– Санни! Что происходит? – спрашивает она. – Занятно, – насмешливо говорит и Октавий. – Не ожидал встретить вас обоих. Кстати, – обращается он к Дастину, – надо будет еще как-нибудь съездить в бар. – Без проблем, приятель, – отвечает тот. Я испытываю очередную дозу удивления – эти двое, что, уже спелись? – Что ты тут делаешь? – спрашивает слабым голосом Лилит. – Ты пришла с ним? – она стреляет глазами в Лестерса. – Мы не вместе! – закатывает он глаза. – Меня пригласили мои замечательные соседи Тейджеры. – Как и меня, – говорю я. – Откуда ты их знаешь, Франки? – тут же пристает ко мне с расспросами Дастин. – Какая тебе разница? Знаю, и все. А ты здесь откуда? – смотрю я в упор на Лилит. Та вздыхает. – Когда ты ушла, позвонил Сладкий и попросил сопровождать его на вечеринку, – отвечает подруга. – Сколько раз повторять, – с раздражением говорит Октавий. – Я не сладкий. Не горький. Не кислый. И у меня есть имя. Ричард. Не разочаровывай меня. Он кладет руку ей на плечо, и подруга меняется в лице – она с трудом сдерживает довольную улыбку. Ей наверняка нравятся эти прикосновения. А меня вновь посещают невольные воспоминания – того, как Лилит и Октавий вчера целовались в ее комнате. Это было слишком горячо. – Ох, Санни, ты такая хорошенькая! – восклицает Лилит, дотрагиваясь до моих волос. – Как принцесса. Это платье тебе так идет! А какой мейк! – Даже я удивлен, – встревает Лестерс. – Оказывается, и такую, как рыжий монстр, можно привести в порядок. – Пошел ты, – не выдерживаю я. – Как грубо, – улыбается Дастин ехидно. – Ты не заслуживаешь иного. – Поцелуй меня, – тонким голоском выдает этот идиот и потешно делает губы трубочкой, наклоняясь ко мне. Я отпихиваю Лестерса, но он не отстает. И тогда я, вспыхнув как спичка, резко беру его за ворот рубашки и тяну к себе. Хочет поцелуй? Да пожалуйста. Или его хочу я? Когда между нашими губами остается жалкая пара дюймов, он резко отстраняется. – Вот же ведьма, – тихо говорит он. – Не понимаешь шуток. – Да уж, шутки твоего уровня мне не понять, Лестерс. Мы с неприязнью смотрим друг на друга. – Вы весьма интересная парочка, – замечает Октавий, лениво попивая шампанское. Лилит почему-то смеется в кулак. – Мы не парочка, приятель, – скалится Дастин. – Да, рыжий монстр? – Если ты не сделаешь над собой усилие и не заткнешься, я за себя не отвечаю, – честно предупреждаю его я. Он веселится. А когда я почти прихожу в себя, зовет меня танцевать – как раз начинает играть подходящая для медленного танца музыка, и несколько пар уже вышли на импровизированный танцпол. – Не пойду, – упираюсь я. – Лестерс, что ты ко мне привязался?! – Тебя и платье не исправит, – ворчит он и приглашает какую-то красивую девушку в соблазнительном малахитовом наряде, которая моментально соглашается. Следом Октавий протягивает руку Лилит, и они тоже танцуют. Оба не только отлично сложены и обладают пластикой, но и знают, как нужно двигаться под музыку. Лилит до сих пор занимается танцами в Хартли, а Октавий много танцевал в бытность солистом «Пепельных цветов». Я смотрю, как они легко кружатся, глядя друг другу в глаза, словно влюблены по-настоящему, и мне тоже хочется танцевать. Однако все, что я умею – это отрываться под тяжелую музыку, ну или под электронную – в клубах. Классическими танцами я никогда не занималась. Я пью голубой сладковатый коктейль с подкрашенным льдом и гуляю по террасе – она впечатляющих размеров и так красиво украшена, что мне кажется, будто я попала в какой-то волшебный сад. Многих гостей я не знаю, но некоторых узнаю, и понимаю, что это не просто вечеринка, это – концентрация бомонда Нью-Корвена. Здесь очень