— Ну давай, ты ещё наори, — взвивается стражник. — Голос поднимать не нужно — бесполезно. — Я говорю негромко и тем самым легко привлекаю внимание спорящих на повышенных тонах. — Мои люди только вышли из боя, и амок затеняет их превосходные манеры. Ты же сам вой, так что можешь понять. — Твои люди в стопах улья плещутся, так что не надо изображать из себя обитателя верхушки Шпиля! — фырчит служака, но голос понижает. — Вы хоть понимаете, что положили болт на все и всяческие правила? Оно вам надо было? — Не представляешь, насколько. Я вкратце описываю ситуацию, но поддержки не получаю. Впрочем, если не все, то почти все пойманные, подозреваемые и осужденные наверняка выгораживают ситуацию в целом и себя лично. В целом, меня всё устраивает и в текущей ситуации. Кроме свободы — о чём честно говорю стражнику. Но вот что действительно явно волнует моих людей — отсутствие личного оружия. — Личное оружие не кибердемон, им участок не зачистишь с угрозой «я ещё вернусь». Тем более, парни в зерцалах с удовольствием наделают нам дырок. — Меня это не сильно обнадежит, если сабля этого шкафа превратит мою голову в тыкву! Да и знаешь ли, уклад сторожевой службы… Я прерываю его и по очереди беру клятвы у каждого из Уаров, что он не будет использовать своё личное оружие против законников. Те со скрипом и неудовольствием его дают, но это производит впечатление. Как-никак, Уар скорее прервётся, чем нарушит свою клятву. Я накидываю ещё аргументов со ссылками на защитные невмы, от которых у меня звенит «улитка» и всевозможные кодексы чести, цитируя отрывки из Русской правды вперемешку с законами Серого Гуся. Сомневаюсь, что они имеют тут силу — но чушь становится весьма убедительной, если говорить её уверенно и с выражением. Стражник всё больше отмалчивается, чем отругивается и я понимаю — где-то зацепил важную струну в его душе. Остаётся только распинаться про фамильные сабли и родовые перначи… и мысленно выматериться. В зал заходит мужик в иссиня-чёрном кафтане странного фасона, расшитом золотом. Офицер? Священник? Какие-то амулеты и печати чистоты свешиваются, словно бижутерия, и похихикивающая на фоне Ада мгновенно затыкается. Плохой знак. Но продолжать ездить по ушам нужно — иначе будет больше подозрений. — Сам пойми — высокородные. А их оружие — личная и семейная честь. — Ага, честь… Кафолик, они тут совсем охамели! — Чего такое? — негромко осведомляется тот самый «офицер-священник». — Требуют личное оружие вернуть. — Даже степнякам такое разрешают в походе, — ворчит Баруар. — Хрен с ними, верни! Как тебя там, Адриан — под твою личную ответственность! — Клянусь честью и своей головой, — сумрачно киваю я. — Этого мало, — криво усмехается Балагуров. — Готов заложить своё оружие? — Заложить — нет. Отдать до выхода на свободу — вполне. Стражник криво смотрит на церковника, и тот кивает: — Сомневаюсь, что эта компашка останется на свободе после содеянного. Я снимаю перевязь и аккуратно протягиваю её офицеру, чувствуя укол своеобразной ревности. — Лучше будьте осторожнее с мечом. Он древний и весьма своевольный. — Не впервой. — Начальник, спроси, а кормёжка будет? — подаёт голос Поляница. Церковник напрягается. — Извините грубость моих людей. Но вопрос актуален. Насколько я знаю, даже татям позволено просить обед в остроге. — Ну какой к чёрту острог, атаман? — устало отмахивается церковник. — Будет вам обед. Мы же не Каллиники скупые. Угомони только своих буянов, а то отдам их домовладельцу, который сейчас обивает пороги господаря Степана. Да, милсдарь Адриан, — продолжает он, заметив моё напряжение. Но не считав, что оно вызвано мучительной попыткой вспомнить владельца имени. — Ваши действия привлекли внимание господаря Скоморошьего улья. Так что попомните мой совет — время призвать все ваши молитвы и всех ваших знакомцев в высоких кабинетах, буде таковые есть. Впрочем, еду приносят. Безвкусную, но калорийную. Мои люди жадно накидываются на неё, откидывая опасения шутками про отравленную еду и наноботов в овсянке, слушающих наш разговор. Охранная невма даёт о себе знать вибрацией и я «стреляю» глазами, прежде чем громко сказать: — Сомневаюсь, что наша застольная бравада кому-то интересна! Шпилевики хмуро вздыхают. — Жаль, что нас тут немного, — глухо говорит Марика. Двух её товарок нет — так и не назвавшую мне имя убил одержимый, а вторую, Поляницу, увели, едва она показала лицо офицеру. — Они знали, на что шли, — напоминает Филлион. — Не все понимали. — Кстати, атаман, а что там И… — Всё в порядке, — опережает его Уарша. — Я смотрела новости — твоя любимая певичка не выступает сегодня у церковников, но и не осуждена за это. Птичий язык. Что ж, эти высокородные чертовски быстро учатся. Ира не среди пленных, но как-то умудрилась дать о себе знать Марике. Значит, скрылась в какой-то норе или даже умудрилась не привлечь внимания. Умничка. Нужно будет ей купить букет цветов. Если, конечно, в этом мире вообще их принято дарить. А то ещё подумают, что колдун собирает