– Да-а-а… – не отрываясь от своих сковородок, слегка в нос произнесла бабушка. Это означало: «Говори, я тебя слушаю, хотя и занята важным делом». Тогда я спросил громко и четко: – Почему люди злые? – Ого, – удивилась бабушка. – А где ты видел злых людей? – Например, в больнице. Та женщина у лифта, помнишь? – Ну что ты городишь, внук? – расстроилась бабушка. – Они же не злые. Они несчастные и очень, очень уставшие. Они настолько устали надеяться, что уже не чувствуют любви к жизни. Просыпаются утром – им хочется плакать оттого, что впереди их не ждет ничего хорошего. В их жизни случился еще один никакой день. Они бьются, борются, делают невозможное – но ничего не происходит. Бабушка глубоко вздохнула и продолжила: – Они надеются на чудо, и иногда оно случается, но очень редко и не с ними. День за днем они разочаровываются в своих усилиях, от разочарования начинают запрещать себе что-либо чувствовать, потому что чувство – это больно и бессмысленно. А дальше всё просто: там, где постоянно убивают чувства, часто расцветают зависть и ненависть. И очень большое горе. И если такие люди говорят тебе что-то злое, неприятное, обидное, прежде всего нужно видеть, что за всеми этими словами стоит горе. Оно корежит человека, гнет его, как березку, мучает, и он в конце концов ломается. Я задумался: – А ты тоже несчастная? – Почему это? – подобралась бабушка. – Ты же всё время со мной. Никакой личной свободы. И тут бабушка снова ужасно возмутилась – как в тот раз, когда она обозвала меня лучшим внуком на свете. – Что за ерунда?! Противно слушать! – сказала она и снова занялась блинами. – Бабушка! – призвал я. – Ну что? Что? – закричала бабушка, разворачиваясь и размахивая поварешкой, как боевым знаменем. – Ты думаешь, с тобой так уж тяжело? Да? Да ничего подобного! Даже не пытайся перетянуть всё внимание на свою персону. А если бы тебя не было, я бы чем занималась, по-твоему? На лавочке у подъезда сидела, сериалы обсуждала? В поликлинике очередь занимала? А может, ты меня хочешь на огород сослать? Тут бабушка окончательно разошлась, схватила посудное полотенце и повязала его на голову. – Вот такой я тебе больше нравлюсь? Да если бы у меня не было тебя, я бы уже еле дышала. Свобода! Что ты вообще понимаешь? Да у меня куча своих дел и интересов! Я, может, еще замуж выйду! И тут на сковородке, конечно, стал пригорать блин, и бабушка бросилась его спасать. А полотенце она так и не сняла. Глядя на этот силуэт в платочке из кухонного полотенца, я понял, что моя бабушка – лучшая в мире. И что если бы у меня ее не было, я бы тоже еле дышал. За кого это она замуж собралась, интересно? 14 Утром мы с Алексеем снова вспомнили больницу. – Я все-таки не понимаю, почему там всё так грустно устроено. Как будто специально. И стены такие скучные, как будто у них красивой краски не было. Интересно, дома у этих людей всё так же? – спросил я. Вот мне бабушка полкомнаты оклеила бирюзовым, а вторую половину – цветом, который она называет персиковым. – Да я сам не понимаю, – признался Алексей. – Меня скоро должны везти в Германию на операцию, если с документами всё будет в порядке. И на днях мы с Инной и Сашей, моими опекунами, нашли в интернете эту клинику, в которую я должен лечь. Там все стены разрисованы всякими мультяшными персонажами, кругами, цветами, птицами. И окна большие, от пола до потолка. Столько света! Вот бы нам такие окна! Прямо в скайпе мы начали придумывать свою больницу. – И было бы здорово, чтобы там было большое кафе с круглыми стенами! – И клетки с птицами! Кто хочет, может покормить птицу! – И еще игровая комната: шахматы, шашки, телевизор с мультиками, книжки, раскраски всякие, лего! – И чтобы была комната со специальными тренажерами! – А потолок можно расписать звездами и планетами! В планетарий ходить не нужно! – И чтобы всем давали наушники – слушать музыку. Я бы даже классическую послушал… Нам стало грустно. Ясно же – такая больница появится, только если мы сами ее