Может быть, конечно, и бродят какие-то «городские легенды» о страшном лифте – пожирателе людей. Но лично я ничего подобного не слышал. Хотя должен был бы знать, ведь работал в единственном в Санкт-Петербурге кризисном отделении, куда пациентов как раз после несчастных случаев и доставляют. Так что всё, мне кажется, повидал, но лифты – нет, не встречались в числе угроз. Некоторые, впрочем, осознавая абсурдность своих страхов, решаются иногда на «героические поступки»: боясь лифта, проезжают разок в лифте, а потом, ощущая себя героическим героем, продолжают ходить пешком. Разовые акции, чтобы только доказать себе и другим, что мы это можем, нельзя назвать эффективным средством борьбы с невротическим страхом. Любая фобия – это целый набор рефлексов. По большому счёту, просто привычка так реагировать на определённые обстоятельства, например, на лифт или на самолёт. А никакая привычка просто так не уйдёт, нарушь ты её один раз или два. Без осознанного внутреннего решения избавиться от неё нельзя, единичные «подвиги» общую картину не изменят. Если ты привык пить кофе с молоком, то, выпив один раз кофе без молока, ты свою привычку этим, конечно, не изменишь. Но если ты понимаешь, что тебе это необходимо сделать, тогда есть все шансы. Большое значение имеет «идеологическая» начинка нашего страха: те мысли, которые его сопровождают, окружают, объясняют и оправдывают, по сути, удерживают этого колосса на его глиняных ногах. Ясность – настолько очевидное свойство истины, что нередко их даже путают между собой. Жозеф Жубер Если человек действительно думает, что лифт – это опасно, если он искренне верит в то, что в лифте можно задохнуться и умереть, то, сколько ты его ни вози в этом лифте, толку не будет никакого. Успех возможен, только если мы начнём рассуждать здраво. Прежде всего, признаем, что наш страх – глупый, иррациональный, бестолковый и бессмысленный. А это так. Мы сами должны максимально критически отнестись к своему страху. Когда же мы выходим на борьбу с ним, нашими действиями должно руководить желание вытравить из себя этот страх, а всякие эти – «ну чуть-чуть», «ну разок», «я попробую» – в пользу бедных. Иначе же получается как у курильщиков. Как те думают? «Я знаю, что могу бросить в любой момент, поэтому и курю спокойно». И не бросают, разумеется. Если же не избавиться от такого невротического страха, то каждое столкновение с невротическим триггером будет восприниматься человеком как удар электрического тока: едешь в лифте и сжимаешься от страха, садишься в самолёт – и умираешь от ужаса. В результате желание войти лифт или купить билет на самолёт с каждым разом становится всё меньше и меньше. А вот желание воспользоваться лестницей или поездом будет только расти. Люди часто ошибаются, считая невротиков интересными личностями. Нет ничего интересного в том, чтобы постоянно пребывать в дурном расположении духа, копаться в себе, злиться, ни в чем не видеть добра и утрачивать связь с реальностью. Сирил Коннолли Мозг начинает жить в такой вилке: сядешь в лифт или самолёт – «будет больно», пойдёшь по лестнице или поедешь на поезде – «будет распрекрасно». То есть чистой воды положительные и отрицательные подкрепления. В результате езда на лифте и полёты на самолётах вытесняются как мука-мучная, а лестница и поезд превращаются в счастливый променад. Представьте себе эту картину. Вот человек уверен, что умрёт в лифте и прямо живёт с этой мыслью. Или, например, «знает», что разобьётся на самолёте. Или ещё какую-нибудь ерунду в этом духе думает… Представили? И вот он подходит к лифту, подходит и решает – ехать или подняться пешком? Открывает сайт бронирования билетов и выбирает между – «самолёты», «поезда». Ситуация накаляется, поджилки трясутся, и в последнюю секунду – нет, на лестницу! Нет, на поезд! Что же он чувствует в этот миг? У него ощущение, что он себе жизнь спас! Должен был в лифте умереть, а не умер. Должен был на самолёте разбиться, а не разбился. Счастье! Любой нормальный человек, узнав, что ему надо идти на пятый этаж пешком, матерится на чём свет стоит. А этот – нет. Он – счастлив! Конечно, он ведь от смерти себя спас. Проблема только в том, что он эту смерть сам себе и придумал… А в остальном всё очень логично! Надо быть объективным. Понятно, что лифт может застрять. Но что в этом страшного? Потеря часа времени? Ну так этот час за несколько недель с лихвой отобьётся, если всегда пользовать лифтом, а не лестницей. Да, все машины в какой-то момент глохнут, и потом их ремонтируют. Допускаю, что не следует садиться в лифт, который постоянно ломается, – потому что времени жалко, не отбивается оно таким образом. Но ведь человек боится не того, что лифт остановится, а того, что с ним случится в этот «трагический момент». Но даже если допустить, что лифты иногда ломаются, это же не смертельно, от этого не умирают. Это не фатально и не опасно. – Ну не хожу я по мостам, – говорит мне пациентка. – Что в этом такого?! – Ничего такого, – отвечаю я. – Просто вы инвалид, а в остальном – всё просто замечательно! – Я инвалид?! – Да, инвалид – человек с ограниченными