Позже, он снова пришел на это место, но крысы уже не было. Мальчишки, убирающие мостовую, забрали ее себе. Для верности он заглянул в водостоки, но без особого воодушевления. Даже если бы он нашел ее тело, то для него это была бы уже другая крыса… Со стоном разлепив сухие губы Механик очнулся. Привычным жестом протянул руку вправо и взял со столика маску и очки. Распутывая тонкие кожаные завязки, ученый пытался вспомнить подробности недавнего сна. Сначала промелькнуло странное виденье: двое безликих мужчин посреди широкой реки, чьи берега густо заросли камышом. На ногах первого мужчины были белоснежные туфли, позволявшие ему уверенно стоять на водной глади, в то время как второй человек медленно брел по дну, погрузившись в воду по грудь. Механик точно помнил, как первый кричал: «Что же ты! Иди за мной!» — и призывно махал рукой второму. Что это могло значить? Ученый не считал сновидения мистическими посланиями. Для него это были весточки из мира реального, части картин, анализируемых мозгом. Двое мужчин стоящих в реке, несомненно, символизируют его с братом. Река — это их жизнь. Он барахтается в мутной воде, идя против теченья, а его брат отныне волен ступать туда, куда вздумается. Неприятный, тяжелый сон… Потом начался кошмар про крысу — он снился ему так часто, что Механик мог описать его до мельчайших подробностей. Крыса олицетворяла нереализованные возможности, тайные желания и страхи, а мать — общество, пытающееся его контролировать. Дрожащими руками ученый достал из нагрудного кармана маленькую жестяную коробочку. В ней лежали ампулы с лекарством — сильнейшее обезболивающее, которое он был вынужден принимать все чаще и чаще. Введя содержимое одной из них в трубку, вживленную ему в шею, Механик глубоко вздохнул. В космосе, лишившись тела, он расстался и со сводящей с ума болью. Лекарства уже давно не оказывали желанного эффекта. Чтобы хоть ненадолго отдохнуть, он был вынужден принимать морфий, все больше становясь зависимым от наркотика, который даже в самых малых дозах мешал работе, не давая сосредоточиться. Поэтому последние полгода он урезал его потребление, перейдя на сильнодействующее болеутоляющее средство. Механик мечтал о том времени, когда ему будет дана полная власть над материей. Если он может разобрать человека на частицы, переслав его вибрационный код за миллионы километров и собрав без риска для жизни в другом месте, то почему не вмешаться в процесс и не сделать этот код совершенным? Его проект стал бы спасением для всех, кому не повезло в жизни. Никакие болезни и уродства больше не лежали бы могильной плитой на человечестве, мешающей этому гиганту расправить плечи. Сейчас он действовал вслепую, но ведь все бывает в первый раз. Возможно до осознанной реконструкции было не так уж и далеко, и он еще успеет подарить себе новое тело вместо искалеченного обрубка? А если нет, то это обязательно должны сделать его ученики. Или ученики его учеников — когда придет время. Жаль, что он не успел таким образом помочь брату. Разбросанные судьбой по разным государствам, они так и не стали близки, их связывала лишь общая идея, но на душе все равно было мерзко. Механик не считал себя виновным в его гибели. Если быть честным, то погубил брата не взрыв, а саркома, уже больше полугода разъедающая легкие. Он сам предложил помощь в установке передатчика, чтобы в последний раз внести свою вклад в переустройство мира. Деятельная натура брата восставала против мысли о том, что закончить жизнь придется на больничной койке. В своем последнем письме, он написал, что смерть надо без страха встречать лицом к лицу. Собственное наставление он выполнил с точностью… Отвлечься от боли размышлениями не получилось. Тело горело сильнее прежнего, словно в каждую мышцу, о существовании которой он до этого и не подозревал, кто-то с садистской педантичностью загнал тысячи иголок. Механик спешно разбил еще одну ампулу — последнюю на сегодня, и ввел лекарство в трубку. Застыв на несколько секунд, он прислушивался к ощущеньям. Боль немного утихла, позволив спрятать конец трубки под маску. Все эти трубки, стабилизаторы, поддерживающие прутки, вживленные в тело, необыкновенно раздражали ученого. Своевременное подключение его тела к аппарату «Искусственная жизнь», спасло его, но превратило в физически неполноценного человека. «Хотя нужно признать, что в этом есть и светлая сторона, — подумал Механик. — После несчастного случая мой мозг стал работать намного лучше, порой самостоятельно находя ответы на вопросы. Мне остается лишь облечь их в формулы и записать». Тихо посвистывая, ученый сел за