До вечера Алексей отсыпался, разом за дерганые фронтовые дни и за тяжелую дорогу. Проснулся, сел на диване – накрыт стол: белейшая салфетка, симметрично разложенные приборы, на фарфоровой тарелке бутерброды с колбасой, печенье, термос с чаем. Залюбуешься. И записка мелким, но твердым, очень красивым почерком: «Есть горячая вода». Поел, помылся в настоящей ванне, с газовым водонагревателем – давно забытая роскошь. Потом долго, с удовольствием брился, подстриг усы, привел в порядок ногти. Впервые за много месяцев ощутил себя жителем цивилизованного общества. Вернувшись к себе, в кабинет убитого на войне генштабиста, стал расхаживать вдоль шкафов с книгами, все больше военными и историческими. Прикидывал, что делать дальше. Докладывать пока рано. Да и зачем? Все равно у Орлова никого кроме людей с винтовками нет. Они понадобятся только на завершающем этапе. Сначала нужно установить, кого и где брать. «Осьминожья» конституция удобна в смысле безопасности, но в то же время имеет слабую точку. Конечно, несколько тысяч заговорщиков установить и арестовать невозможно. Но это и не нужно. Если найти голову спрута и нанести по ней удар, можно не заботиться о щупальцах. Без управления и связи они будут беспомощны, перестанут представлять какую-либо опасность. В кабинете было очень тихо. Пушистый ковер скрадывал шаги, резные часы не тикали. Алексей подумал, не завести ли – в детстве он очень любил заводить старинный отцовский «Мозер» бронзовым ключиком. Нет, не стоит. Если у такой аккуратной хозяйки часы стоят – значит, со смыслом. Понятным. Умер хозяин, остановилось время. Вдруг, подумав об аккуратности Зинаиды Андреевны, сообразил, что забыл убрать за собой бритвенные принадлежности. В носках, чтоб не шуметь, вышел в коридор, прислушался. Нигде ни звука. Время было уже позднее. Черт, и свет в ванной не погасил! Он приоткрыл дверь и застыл. Зинаида Андреевна стояла подле умывальника с зажмуренными глазами, держала в руке, у самого носа, мыльный помазок. Зачем? – Ради бога извините, – сказал Романов. – Сейчас помою. Ее глаза раскрылись, в них было смятение. – Это вы извините, – пробормотала Грузинцева. – Я… я совсем отвыкла от этого запаха. Мужского запаха. Веня еще не бреется… Алексей перестал на нее смотреть, чтобы не смущать еще больше. – Вам, должно быть, неприятно, что я разместился в кабинете вашего мужа. Я съеду, как только Иван Климентьевич найдет что-нибудь. Он обещал… – Я думала, что будет неприятно, но почему-то… Почему-то хорошо оттого, что в доме снова живет мужчина. – Зинаида Андреевна повернула кран, стала медленно, тщательно, мыть помазок. Она тоже больше не смотрела на Романова. – Знаете, мы с Владимиром Ивановичем прожили недолго, я даже толком полюбить его не успела, хотя он был очень хороший человек. Знакомый отца. Когда папа с мамой так внезапно… Веня вам наверно рассказал? – Нет. – У нас было имение на Волге. Зимой всегда уезжали туда на Рождество. Последняя предвоенная зима была очень теплая, помните? Они провалились на Волге под лед, вместе с санями и лошадью. Канули, будто не было… Мне сейчас иногда кажется, что вся Россия, вся прежняя жизнь тоже ухнула в какую-то черную полынью, и… – Она содрогнулась. – Мне был двадцать один год, Вене двенадцать. Не знаю, как бы мы это перенесли, если б не Владимир Иванович. Он всё время был рядом. Выйти за него замуж казалось таким естественным. И у нас всё было бы прекрасно, я уверена. Но мы поженились в апреле, а в августе война. Потом он один раз приезжал на побывку – и всё… Романов слушал, вздыхал. Сколько в России таких молодых вдов. И сколько еще появится. – Что-то я разнюнилась, на меня непохоже. – Грузинцева кашлянула. – Всё запах виноват. Вы живите у нас, Алексей Парисович, сколько понадобится. Не бойтесь, я вас чувствительными разговорами больше терзать не буду. Спокойной ночи. В общем, сломала она Романову всё оперативное планирование. Вернувшись к себе, он про дельное уже не думал. Только про то, как же это могло получиться: Орлов с Крюковым для него свои, а Зинаида Грузинцева, Зотов и Веня – чужие? Бред. Сказка про белого бычка – Печать «Снабарма» подлинная. И здесь тоже… – Орлов отложил удостоверение, взял мандат, дававший право проезда по железным дорогам. – У них, мерзавцев, есть свои люди и в Совете обороны, и в Наркомате путей