возможностями. Бывают моменты, когда мы не ощущаем никакого беспокойства. Эти короткие передышки называют паникой. Куллен Хайтауэр В любой момент может случиться всё что угодно. Например, в дорогой ресторан или клуб, где, казалось бы, много охраны, могут ворваться грабители, начнётся перестрелка. И к сожалению, это не сюжет из фильма. А ещё в ресторанах люди любят садиться у окна – это красиво и приятно. Но что, если какой-нибудь пьяный водитель не справится с управлением и въедет в это окно на огромном джипе? Или мы это контролируем? Нет. Но почему тогда не боимся? Так-то рассудить, в принципе, в ресторане опасно: отравят, заразят каким-нибудь бычьим цепнем или эхинококкозом, еда не в то горло попадёт… Вот сколько опасностей таит в себе банальный обед, в самолёте – и то, мне кажется, меньше рисков. Человек, долгое время противоречащий сам себе, ещё не диалектик, он всего лишь болтун. Эрнст Симон Блох При этом вы же не один летите в этом самолёте. Это очень важное обстоятельство. Если с этой стороны на ситуацию взглянуть, то к хирургу во сто крат опаснее под нож ложиться, он ведь не умрёт вместе с пациентом, если во время операции что-то пойдёт не так. Думать же, что пилотам категорически безразлична их жизнь, – странно. Очевидно, что они достаточно серьёзно относятся к полётам. Опять же в самолёте значительно ниже криминогенные риски – там всё-таки на входе проверяют и людей, и багаж. Ни в поезде, ни в метро, ни в автобусе столь жёстких проверок нам пока не устраивают. То есть вы не контролируете ситуацию, но в случае любого транспорта, а тем более в случае самолётов, существует огромное количество людей, которые как раз этот контроль осуществляют по полной программе. Или, может быть, кто-то думает, что, окажись он за штурвалом самолёта, он справится с этой работой лучше профессиональных пилотов? А что – контроль есть: штурвал под рукой – тяни куда хочешь. Всё логично? Нет, конечно. «Контроль» – просто отговорка, дело в привычке бояться, которую мы своим избегающим поведением только закрепляем. Безопасность – это когда всё известно заранее, когда с тобой ничего не может случиться; безопасность – это отрицание жизни. Джермейн Грир Вы не контролируете то, что не можете контролировать. Но чрезвычайно глупо бояться там, где в принципе осуществляется системный контроль, не боясь при этом ситуаций, где и в самом деле никто и ничего не контролирует, то есть самой вашей жизни. Было дело, мы летели всей семьёй на отдых – с трудом вырвались на неделю, и единственное желание – долететь, плюхнуться там где-нибудь и ровно всю эту неделю не вставать. От усталости я уже слабо соображаю, что куда, и вдруг слышу откуда-то сбоку: «Доктор Курпатов!» Я поднимаю голову, постоянно падающую на грудь. Передо мной милая, замечательная женщина, которая, поздоровавшись, прочувствованно добавляет: – Как же хорошо, что вы летите с нами, доктор Курпатов! Теперь я спокойна! В ответ доктор Курпатов только улыбается. Невротик отказывается брать взаймы (жизнь), чтобы не платить по векселю (смерть). Он покупает свободу от страха смерти ценой частичного саморазрушения. Отто Ранк Приятно, конечно, что ты самим фактом своего присутствия можешь внушить людям такую бездну оптимизма и веру в жизнь. Но, честно говоря, я не волшебник и даже не учусь этому делу. А потому самолёт, в котором я лечу, никак, против обычного, не застрахован ни от внештатных ситуаций, ни от поломок, ни от ошибок диспетчера, ни от прочих происков пресловутого «человеческого фактора». Просто, если ты думаешь, что всё будет хорошо, ты будешь чувствовать себя хорошо, а будешь думать, что всё будет плохо, будешь чувствовать себя плохо. И самое примечательное во всём этом, что вне зависимости от того, как ты будешь себя чувствовать – хорошо или плохо, полёт, поездка и даже телепортация, не дай бог, пройдёт так, как она пройдёт, и с этим ничего не поделать. Я ни в коем случае не пытаюсь убедить вас в том, что самолеты не разбиваются, лифты не ломаются, электрички не стоят временами в тоннеле, сосульки не падают на голову прохожим, а сами прохожие не падают на скользком тротуаре. Нет, всё это случается. Равно как тысяча других неприятностей. Но вопрос не в этом. Вопрос в том, что наш страх не способен повлиять на это. Никак. Мы не можем застраховаться от несчастий, и факт этой неопределённости необходимо принять со всей определённостью. Философ Кьеркегор как-то грустно пошутил в адрес покойного Гегеля: «Это же надо было всю жизнь толковать о разумности Вселенского Абсолюта, чтобы потом умереть от холеры!» Так и с нашими страхами: мы можем придумать себе любой предмет для боязни, но какой в этом толк? Случится то, что случится… Так что все эти наши выдумки – чистой воды бессмыслица. Настоящая щедрость по отношению к будущему заключается в том, чтобы всё отдавать настоящему. Альбер Камю Если же кто-то считает себя наделённым даром пророчества, то тут уже даже доктор Курпатов не поможет. В остальном же, как любит шутить тот самый доктор: любовь, равно как и прочие неприятности, нечаянно нагрянет, когда её совсем не ждёшь…