стол, собираясь разобраться с накопившимися бумагами. Его внимания, прежде всего, требовали два свежих доклада о запуске нового проекта — пока безымянного. Он находился в начальной фазе тестирования и пока все шло успешно. В линзах очков Механика отразились длинные колонки цифр, диаграммы, черно-белые графики. Просмотрев несколько страниц, ученый признал, что не может себя заставить сосредоточиться и попросту теряет время. Работа над новым проектом, пока не были исчерпаны все возможности старого, его не интересовала. Оставалась надежда, что Панчет и Корентайль справятся с ролью заместителей и не допустят фатальных ошибок. Любые другие ошибки можно будет исправить позже. Научный центр понес ощутимые потери связи со смертью его коллег. Вспоминая о предательстве, Механик непроизвольно сжимал в кулак правую руку. Он пока не знал, кто испортил аппарат — не было времени проводить полноценное расследование. Но этот человек настолько ненавидел его, что пожертвовал своей жизнью. И он был совсем рядом, виделся с ним ежедневно, разговаривал, обсуждал развитие проекта… Странно, что он не попытался убить его лично — ведь это был самый простой выход. Сколько еще глупцов, противящихся прогрессу, затаились за спиной и ждут удобного момента? Один, два, десяток? Они вполне могут нанести сокрушительный удар. Он слишком привязан к своим изобретениям и поэтому уязвим. Несомненно, со стороны это выглядит забавно: бояться предательства и в тоже время держать возле себя агента из отдела «Д». Все-таки кто же для него эта Маргарет Леманн — враг или союзник? Многие в центре не понимают, отчего он уделяет ей столько внимания, но они не были с ним в черной ледяной гармонии, а Маргарет была… Она видела совершенную красоту, разделила ее с ним. Что человеческий вид может противопоставить тому, что они видели? Любовь, смерть, эмоции? Все это бессмысленная чепуха. Вдвоем с Маргарет они оказались на такой недосягаемой высоте, что человечество с его историей и амбициями стало размером с водяную каплю. Посмотреть на вселенную так, как на нее смотрят боги — чего еще можно желать? Помнит ли об этом Маргарет или ее сознание, чтобы не причинять лишних страданий, услужливо спрятало пережитые воспоминания в темный чулан? Механик очень хотел, чтобы она помнила. Эта женщина была единственной, кто мог хоть немного понять его, а понимание ему было необходимо как воздух. Он ненавидел людей за их ограниченность, но нуждался в человеческом участии, в многозначительном молчании, в коротких, но столь красноречивых взглядах, нуждался во внимании, общении на равных. Маргарет была чужая, не из их маленького мирка ученых и не из большого мира лживых обещаний и угроз, заполненного послушными подчиненными-марионетками. Когда Маргарет смотрит на него, то, кем она его видит? Ей, в самом деле, безразлично, что находится под маской? Сними он ее, смогла бы она обедать в его присутствии или от отвращения бы отвернулась? Скорее всего, смогла, убедив, что в нем нет ничего страшного. Наверняка ее испугала бы не его внешность, а мысли. Может устроить маленький эксперимент и открыться? Обнажить душу, рассказать о надеждах на будущее, о самом сокровенном? Это безрассудный поступок, но, наблюдая за ее реакцией, он сможет понять, достойна ли она его доверия. Если он обманулся на ее счет, то, как договорено, отпустит обратно к мужу, к пресной скучной жизни агента нефункционирующей к этому времени разведки. «Да, я обязательно переговорю с ней вечером, за ужином, — решил Механик, умиротворенно шурша бумагами — У меня еще есть время, чтобы подготовится. Это будет интересный разговор для нас обоих». Глава 20 Максимилиан Дорен рассеяно перебирал тонкие бумажные листы, исписанные мелким неразборчивым почерком. Письма неприятно липли к потным рукам и он оставил их в покое. Во внутреннем кармане пиджака лежала пробирка, завернутая в широкую ленту. Она была наполнена мелкими кристаллами, похожими на сахарный песок. Цианистый калий — на него вся надежда. Если письма Механика убедят Маргарет Леманн в его правоте, то он расстанется со своей опасной ношей. Дорен не хотел рисковать, поэтому в пробирке была доза во много раз превышающая смертельную. Агент отдела «Д» показалась в дверях и с невозмутимым видом протянула ему руку. — Вот и вы, доктор. Мне не здоровится, — спокойно сообщила Маргарет. — Мучают головные боли и общая слабость. Не скажите, что со мной? — Причин этому может быть множество… Опишите подробно, в чем выражается плохое самочувствие. Если Маргарет решила, что их могут подслушивать, то его долг подыграть ей. Тем более что этот вариант