– Думаете, она виновна, сэр? – Сомневаюсь. И махараджа тоже сомневается. Он хочет, чтобы схватили настоящего преступника. С чего бы еще он согласился на наше участие, вопреки возражениям дивана? Несокрушим важно кивнул. – Итак, сержант, – продолжил я. – С чего начнем? – Вы старший по званию, сэр. – Я в отпуске, помнишь? Поскольку ты сейчас на службе, можешь начать отрабатывать свое жалованье. Он вытащил блокнот и карандаш из нагрудного кармана: – Что ж, начнем с главного. – Отлично. – Я отхлебнул виски. – И что это означает? – Мотив. Кому выгодна смерть ювраджа? – За вычетом мисс Бидики и ее бунтарей, кто еще в выигрыше? – Религиозные фанатики? – предположил он. – Убийца был одет как садху, индуистский святой. Может, убийство принца – возмездие за какое-нибудь нанесенное им оскорбление? – Возможно, – согласился я. То, что убийца покончил с собой, предполагало такую степень фанатизма, которая везде восточнее Балкан обычно является прерогативой излишне религиозных личностей. Но что такого мог натворить Адир? – Надо бы расспросить полковника Арору. Несокрушим записал этот пункт в блокнот. – Так, кто еще? – продолжал я. – Кто-то близкий семье? Он задумчиво постукивал кончиком карандаша по зубам. – Самый очевидный бенефициар – его брат, принц Пунит. Убрав Адира с дороги, Пунит становится ювраджем и следующим претендентом на престол. – Ты его совсем не знаешь? – Нет, – покачал головой Несокрушим. – Он не учился в Англии. Синдром второго сына. Отец отправил его в Майо-колледж в Раджастане. Этот пансион называют индийским Хэрроу. – Надо допросить его как можно скорее. Кто еще? – Ничего не приходит в голову. – А что насчет нас? Несокрушим недоуменно захлопал глазами: – Мы не убивали его, сэр. Я бы запомнил. – Да нет, «нас» в смысле британское правительство. Доусон торчал на перроне в Ховрахе. Может, подразделение «Эйч» устранило Адира, надеясь, что это облегчит присоединение Самбалпура к новой говорильне, затеянной вице-королем? – Неужели вице-король санкционировал бы такие меры? – усомнился он. Хороший вопрос. Вице-король был, в общем, столь же энергичен, как недельной давности салатный лист. Хотя и факт присутствия майора Доусона на станции вчера вечером оставался непреложным, и едва ли он встречал там свою матушку. Я подошел к окну, поставил стакан на подоконник. – В Калькутте ты предположил, что еще со школьной поры у ювраджа могло возникнуть весьма предвзятое отношение к британцам. Что ты имел в виду? Несокрушим потер подбородок. А когда заговорил, то очень тщательно и осторожно подбирал слова. Я чувствовал, что он хотел быть откровенным, но сознавал: то, что он намерен сказать, может задеть англичанина. Индийцы в беседе часто балансируют между правдой и тем, что, как им кажется, мы хотим услышать. – Ну, – начал он, – конечно, там были и вполне обычные вещи – обидные прозвища и все такое, – но думаю, что по-настоящему он не выносил школьной традиции прислуживать старшеклассникам. Он был принцем и считал себя выше этого. Думаю, английские мальчишки это понимали и старались унизить его еще больше. Я вполне сочувствовал принцу в этом вопросе. Если ты вынужден каждое утро согревать ледяное сиденье унитаза для чванливого шестиклассника, запросто возненавидишь любого англичанина до конца своих дней. – А не знаешь, он когда-нибудь проявлял свои антибританские чувства? – Понятия не имею. Я много лет не встречался с ним вплоть до позавчерашнего дня. Разговор был прерван стуком в дверь. – Капитан Уиндем? – Это был голос Кармайкла. Дверь приоткрылась, и в щель просунулась голова резидента. – Не хотел мешать вам. Просто сообщаю, что ужин будет подан через час. Сегодня вечером у нас будут и другие гости. – Включая этого типа Фитцмориса из алмазной компании? Кармайкл смущенно хохотнул: – Нет-нет. Думаю, сегодня он ужинает во дворце. Наши гости иного сорта, но не менее интересны. Первый – мистер Голдинг, главный бухгалтер княжества. Если есть человек, который может вам предоставить исчерпывающую информацию о Самбалпуре, то это именно он. Невероятный персонаж. Обожает кроссворды. Он заставил меня хранить для него экземпляры «Стейтсмен» ради головоломок. Второго джентльмена зовут Портелли. Антрополог, довольно уважаемый в научных кругах, кажется… – На этих словах разговорчивость резидента иссякла. – Увидимся через час, – завершил рассказ Кармайкл и скрылся за дверью. Мы с Банерджи слышали, как он удаляется по коридору. Несокрушим был мрачен – по-прежнему, вероятно, озабочен судьбой мисс Бидики. Я попытался поднять ему настроение. – Ты когда-нибудь встречал антропологов? – Со времен Кембриджа – нет, сэр. – А я знавал одного. Старикан по имени Хогг, который много лет прожил в диком