построим. Что будет не очень скоро, учитывая наш возраст. – Слушай, – сказал я. – Помнишь, ты говорил, у тебя в палате все плачут? – Конечно помню. – Вот как-то надо сделать так, чтобы они не плакали. Чтобы у них была надежда. И чтобы им было с кем поговорить. – Они не будут ни с кем разговаривать. Я пробовал. – Тогда пусть пишут! Пусть пишут письма про то, что с ними произошло! И мы им будем отвечать! А потом они сами друг другу будут отвечать! Давай сделаем такой клуб для общения! – Вообще, – сказал Алексей после долгой паузы, – идея классная. Давай думать. Для начала заведем общую почту. Я даже адрес придумал: сложим две наши фамилии – Калинин и Веревкин – и получится kaver. А потом мы подумали, что надежда – это не только когда тебя поддерживают. Надежду надо увидеть. Немного подбодрить свой организм, чтобы он мог держаться, пока ему плохо. – Чего никогда не бывает в больнице? – рассуждал Алексей. – В больнице никогда не бывает праздников. Как на вокзале – нужно переждать, перетерпеть. Невесело там. – Точно! – Я понял его мысль. – Нам нужен праздник! – Мои Инна с Сашей запросто подключатся. – Мне, кроме бабушки, особо подключать некого. И она сейчас делает трудный жизненный выбор между йогой и танцами. Поэтому я не уверен, что смогу кого-то подключить. Но я попробую. И мы попрощались с намерением изменить жизнь в больнице. Как раз было воскресенье, и в доме пахло пирогами. Я дождался, когда бабушка накормит Валерия до потери пульса, и гордо подъехал к столу. После пирогов Валерий почти не напоминал боевой эсминец, скорее маленький домашний катерок. – Мне нужно с вами посоветоваться, – сообщил я таким тоном, чтобы не возникло сомнений в том, что дальше будет серьезный разговор. Бабушка и Валерий смотрели на меня испуганно, но внимательно. И я выложил им наш с Алексеем план. Мы должны, должны во что бы то ни стало хотя бы чуть-чуть и ненадолго, но украсить жизнь больницы. Потому что как никто другой знаем, как там может быть плохо. И потому что, если ребята, которые там оказались, хотя бы на пару часов на что-то отвлекутся и чему-то порадуются, им наверняка станет легче. И кого-то мы наверняка отвлечем в самую трудную для него минуту, когда он готов будет сдаться и не бороться дальше. И чья-нибудь усталая мама во всем черном вспомнит, как это приятно – улыбаться. Окна от пола до потолка мы, конечно, не прорубим, но что-то же можем сделать! – И еще нужно дядю Игоря позвать. Больнице нужны компьютеры. Я тараторил, кидал все идеи в одну кучу, боясь, что меня остановят и разобьют мою речь каким-нибудь взрослым аргументом. Но бабушка с Валерием молчали и слушали. Наконец я выдохся, и в кухне повисла пауза. Тишина смешивалась с запахом пирогов, самым домашним запахом на свете. Я не смог ее вынести, отломил от пирога краешек и принялся его жевать, ожидая, что же мне скажут. В конце концов, они должны понимать, что, кроме них, мне не к кому обратиться. Тут бабушка произнесла: – Да… Взрослеет мальчик… А Валерий неожиданно зажегся: – Послушайте! Вы помните, как мы все встретились? Мы, конечно, помнили. – А что, если нам пригласить в больницу какой-нибудь уличный театр? Я могу разузнать по своим каналам. – Точно! – завопила бабушка. – Давайте пригласим клоунов! С патефоном! Ей лишь бы потанцевать. Через полчаса на кухне стоял дым коромыслом. Бабушка размахивала полотенцем и представляла в лицах, как дети из больницы будут общаться с клоунами и мимами. Валерий звонил своим знакомым, узнавал, как получить разрешение на концерт. Приехал дядя Игорь и тоже куда-то звонил. Я пытался перекричать их всех и вообще был на седьмом небе от счастья. Мою идею не отвергли, не отмели – «своих забот полно», – а приняли как родную. Я смотрел на них, моих взрослых, готовый одновременно разрыдаться или броситься их обнимать. Потому что это оказалось ни с чем не сравнимым чудом – получить помощь от своих. И когда я уже склонялся к пункту «разрыдаться», затрещал звонок домофона. Приехал мой папа. 15