Благой Вести. Кстати, на те дни, когда произошли все три упомя нутые смерти, у нее имелось железное алиби. Было в досье и упоминание о браке и вдовстве Марджери. Ну и ушлый же тип этот Майкрофт! Ведь она никому не сообщала о своем замужестве. Помещения клуба опустели. Постоялицы позавтракали и отбыли по своим делам. Я запихала бумаги обратно в конверт и взяла их с собой в ванную. Мысли отвлеклись от прочитанного и сосредоточились на Холмсе, на его маниакальной склонности к уединенности, секретности, маскировке. Лежа в ванне, я представляла себе, как он ныряет в одно из своих убежищ в обличье курьера-разносчика и тут же выскакивает в наряде монахини или переодевшись уличным торговцем, с какими-нибудь карандашами в коробках. Потом подумала, насколько сложно оборудовать даже одну такую тайную каморку. Вряд ли найдешь для нее место по объявлению в газете. Повара там не заведешь, почту не получишь. Много народу туда тоже не пригласишь. В полудреме я перебирала новые и новые недостатки холмсовских тайных норок, придиралась к тому и другому. Вот, например, понадобилась мне какая-либо одежда, а она в другом убежище… А вдруг здание продадут, прибежишь однажды, а новые хозяева ремонт затеяли, стены сносят… Или рядом что-нибудь переделывают, электричество отрезали… Я поздравила себя со столь ярко выраженной изощренностью и проницательностью и очень кстати вспомнила слова моего стряпчего, мистера Арбетнота: — Вы теперь весьма состоятельная молодая леди, мисс Рассел, но, к сожалению, вы не вполне подготовлены к этой роли. Если вам понадобятся совет и поддержка, я и мои партнеры сочтем за честь сделать все возможное. Мы храним глубокое уважение к вашим родителям. — И менее официальным тоном добавил: — Мы с вашей матушкой, моей кузиной, всегда поддерживали добросердечные отношения. Ровно в десять я позвонила в его контору. Чопорная секретарша мгновенно соединила меня со старшим партнером. — Рад слышать, мисс Рассел, — дипломатично приветствовал он меня. — Мистер Арбетнот, извините за беспокойство, но вы любезно предложили воспользоваться вашей поддержкой, а я как раз нуждаюсь в помощи. — Слушаю вас, мисс Рассел. — Мне нужны квартира и прислуга, но я не хочу сама все это искать. Не могли бы вы поручить кому-нибудь из ваших подчиненных порекомендовать мне надежного агента?