действительно не исключен. Задавая вопросы общего характера, доктор передал Маргарет письма. — Вам назначали подобные процедуры раньше? Мне важно знать, чтобы рекомендовать правильное лечение. Прошу, внимательно ознакомьтесь, спешка ни к чему. — Да, конечно. Бегло оглядев поверхность листа, она принялась за чтение. Дорен с нескрываемым удовольствием наблюдал, как лицо Маргарет с каждой секундой становится все более сосредоточенным. — Ну и как? — участливо спросил он, после того как агент закончила чтение и замерла с широко раскрытыми глазами, переосмысливая прочитанное. — Вы согласны с предложенным лечением? — Да, согласна, — тяжело вздохнув, ответила Маргарет. — Но этот… список процедур я хочу оставить у себя. При случае я передам его другому лечащему врачу. — Конечно, оставьте, мне он все равно не нужен. Это вам, возьмите, — он вытащил из кармана пробирку и вложил ей в ладонь. — Лекарство. Примите все сразу, растворив содержимое в питье. — И боли уйдут? — Да. Практически мгновенно. Я обещаю. — Хорошо, — она с ненавистью посмотрела на пробирку, и немного помедлив, спрятала ее. — Спасибо, доктор. Полагаю, я приму лекарство уже сегодня. Но если боли не пройдут, что мне делать? Я не хочу оставаться с ними наедине сегодняшней ночью. — Вы должны будете позвать меня, — многозначительно ответил он. — Консультация врача не помешает в любом случае. Обращайтесь за помощью любого рода. А теперь мне пора. Всего хорошего, — Дорен учтиво кивнул, и довольно резво для своих лет вскочил на ноги. Маргарет ничего не сказала, позволив ему самостоятельно найти выход. Присутствие доктора ей мешало, она была рада его уходу. Теперь все ее мысли были поглощены письмами Механика. Ей было неприятно думать, что их автором был человек, с которым она провела столько времени. Она знала, что он эксцентричен, возможно даже не совсем нормален, но ничто в их беседах не выдавало его черную натуру. Даже после того как он устроил взрыв, она не хотела верить в худшее, но перед ней лежало неопровержимое доказательство. «Я надеюсь, что когда ты прочтешь это, то сможешь порадоваться вместе со мной, — писал Механик. — Только представь, как глубокая ночь растворит ложь, сдерет тонкую шкуру, обнажит шестеренки некого устройства, что всегда был скрыт. Умрут в этой темноте, убьют себя, устрашась собственного мрака, глупцы, считающие, что они могут повелевать другими. Их кости хрустнут, кровь по капле медленно вытечет из опустевших глазниц. Смрад голосов утихнет, впитавшись с кровью в землю. Вечная тьма звучит красиво только для тех, кто умеет слушать. Когда умрут марионетки, их голоса больше не будут мешать слушать тебе и мне тишину. Остаться последним — в этом смысл любого живого существа, его суть, его победа. Наши действия лишь долгая подготовка к последней битве, которую мне суждено выиграть. И тебе, друг мой. Конечно же, тебе тоже. Я всегда знал, что так будет. Но! Я был избран не высшими силами — в моих поступках нельзя отыскать божественную длань. Просто человечество оказалось эволюционно несовершенным низшим организмом. В отличие от нас с тобой. Теперь я счастлив. Если бы я мог плакать, то плакал бы как ребенок всякий раз, когда мысль о звенящей пустоте посещает меня. Остаться последним, выиграв жестокую гонку с другими клетками за место под солнцем. Под солнцем, ли? Ха! Черное небо, что может быть прекраснее? Когда ни один солнечный луч, что жжет меня, не сможет прорваться к поверхности, мы выпустим на низших существ парализующий газ. Они затихнут, перестанут метаться и позволят мягкому покрывалу черных облаков накрыть себя навсегда. А мы с тобой, друг мой, будет стоять высоко, наблюдая, как планета очищается от этого неудачного природного эксперимента». Ученый с таким энтузиазмом в живописных подробностях перечислял, какие кары обрушаться на человечество, что сомнений не оставалось — он серьезно повредился рассудком. Благословляя окружающую тишину, позволяющую ей сконцентрироваться, Маргарет разрабатывала план действий. Как и ожидал Дорен, Механик попросил ее прийти сегодня вечером для разговора. Другого столь удобного момента может больше не представиться. Когда лучше использовать яд? До или после ужина? Наверное, после, так как во время разговора она, возможно, сумеет выведать что-то важное. Маргарет никогда не заходила так далеко. Ей претила роль убийцы, но ради всего мира она недрогнувшей рукой опустит яд в бокал и остановит чудовище. Ее преступная медлительность уже стоила жизни многим людям. «Нужно признать, — подумала она, — это самооборона. Он хочет уничтожить человечество, а значит и меня. С