для своих снадобий — проблем не оберёшься. — Как думаете, что нам шьют? — весело вопрошает Бауар, после отрыжки отставляя тарелки. — Я вот думаю, разбой! — Скорее будут искать попытку подорвать ульи. Чтоб зачлось получше, — ухмыляется Филлион. — У нас? Вот уж мы меньше всего похожи на подрывников. — Да и сам представь, сколько нужно тащить на себе! — Это вы, ребята, без обид, не сталкивались со взрывчаткой, — качает головой Фил. — Был у нас один случай… — Где? — Не перебивай! — Да ладно, молодость. В участке мирской ветви ордена Ключей. Удовлетворён? Ну вот, вызвали нас как-то бабки, через сеть, анонимными и публичными доносами. Мол так и так, сосед их тащит снаряды времён Раскола, себе в дом, и зыркает нехорошо при этом. Что снаряды тащили — курицам было по барабану. А вот взгляд, ха-ха-ха! — Думали, что невмы чертит? — А то. Но сами понимаете, наш кафолик нервничал больше по поводу снарядов. Чёрт знает, зачем они ему нужны — может, на металл хотел сдать, а может — продать степнякам, чтоб те лупили по Нижнедонску. Деяния по последствиям и наказаниям ой какие разные… то ли публичная порка, то ли казнь с сожжением разрядных книг. — Или он вообще болванки тащил. — Во-во. В общем, разбираться нужно было быстро, и мы примчались по поводу поиска нарколабы в окрестностях, тем более, что она реально где-то рядом была. И представьте: заходим мы в лачугу, значит, размером с этот зал, может, чуть больше. По углам распиханы куски металла, а в центре — здоровенная такая бочка, вроде той, в которой топляк таскают. Уары с пониманием протягивают гласную. Шестеренки в моей голове прощёлкивают («снаряды-обломки-бочка-где начинка?»), и я успеваю проявить себя. Сказав первым то, что пришло в голову всем: — Он вытаскивал заряды взрывчатки и складывал в бочку? — Выплавлял, — поправляет кто-то. — Если бы вытаскивал — взлетел бы на воздух. — И так бы взлетел, рано или поздно, — отмахивается Уар. — Но этому барану, чтоб его Разбитый отымел во сне, повезло. И он наработал себе почти три десятка пудов взрывоопасной смеси. Работы, бл… с пластилином на дому! — А чем вообще обосновал? — А торгашеский план у него был, дескать. Рыбец нынче дорогой, а забулдыгам к пиву да медовухе вынь да положь именно вяленый рыбец из Дона. Он, дескать, прикинул так и этак и решил оптовые поставки наладить. Показывал чан, мешки с солью, но нас, братцы (и сестричка) беспокоила бочка и взрывчатка прямо под одной из опор шпиля. Ну мы её хвать и в машину, мужичка на соседнее сидение и помчали в гридницу. Вы бы видели лицо кафолика нашего, пославшего с обыском, когда мы ему закатили эту бандуру ему в кабинет — Уар ржёт, как будто сообщает хорошую шутку. — Бежал далеко? — Не, этот не такой. Подтащил за шкирку лаодикия, тот пролепетал что-то про воду, ну мы и залили всё к чёрту не сходя с места. Потом принеслись яйцеголовые, почесали репу, да выдали мол, повезло вам, дебилам, и тому барану тоже повезло. — Могла взорваться? — Не просто могла, братцы. Они на пальцах посчитали и если бы баран тот кинул бочку в Дон и подорвал, то дескать, речка бы секунд на десять течь перестала. Про милую радость вроде окон, стен, баркасов, хлебных ссыпок и чёртового рыбца я молчу. Какое-то время все обмениваются эмоциями и пожеланиями незадачливому торговцу. Десять секунд остановившегося Дона — это мощно. — Человеческий идиотизм вообще бездонная тема, — расслабленно сказал «точно Уар» небрежно вытирая руки о дорогое сукно «мужичьего» кафтана. — У каждого есть история, у некоторых даже, — усмехаюсь, — с собой в главной роли. Хохоток. «Точно Уар» начал какой-то рассказ про про пьяного гриденя из элиты Комнинов, пришедшего к юным кадетам Уаров на пьянку в честь удачного отбития атаки на Стену Нижнедонска. Словно за нами и не наблюдают следователи, явно гадающие, что с нами, гусями этакими делать — крылья подрезать или с яблоками запечь. Я едва не упускаю нить беседы, но получаю толчок в бок. Заставляющий меня подумать, что подозрения, возможно, витают не только в моей пустоватой голове. — Знаешь, что он сказал на нашу жрачку? — Ну? — Говорит, вкусно, но мало что-то. Дружинники смеются. Я не очень понимаю сути происходящего. — Мол, его объедали? — Нет, атаман. Этот щегол просто не знал, что воинам Уаров принято кормить двумя блюдами и плюшкам к чаю. — Знал бы ты, сколько приходится с себя лишнего жирка сгонять! — хлопает по бронижилету Марика. — В общем, накормили беднягу заплутавшего. Вскрыли горькую. Он такой: «Нене, я не я, задница писца», но у нас сотником был Гриша Бауар, знает кто? О, не сомневался… так вот, у него подход простой. Встаёт во фрунт и гаркает: «За господаря нашего великого княже Комнина!» Тут грех не встать и не выпить. Потом, опять же: «За княжича нашего Константина Комнина!». Опять же, не отмажешься. А там, конечно, за знакомство, за отбитие атаки, за Первосоздателя и естественно за Великие Рода. В общем, уснул твой гридень. Упал лицом вниз, как при отражении ядерной, чтоб её инфодемоны драли, атаки.