— Не вопрос. Что тебя настораживает? То, что нас не пускают к господарю Степану, покушение или Каллиники? — Ты раньше не был таким саркастичным, — усмехается Фёдор. — Надышался атмосферой скоморохов? — Привычка плёсн шпиля. В них за хамство не секут кнутом и на дуэли не вызывают. — Разве что морды бьют. — Лучше бы сбрасывали с балкона? Мы негромко смеёмся. — Ты снова выкрутился, но удача имеет неприятное свойство, Адриан. Она часто заканчивается в неподходящий момент. — Согласен. Но может, пытались убить тебя? Подложить свинью нашему дому? — Нет, ты сам сказал, что они уточнили твою личность, прежде чем напасть. И это меня настораживает. Возможно, история с Армодом ещё совсем не закончилась. — Может, Каллиники подсуетились? — Им это без нужды. Балагуровы спокойно смотрят на их миссионерство. Ходят слухи, что под ними шатается шпиль. И это не к добру, потому что вместо них могут встать младшие ветви неспокойных семей. Каллиники невероятно богаты и влиятельны. Лаодикиям только дай повод покопаться в мозгах и машинах — и даже бесы не знают, куда это может их завести. Хитрово… хватит с них Мейендорфов, до сих пор расхлёбываем дела этой семейки. Да что говорить про лысых. Даже у нас с Уарами есть чёрные овцы в отаре. — Официально ты в шпиле для этого? — Да. Младший сын, но деспота Нижнедонска. Силовик, но куропалат. Удобная фигура, чтобы выразить недовольство усугубившейся татьбой и намекнуть боярству, что пока ситуация контролируемая, Комнины будут довольны. Хотя, конечно, моя миссия чуть сложнее. — Миссия? — Всему своё время, — отмахивается Фёдор и улыбается слугам, вносящим явства. Никаких биомехов — только живые, старающиеся сдерживать пыхтение лица. Уже знакомая нам девушка — бесстрастно, с долей загадки, комментирует то или иное блюдо. Видимо, стремится показать, что не щщами кормят любезных гостей, вовсе не щщами. — Вино из Чебаклеи красное. — Вино из Тмутаракани белое. — Свежий силигнит, — здоровый коровай свежего хлеба, пышущий жаром и ароматом. — Зайчатина, тушеная в потрошках каплуна, — здоровенный был ушастый… а где уши? — Ушки зайца, в пряностях, — тонко нарезанные полоски еды в соусе цвета карри. И так далее, и так далее. «Официантка» (ну не знаю я придворную иерархию местную, не знаю!) с каждым блюдом пододвигается всё ближе — и хотя она миленькая, у меня даже не возникает идея с ней пофлиртовать. Может, дело в шутках брата, а может — в адреналине, до сих пор держащем меня в состоянии ледяного хладнокровия. Он кричит об опасности даже от такой милой девушки — и я решаю послушать организм. Или перегрузку памяти — кто знает. Тем более, что Фёдор, отослав слуг, каждое из них тестирует каким-то механическим скарабеем. Интересно, Ада бы его узнала? — Он проверяет явства на отраву, — раздаётся у меня слева знакомый томный шепоток. — Вряд ли кто-то попытается убить вас… но может попытаться подколоть правящую фамилию. Только у дурака тут не разовьётся паранойя, милый. Держи ухо востро, ведь от такого количества святынь я не могу появляться постоянно. Видишь, как Фёдор отодвигает тот соблазнительный десерт? Я чувствую сигнал жука — в креме что-то лёгкое вроде слабительного. Может, заглушить его, мм? — Не стоит, — прищуриваюсь я, глядя на десерт. Понимаю, что Фёдор насторожится и добавляю: — несвежий сырный крем может привести к отравлению и безо всяких ядов. — Но в этом есть слабительное. Было бы неприятно обгадиться перед владыкой улья, правда? Очередной осколок памяти всплывает в голове и моя рожа сама растягивается в улыбке. Адриан, отравить повелителя лучших шпионов был безумный и скотский поступок — но, чтоб меня бесы сожрали, остроумный! — Да ладно, Хитрово оценил нашу шутку тогда, причём не хуже отца. — Я думал, нас вышлют из города, — ухмыляется