сообщения. Хреновые дела, Крюков. Помощник поглядел бумаги на свет. – Мать твою! Бланки тоже настоящие. На прошлой неделе только отпечатали с водяными гербами! Романов, стоя под окном, выпустил струйку дыма в форточку. У Орлова была жестокая простуда, от табачного запаха он начинал кашлять. Апрель перевалил за середину, но теплее пока не становилось. – Как говорится в анекдоте, вы, ваше благородие, еще не всё знаете, – сказал Алексей, выгоняя сизое облачко рукой. – Что я выяснил за эту неделю у Зотова? Что у «Союза защиты» всюду агенты. Советская власть берет в учреждения кого ни попадя, без проверки. Один «союзник» тянет за собой другого, тот третьего. Советский аппарат, красноармейские штабы – всё червивое. Сколько вы напринимали на службу бывших офицеров и чиновников? Пять тысяч? Десять? Сами, поди, не знаете. Тем более не знаете, кто из них враг, а кто нет. Когда начнется восстание, запылает разом в сотне мест. – Что ты предлагаешь? – угрюмо спросил Орлов. У него в кабинете появилось новшество: железная койка у стены, накрытая солдатским одеялом. Член коллегии теперь квартировал прямо на рабочем месте. Алексей объяснил суть своей идеи, закончив так: – В общем, нужно выйти на их штаб. Одному мне это сделать трудно, требуются помощники. Орлов хрипло закашлялся, тряся пальцем, что означало: погоди, сейчас догрохочу и скажу важное. – Кх, кх, – прочистил он горло. – Мы тут времени тоже не теряем. Завели агентурный отдел, для слежки и сбора оперативных данных. Там уже целых пятнадцать сотрудников, так что помощники будут. – Мне твои лопухи ни к чему. Только засветятся, всё дело испортят. Зотов рассказал, что в «Союзе защиты» есть специальный орган, занимающийся безопасностью. Называется «Охранный сектор». И состоят в нем профессионалы – бывшие работники полиции, жандармерии, Охранки. Чем ближе к штабу, тем строже меры предосторожности. Мне не слежка нужна, мне нужны помощники изнутри. – Как это? – А вот так. Я теперь у них активный кадр. Видишь, какую службу они мне устроили – чрезвычайный уполномоченный Совета рабочей и крестьянской обороны по снабжению Красной армии. Чусоснабарм, – с трудом выговорил Романов название своей должности. – Буду связным, для того и мандат. Но этого мало. У меня появилось право набрать собственное отделение. Двух человек. Втроем, изнутри, мы сделаем больше, чем твои сопливые «агенты». Найдутся у тебя среди толковых сотрудников бывшие офицеры? – Шварц есть, – вспомнил Крюков. – Носатый такой. Который студент. Он при Керенском был прапорщик. – Верно, Ося – парень умный. А где взять еще одного? – Орлов подергал бородку. – Больше офицеров нет. – Отдай мне Крюкова, – попросил тогда Алексей. – Скажу, встретил боевого товарища, вместе воевали. Он хоть не офицер, но я за него-де ручаюсь. Захотят проверить – всё правда. Были вместе на фронте. Орлов опять закхекал, застучал себя ладонью по груди. – Гад ты, Леша. Пользуешься моей слабостью. У больного человека последнее отбираешь… Ты как, Крюков? Согласен? – Я не девка, меня спрашивать не надо, – ответил бывший ефрейтор. – Ты только это, жрать без меня не забывай. На улицу без лишней надобы не шастай. Порошок пей, какой доктор прописал. – Ой, забирай его к черту! – Орлов махнул рукой. – Хоть отдохну без няньки. А только ничего из плана с помощниками не получилось. Зотов спросил, как зовут прапорщика Шварца, и, услышав, что Иосифом Самуиловичем, сразу заявил, что евреев в организацию не принимают. Завернул и ефрейтора Крюкова – нижним чинам в «Союзе» тоже не место. Такой порядок. – Хотел я сделать быструю карьеру – не вышло, – уныло пошутил Алексей. – Не бывать мне отделенным… От первоначального замысла пришлось отказаться. Работать предстояло все-таки в одиночку. Стратегии это не меняло, но сильно затягивало дело. Стратегию подсказала сама структура «Союза». Проследить всю цепочку, осторожненько, звено за звеном: от «отделенного» к «взводному», от «взводного» к «ротному», от «ротного» к «батальонному», и так до самого верха. Только не спугнуть дичь. Зотова не надо было и выслеживать. Иван Климентьевич уже считал штабс-капитана за своего и сообщил адрес, по которому его можно разыскать в случае необходимости. Он даже проговорился, что дважды в неделю, по вторникам и пятницам, встречается с взводным командиром для доклада и получения