племени на Амазонке. Он читал лекцию в зале Армии спасения в Уайтчепеле, сопровождая ее дюжиной неприличных фотографий туземных женщин, похожих на обитательниц Эдема. И только одна фотография мужчины. Это заставило меня задуматься, почему некоторые люди решают заняться исследовательской работой. – Пожалуй, пойду переоденусь, – вздохнул Несокрушим. – Вот это правильно! – похлопал я его по плечу. Выпроводив его, я прикинул, не выпить ли еще. В итоге проголосовал против. За ужином следует многое выяснить насчет положения дел в Самбалпуре, и лучше, чтобы голова оставалась ясной. Время-то идет. Если мы не узнаем, кто на самом деле организовал убийство Адира, боюсь, судьба мисс Бидики сложится гораздо трагичнее, чем я описал Несокрушиму. Семнадцать Эмили Кармайкл оказалась симпатичной дамой. Высокая блондинка, на вид довольно взбалмошная, даже удивительно, каким образом она умудрилась стать женой дипломата. Она сама рассаживала гостей, лично провожая каждого к его месту, и когда часы на каминной полке пробили семь, все уже сидели за столом. Если не считать изысканно украшенного камина, комната была довольно скромно и бестолково обставлена (где в целом мире от камина меньше пользы, чем здесь?): центральное место занимал отполированный до блеска обеденный стол красного дерева, такой большой, что за него можно было усадить полковой оркестр, на стене красовался непременный портрет Георга V, а с потолка тихо веяло прохладой от большого опахала. Освещена комната была дюжиной свечей в трех канделябрах, расставленных вдоль стола, колеблющиеся тени пламени придавали помещению интимную атмосферу. Появились двое слуг, оба в простых белых куртах и босиком. Один нес массивную серебряную супницу, которую водрузил по центру стола, прежде чем начать разливать суп по тарелкам, второй открыл бутылку белого вина. За ужином нас было шестеро. Все сидели на приличном расстоянии друг от друга: во главе стола Кармайкл, на противоположном конце – его жена, мы с Несокрушимом по одну сторону, бухгалтер Голдинг и антрополог Портелли – по другую. Бухгалтеру на вид было слегка за сорок; худощавый, коротко стриженные темные волосы аккуратно расчесаны на пробор, на висках пробивается седина. Круглые очки в черепаховой оправе и глаза, которые словно всматривались в листы гроссбуха. Он смахнул с лацкана пиджака какую-то крошку и вытер руки салфеткой. Антрополог же оказался загорелым симпатичным парнем с короткими соломенными волосами и внешностью профессора в отпуске. Наклонившись над столом, он протянул мне руку и представился: – Портелли. – Итальянец? – поинтересовался я, пока слуга наполнял мой бокал. – Слава богу, нет, – ответил он на безукоризненном английском. – Мальтиец. – Потрясающе, – воскликнула миссис Кармайкл. – Думаю, в Индии нечасто встретишь мальтийца. Я впервые обратил внимание на ее молочно-белую кожу. Наверное, приходится старательно избегать солнечных лучей – настоящее искусство для этих широт. – Вы будете удивлены, мадам, – отвечал Портелли, – но в Бомбее и Калькутте много мальтийских купеческих семейств. Также вас, возможно, удивит, что и на Мальте обосновалась небольшая, но активная община индийских торговцев, в основном из провинции Синд. Может, это и в самом деле удивило миссис Кармайкл, но, судя по тому, как быстро она сменила тему, этот предмет ее не особенно интересовал. Сделав глоток вина, она обратилась ко мне: – Расскажите же, капитан Уиндем, что нового в Калькутте? Что сейчас носят дамы? На мой взгляд, дамы в Калькутте носили ровно то же, что и год назад, и, вероятно, еще годом раньше. Все эти нижние юбки, корсеты, платья до щиколоток и фланелевое исподнее, которое считалось обязательным даже в одуряющую летнюю жару, когда нормальный человек уже ничего не соображает, казались мне чистым безумием. Они могли бы кое-чему поучиться у местных женщин, но, разумеется, об этом не было и речи. В конце концов, мы британцы. У нас есть правила. И потому наши женщины, как и все мы, сходили с ума от жары, таская на себе столько тряпья, что в таком прикиде впору было бы пить чай на вершинах Гималаев. – В основном то же, что и в прошлом сезоне, насколько я понимаю, – ответил я. – Я просто обожаю Калькутту, – восторженно защебетала она. – Театр, приемы – не говоря уж о магазинах. Мы здесь оторваны от мира, иногда мне кажется, если бы не редкие визиты путешественников вроде вас, я умерла бы от скуки. Мы, конечно, получаем газеты из Дели и Калькутты, но они поступают с опозданием на четыре-пять дней, и это совсем не то же самое. – Кстати, о Дели, – перебил ее супруг. – Я отправил телеграмму в Индийский офис, сообщив о вашем благополучном прибытии. – Кармайкл явно был в приподнятом настроении.