Фёдор. — Батя потом шутил над Эосом столько, что ему пришлось вписаться в авантюру с диверсией в… ладно, расскажу об этом чуть позже. Он откидывается с заячьей ногой в руке, вспоминая явно успешную акцию. А я вспоминаю отца. И день, когда окончательно решил уйти из Золотого шпиля. Тусклый взгляд, в котором видны лишь блуждающие тени былых времён. Неспокойные руки, словно заново вспоминающие текстуру дерева, кожи и парчи. Мелкие шаги и короткие переходы. Это не смущало двор ещё при первых проявлениях, и даже потом братцы отчего-то не спешили с вызовом лекарей или мнемотехников. Зато появились чёртовы церковники… жаль, что Адриан старался забыть эти дни — и осколок попался тусклый и блеклый, под стать солнцу за окном. — Я боюсь, Федя, что отец забыл обо мне. Фёдор мрачнеет. Откладывает зайчатину и доливает мне белого вина в серебряный кубок. А затем, подумав — и себе. И лишь после солидного глотка тихо замечает: — Он сейчас узнаёт разве что Костю c Мишей. И то — иногда пинается посохом, — брат осекается, будто сказал что-то лишнее. — Но говорит мало. Совсем мало. Насколько знаю — до пожара в стопах, который мы устроили, он не говорил связных слов месяца три. Или больше. Какое-то время мы одолеваем тушеное в остром соусе мясо, пока я не решаюсь. Если хочу ходить средь золотых стен, действительно хочу поставить к ногтю местных недоделанных бояр — мне жизненно важна новая информация. Пусть и получаю её на левом берегу в чужом шпиле. — Я боюсь, что человеку его занятости было просто забыть об одном из младших… — И думать не смей, — опускает голос Фёдор, и словно того мало, шепчет так тихо, что слова скорее угадываются по губам, чем слышатся: —…особенно в этих стенах. Киваю. — Впрочем, возможно во мне говорит застарелая подростковая обида. Брат усмехается. — Ты стал взрослее. Раньше ты бы часа три ныл на несправедливость жизни. Но так уж сложилось. Батёк возился с нами, пока ситуация в городе резко не пошла вниз из-за очередной ереси и очередного прорыва железяк в Пургаторию. А потом вновь пошли оголодавшие степняки, подняли голову Каллиники, Лихуд не вернулся из… хватит. Какое-то время мы едим молча, отдавая должное поварам шпиля. Я тщетно пытаюсь разбудить память Адриана словами, именами и терминами, но ничего не помогает. Поэтому поступаю наиболее разумно — обедаю, и обедаю взвешенно. Во-первых, я не ел около суток (не считать же едой жидкую баланду в участке перед допросом?). Во-вторых, налегал исключительно на те блюда, которые проверил скарабей. К моменту появления местного распорядителя я успеваю изрядно накушаться. — Милостливые господари. Прошу вас подняться к владыке шпиля Балагурово. Мы чинно, без спешки, собираемся лишь для того, чтоб подойти к очередной узкой лестнице. От предыдущих её отличает красная ковровая дорожка да утроенное количество стражей в бело-синих кафтанах. Но вот после подъёма мне открывается нечто неожиданное. Не очередная палата или зал, не коридор со сводчатыми потолками, нет. Мы выходим на то, что когда-то было очередным этажом — руины с костями перекрытий. И на плитах пола уже достаточно земли, чтобы выдержать ковёр яркой зелени и самые настоящие деревья. Скорбные ивы, толстые беловатые грабы и кривоватые акации — верхушка улья Скоморохов выдерживает самый настоящий сквер. В котором притаился небольшой, в два обычных этажа, срубчатый домик. У его крыльца потягивает пиво крепкий мужик средних лет. Мы ручкаемся без представлений и проходим внутрь. В очень тихий домик, который может принадлежать только одному человеку в этом шпиле. — Вас, должно быть, смущает, что владыка улья обитает в обычном особняке? — негромко осведомляется Степан. — Каждый имеет право на каприз, — столь же негромко отвечает Фёдор. Владыка косится на меня и я пожимаю