Что-то забарабанило по крыше машины – начался дождь. Прозрачные капли ярко блестели в свете фар встречных автомобилей. – Сбавь скорость, – процедила мама. – Дорога скользкая. – Лиза, мы должны быть уверены, что ты заслуживаешь доверия, – начал папа. – Давно заслуживаю, – сказала я. – Вам никто не давал права… – Как тебе доверять, когда ты врешь и тайком ускользаешь из дома? – гнул свое папа. – Тайком – напрасно, – признала я. – Но почему я ускользнула тайком? Потому что от вас спасу нет. Вы перед друзьями меня опозорили. Об этом ты хоть подумал? – Джимми, ты проскочил на красный, – вмешалась мама. – Смотри на дорогу. Семейный совет потерпит до дома. – О нет, – простонала я. – Никаких семейных советов. Я… Я осеклась. И как заору: – Поворачивай! Поворачивай! Я телефон забыла на столике! – Я заколотила кулаками по спинке папиного сиденья. – Поворачивай обратно! Папа крутанул руль. Машина развернулась. Закричала мама. В лобовом стекле вспыхнули ослепительные огни. Я увидела искрящиеся капли дождя. Словно бриллианты, сияющие в ярком свете. Ощутила мощный толчок. Меня швырнуло вперед, потом назад. А потом раздался грохот. Оглушительный треск бьющегося стекла и скрежет металла. В ярком свете я видела, как папина голова дернулась вперед. Видела, как он треснулся лбом о рулевое колесо. Нас по-прежнему разворачивало. Машина продолжала движение. Казалось, свет окружает нас со всех сторон, швыряя из стороны в сторону, словно океанские волны. Я видела, как мотнулась папина голова. А потом услышала треск, и поняла, что у него треснул череп. Я знала это. Точно знала. Я слышала, как раскололась папина голова, видела его рассеченный лоб, видела, как взметнулась фонтаном темная кровь и хлынула по его щекам сплошным потоком. Моя голова мотнулась вбок. Задняя дверца распахнулась. Вой ветра ворвался в машину. Я увидела, как Морти выскочил на дорогу. «Морти, вернись…» А потом обрушилась боль. Она прострелила затылок и разлилась по телу. По груди… по ногам… в голове… Ослепляющая боль. Я ослепла… Нет… Я умерла. Яркий свет устремился ввысь. А я тонула… тонула в бездонной мгле. 4 А потом – свет возвращается. Бледный, водянистый свет, в котором витают темные формы. Движущиеся пятна. Как будто смотришь в камеру со сбитым объективом. Слышу ропот голосов – близко, но слишком тихо, чтобы я могла разобрать слова. Смотрю в дрожащий свет, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь за прозрачной завесой. Стоит моргнуть или сощуриться – нарастает боль. Голова трещит. Чувствую ломоту в висках. Пытаюсь повернуть голову, но острая вспышка боли заставляет меня замереть. – Еще? – доносится откуда-то сзади женский голос. – Там и так почти на пределе. Только теперь я понимаю, что лежу в кровати. Точнее, на больничной койке. Свет вздымается, пульсируя, и начинает меркнуть. Набегает волна. Над водою розовеет вечернее небо. Я лежу на берегу, любуясь закатом. Нет. Все не так. Мысли путаются… Я лежала на спине, следя за кругами света на потолке. Да. Усилием воли я сфокусировала взгляд. И тогда только разглядела толстую оранжевую трубку, уходящую в мое запястье. Узкое окошко с наполовину опущенными жалюзи. Собственные руки, вытянутые вдоль туловища на белоснежной льняной простыне. Не обращая внимания на боль, я повернула голову, увидела кровать напротив. И ахнула, когда в поле зрения возник отец. Да. Теперь я вспомнила аварию. Грохот и звон сминаемого металла и бьющегося стекла, страшный удар. Я вспомнила… А теперь отец сидел на койке напротив меня. Он то вплывал в фокус, то выплывал, то обрисовывался четко, то расплывался мутным пятном. Его голова… склонилась вперед. Алая кровь струилась по лицу. А рулевое колесо… Рулевое колесо было вбито ему в лоб. Руль торчал из его головы. Кровь забрызгала все вокруг и собиралась в лужицы на полу. Отец не двигался. Так и сидел на койке, склонившись вперед, с забрызганным кровью рулем, торчащим из головы. Где же медсестры? Где врачи? Я отвернулась. Не могла на это смотреть. Разинув рот, я заревела в ужасе: – Помогите ему! Кто-нибудь, помогите ему! 5 От отчаянных криков у меня разболелось горло. Комната бешено закружилась. В поле зрения вплыло мамино лицо. Оно выглядело бледнее обычного, словно вместо кожи ее скулы были обтянуты белой бумагой. – Мама? Она несколько раз моргнула. В ее глазах стояли слезы. – Лиза? Очнулась? О, слава богу! Приподняв голову, я увидела, что сзади к маме подошел седой мужчина в белом халате и с блокнотом в руке. На груди доктора болтался стетоскоп. – Папа! – закричала я. – Позаботьтесь о папе! Никто даже не обернулся. Оба смотрели на меня. Я перевела взгляд на кровать напротив. – Папа? На кровати никого не было. Мама положила руку мне на плечо. – Лиза, почему ты кричала? – Тут я заметила, что другая ее рука закована в гипс и висит на перевязи. – Я… мне показалось, что я видела папу, – пробормотала я. Комната снова закружилась перед глазами. – На той кровати. Так отчетливо… Он истекал кровью. Голову опустил, а кровь так и хлещет… и никто ему не помог. Никто. Седовласый отстранил маму. Он смотрел на меня серебристыми глазами сквозь стекла очков в черной оправе. Мохнатые брови домиком напоминали пару толстых белых гусениц.