приказов. В ближайшую пятницу Алексей просто «повел» подполковника прямо от дома. На Патриарших тот десять минут посидел на скамейке с каким-то господином Подкрученные Усы, и оттуда Романов уже сел на хвост новому объекту. Объект доехал на трамвае до Крымской площади и вошел в здание Провиантских складов, расписавшись в журнале на проходной. По подписи его чекисты и установили: бухгалтер Бакшаев, Христофор Петрович, проживает в Большом Ушаковском переулке. Ага, бухгалтер – с такой-то выправкой. Провиантские склады. Пропускной пункт «Бухгалтера» Романов пас три дня, благо должность «чусоснабарма» присутствия на службе не требовала. Бакшаев встретился еще с двумя мужчинами явно офицерской наружности, но Алексей на них тратить время не стал. В свое время на контрразведывательных курсах Романов прослушал несколько лекций по визуальной дедукции, полезнейшему инструменту слежки. Даже не слыша, о чем говорят люди, можно многое определить по психопластике, то есть по движениям и мимике: примерный предмет и ход беседы, иерархический и энергетический баланс. Эти двое иерархически стояли ниже Бакшаева. Такие же «отделенные», как Зотов, – ясно. Но в воскресенье в чайной профсоюза медсанработников Подкрученные Усы посидел за одним столиком с Усами Подковой и вел себя поведенчески недвусмысленно: сначала напряженно говорил, заглядывая собеседнику в глаза (докладывает), потом так же напряженно слушал, кивая (получает приказ). Усы Подковой оказался врачом соседнего военного госпиталя доктором Кирилловым, бывшим лекарем лейб-гвардии Кирасирского полка. На чертова эскулапа, несомненно ротного командира, ушла уйма времени, исключительно из-за Алексеевой тупости. Ни с кем, похожим на подпольное начальство, Кириллов не контактировал. Лишь на седьмой день, и то по случайности, Алексей у двери подслушал обрывок тихого разговора, в котором доктор сказал собственному фельдшеру: «Будет исполнено, Карл Петрович». Притом фельдшера этого Романов видел поблизости ежедневно, и звали его вовсе не Карлом Петровичем, а Прохор Иванычем. Он-то, выходит, и был «батальонным». Зато со следующим звеном повезло. В тот же день липовый «Прохор Иванович» наведался в Хамовнические казармы и погулял вдоль ограды с командиром полка имени Парижской коммуны товарищем Стаднисом. В завершение разговора был поощрительно похлопан по плечу, из чего следовало, что Стаднис командует полком не только у красных, но и у заговорщиков. Первомайская демонстрация на Красной площади Вся эта нескончаемая сказка про белого бычка Романову начинала сильно надоедать, тем более что Стаднис по своей официальной должности без конца встречался с разными прямыми и непрямыми начальниками, так что каждого из них, кто прежде был офицером, потом приходилось проверять. Все оказались чистыми. Лишь на первомайской демонстрации Алексей наконец вышел на «бригадного». Когда полк имени Парижской коммуны стоял перед Историческим музеем, дожидаясь выхода на Красную площадь, командир вдруг подошел прикурить к уличному точильщику. Тот выглядел живым олицетворением Освобожденного Труда: вжикал ножиком по каменному кругу – салютовал пролетарскому празднику искрами, а на синем халате красовался кумачовый бант. Но комполка, прикуривая папиросу от простецкой самокрутки, больно долго шевелил губами, точильщик же ответил коротко и резко, после чего Стаднис виновато кивнул. И сразу перестало быть скучно. Горячо, очень горячо! Это бригадный начальник. Огонь совсем близко! От Зотова было известно, что на высшем уровне заговор состоит из «дивизий», а значит, оставалось подняться всего на одну ступеньку. Интересный точильщик сразу после ритуала с прикуриванием перестал сыпать искрами и пошел с краснознаменного ликования прочь – Театральной площадью, потом дворами. За первой же подворотней Романов наткнулся на брошенный станок. Там же валялся красный бант. Высунувшись из-за угла, увидел, как идущий впереди человек скидывает халат, под которым оказался приличный чесучовый костюм. «Ах попалась, птичка, стой, не уйдешь из сети. Не расстанусь я с тобой ни за что на свете», – тихонько напевал охотник, передвигаясь стремительными, бесшумными рывками от одного прикрытия к другому. «Бригадный» то и дело оглядывался, но непрофессионально: за секунду до движения по плечам и шее угадывалось, что сейчас обернется.