плечом: — Я вообще сбежал с улья, чтобы жить курьером в стопах. Иерарх неожиданно широко улыбается. — Да, наслышан о ваших приключениях. Но прежде чем перейдём к делам, сделаю вам важный экскурс в историю. Фёдор было открывает рот, но осекается, увидев мой внимательный взгляд. Да, братец, в отличии от бывшего владельца тела — я уважаю историю. И особенно — как она влияет на людей. Если господарь и владыка шпиля готов нам рассказать байку — значит, она весьма важна для понимания ситуации. — Вам не кажется шпиль несколько… незавершенным? — В плёснах чаще говорят, что он был разрушен старой войной. — Там много чего болтают лишнего, — ворчит брат. — В этот раз, кузены, зерно истины в слухах есть. Мой прадед получил шпиль от Аврелиана Комнина за помощь во второй Тьме биомехов. — Суровые были времена, если судить по летописям. — Да, а если верить духу прадеда, обитающему в Порайске — то они даже немного оптимистичны. — Но не суть. Для сей истории же важно, что шпилем владел знатный великий род Мейендорфов, отпочковавшийся от Хитрово, и затмивший их. А ещё Каллиников, Уаров и прочие великие дома, часть из которых уже канула в Лету. Сейчас тяжело судить об этом, но Громовой Шпиль, как его называли раньше, был вторым по высоте после Золотого. И по богатству. Но однажды молния расколола верхушку шпиля, пожар уничтожил энграммные блоки и защитные невмы, оберегавшие местный участок Пургатории. И случилось восстание, которое уничтожило верхние ярусы, несколько знатных родов и всё левобережье внутри стены. — Первая тьма биомехов. — Комнины тогда были вынуждены взорвать мосты, — «припомнил» я. — Верно. Для нашей истории же важно, что шпиль менял владельцев чаще, чем остальные. И каждый раз семьи пытались его восстановить в своём величии — от ярусов и контрфорсов до отделки и иссине-серой облицовки. И каждый раз бедствия приходили тогда, когда горделивые рода были увлечены внешним блеском, — Балагуров оглядел нас мрачным взглядом. — Вы считаете, что шпиль проклят? Господарь Башни Шутов в ответ лишь смеётся. — Нет, что вы. А какой dfi взгляд на притчу, Адриан? — Вы не стремитесь восстановить шпиль. Но если я верно сужу, — оглядываю обеденную залу, — убранство вашего дворца сделает честь по вкусу и цене многим великим родам. Я вижу тут известных художников прошлого, которые висят, как домашние акварели. Вон Леодр, вон кто-то из… — заминаюсь, но бросаюсь в омут, — кто-то из почти забытого движения конструктивистов, а вон нейротриптих Кана. Ваша стража отлично вооружена, а «ракушки» вибрируют от числа охранных невм. Значит, вы не хотите, чтобы вашу силу считали. Да простится мне дерзость, но возможно, вам нравится, пока вас считают повелителем руин и неотёсанных скоморохов. Фёдор кисло усмехнулся. По мерам великородных, я только что сильно нагрубил предводителю уважаемого рода, за что могу повиснуть вниз головой. — Браво. Вот поэтому, Фёдор, я и попросил тебя явиться с братом. Вроде шуты мы, а наглости как-то стало не хватать. Адриан, не «выкай» мне. Как-никак, кузены. Вина? Киваю и рискую: — Пива. Степан с удивлением берёт вторую хрустальную кружку, но быстро берёт себя в руки. — Мой великий род действительно не стремится показать свою силу. Мы богаче некоторых великих родов, вроде Уаров или Лаодикиев — но солиды не конвертировать в реальную мощь. Наёмники — хорошо в локальных схватках и единичных операциях. — В степь их не пошлёшь, — замечает брат. — И громить чужие великие дома они готовы далеко не всегда. — Но шпилевики — это обычная часть взросления молодёжи, — замечаю я и отпиваю пиво. Чертовски превосходный в своей нейтральности лагер. То, чего мне не хватало эти бешеные несколько дней. — И клапан выхода горячей крови, даже повзрослевшей. Почему вы их не привлекаете?