много творческих людей: актеров, художников, музыкантов, писателей, и мне чудится, что атмосфера в доме Тейджеров тоже особая – творческая. Отличная подпитка для «Небесного радио». С коктейлем в руках я стою у перил и любуюсь открывающимся видом – кажется, что город растворяется в небе. Я провожаю взглядом далекие самолеты, вижу, как летит квадрокоптер, снимающий ночную панораму, слышу где-то вдалеке раскаты фейерверков. Ночной город живет своей жизнью. Голос Элинор, которая стоит неподалеку вместе с Джонатоном и несколькими гостями, словно будит меня. – Дочь Николаса потрясающая, – говорит она собеседникам. – Даже не думала, что она так поет. Меня словно стрелой пронзает. Я замираю. – Николаса Мунлайта? – переспрашивает кто-то. – Его самого. Николас поручил девочку Уолтеру. А уж каким бы идиотом он ни был, но раскрутить ее сможет, тем более с ее талантом, – уверенно продолжает Элинор. – Джонатан напишет для нее песню. – Да, я уже работаю над этим, хотя ни разу не слышал Диану, – подтверждает Тейджер. – Она действительно так хорошо поет? – со скепсисом спрашивает стоящая там же Дженни. – Или Николас Мунлайт хочет, чтобы она хорошо пела? В ее вопросе явный намек. Некрасивый намек. – Дорогая, ты же знаешь, что в подобных вопросах я никогда не лгу, – холодно отвечает ей Элинор. – Дело принципа – от этого зависит моя репутация. Если бы дочь Николаса, моего, прошу заметить, хорошего друга, имела отвратительный или даже средний вокал, Николас бы первым узнал это от меня. Заявляю, что Диана Мунлайт поет прекрасно. И из нее получится великолепная певица – при условии, что она будет развиваться и дальше, – отрезает Элинор. Меня они не замечают. Я знаю, что это глупо. Знаю, что это моя вина. Я сама согласилась на это. Но… Мне больно слышать о том, что Диана – талантливая. Ведь это я пела вместо нее. Я. Мне хочется, чтобы мой кумир Элинор Фелпс хвалила меня, а не ее. Это ведь справедливо. Справедливо, черт побери! Их разговор продолжается. А я просто ухожу в другой конец террасы, прячась за декоративными деревьями, обвитыми фонариками. И выплескиваю остатки коктейля – они растворяются во тьме. Мне кажется, что в ней растворилась я сама. Вместо злости на плечи наваливается усталость. Вся эйфория от встречи с Элинор пропадает. И остается лишь глупое изнеможение. – Франки, – слышу я рядом с собой голос и вздрагиваю – позади стоит Дастин. – Вот ты где прячешься? Накидываешься? – смотрит он на пустой бокал. – Я не в духе, – сообщаю я ему. – Ты так обиделась, что я пригласил другую? – смеется он. – Почему ты так зациклен на себе? – прямо спрашиваю я. Он делает недоумевающее лицо. – Вообще-то, это шутка, Франки. Есть те, кто шутит о том, что ниже пояса, а я шучу о себе. – Как мило. Но я уже сообщила свое мнение о твоих шутках. – Эй, рыжая, твое унылое лицо мне не нравится. Он берет меня за руку, переплетая свои пальцы с моими. – Пока ты тут грустишь, пройдет вся жизнь. Идем танцевать. – Нет. – Идем. Даже если у тебя деревянные ноги и негнущиеся руки, я выдержу, – веселится Лестерс. – Ты можешь повиснуть на моей шее, а я буду таскать тебя за собой в ритме музыки. Он смеется. И это так заразно, что я тоже улыбаюсь. – Серьезно, – спрашивает Дастин. – Что случилось? – Тебе казалось когда-нибудь, что ты себя продаешь? – спрашиваю я, сама не зная зачем. – Актеры продают себя каждую минуту. Это наша профессия, – отвечает он задумчиво. – Я не об этом. Приходилось ли тебе переступать через себя? – я бобсмотрю в его лицо. На него падают глубокие резкие тени, и это придает ему какой-то драматический эффект. В который уже раз я ловлю себя на мысли, что Дастин красивый.