его смертью среди ученых центра исчезнет единство, а дальше…» Что будет дальше, она не знала. Понятное дело, старый уклад вернуть невозможно, а каким станет новый, она не могла представить, как ни старалась. Удастся ли ей выйти живой из этой переделки и встретиться с Эмилем? Ах, Эмиль… В горле неприятно защемило, на глаза навернулись слезы. Маргарет закрыла лицо руками, судорожно выдохнула, пытаясь справиться с чувствами, но тщетно — слезы так и текли. Она громко разрыдалась, давая выход переживаниям последних дней. Ей было страшно. Не хотелось умирать, убивать и вообще брать на себя любую ответственность. Почему все должна делать она? Почему не Эмиль — ее муж, защитник и опора? Почему не более высокопоставленные агенты? Она видела изнанку космоса, у нее есть веское право жалеть себя! Другие люди понятия не имеют, через что ей приходится пройти и как сильно она рискует. Вдруг после убийства Механика ее схватят его друзья и отправят в глубокий космос навечно? Доктор Дорен союзник ненадежный — он придаст первым. Трусость натуры этого человека проглядывает в каждой черточке его интеллигентного лица. Обессиленная, Маргарет с трудом поднялась и подошла к зеркалу, чтобы оценить размер разрушений, причиненных истерикой. На нее обречено смотрела бледная заплаканная женщина. Куда пропало ее очарование? Ушло вместе со слезами. Нет, так нельзя. Если она собирается незаметно подсыпать яд в бокал Механика, то обязана выглядеть превосходно. Нужно усыпить его бдительность, отвлечь внимание, а так как интеллектуальную схватку она неизбежно проиграет, то остается последнее женское оружие — красота. Маргарет была уверена, что ученый испытывает эстетическое наслаждение от ее общества. Иначе, зачем ему эта затея с ужином? Необходимо было привести себя в порядок. Времени еще оставалось достаточно, чтобы принять ванну, позволив воде смыть с лица следы усталости. Затем она наденет платье и снова станет прежней Маргарет Леманн, сотрудницей отдела «Д», выполняющей очень важное задание. Скорее всего, последнее в ее послужном списке. * * * Маргарет нерешительно посмотрела на чахлый букет, собранный из неизвестных ей светло-желтых цветов — ботаника никогда не была ее сильной стороной. Механик всячески давал понять, что рад ее приходу, но это было чересчур неожиданно. Неужели этот гениальный ученый и кровожадный садист, чьи письма она недавно читала — это один и тот же человек? Воспользовавшись возникшей заминкой, Механик широко улыбнулся и сказал: — Цветы не представляют ценности. Если они вам не по вкусу, то выкиньте эти ничтожные побеги без всякого сожаления. Например, бросьте вон в ту коробку, что стоит возле двери. В это время года в наших суровых краях трудно отыскать что-то более достойное. — Как они называются? — Понятия не имею, — он виновато пожал плечами. — Будете выбрасывать? Она еще раз оглядела букет. Блеклые поникшие цветочки напомнили ей ее саму. Такие же несчастные, невзрачные, замученные, оторванные от своих корней — только они в прямом, а она в переносном смысле. Было бы кощунством их выкинуть, не дав в последний раз раскрыться по настоящему. — Нет, не стану. Цветы должны стоять в вазе. У вас она есть? Как и стоило, ожидать, вазы у Механика не оказалось. Зато нашлась жестяная банка для карандашей. Он налил в нее воды из кувшина и протянул женщине. — Зачем вы мне их подарили? — спросила она, любуясь делом своих рук. Цветы, стоящие в помятой облезлой банке не стали выглядеть лучше, но зато ее совесть была спокойна. — Если откровенно, то я хотел сделать что-то неожиданное, чтобы сбить вас с толку. Знаете, как бывает: люди думают о предстоящей встрече, готовятся, сочиняют вопросы, репетируют ответы, отрабатывая мимику, жесты и так далее. Можно сказать, что они заблаговременно расписывают свою фарфоровую маску и являются уже в ней. Мне же претит такая расчетливость в человеческих отношениях — этому место в науке. — Тогда мы с вами в неравном положении. Вы то как раз все рассчитали и спланировали. — Отчасти да, но меньше, чем может показаться. Только эти цветы и меню, — Механик кашлянул. — На самом деле, мне хочется сказать вам очень многое… Но позже. Из-за ужина он изменил своим привычкам и снял кожаный передник, оставшись лишь в куртке с высоким стоячим воротом и черных брюках строго покроя. Маргарет отметила, что его карманы, ранее раздувавшиеся от всякой всячины, заметно уменьшились в размерах. Ученый аккуратно отодвинул стул и помог сесть. На столе стояли несколько подносов, накрытых крышками, красивая фарфоровая супница и три одинаковых кувшинчика, расписанных золотыми цветами.