— Так и знал. Ты настоящий джигит, Сухишвили, — прокомментировал я его ответ, — знаешь, что такое честь и правда. Но ничего. Я как-нибудь переживу, а вот, как ты будешь смотреть в глаза своему отцу, я не знаю. — Бодров! — белая блузка в очках дважды стукнула молотком, — прекрати балаган. — Это не балаган. Это судилище. Гончаров преследовал девушку, угрожал, хватал ее за руки и получил в рожу за это — Имя девушки будет? — комсорг сверлил меня глазами. На что получил мой отрицательный ответ. — Ну раз имени назвать не можешь — значит и не было никакой девушки, — главный комсомолец в школе вынес мне вердикт, — Бодров неоднократно получал выговоры, никак не участвовал в жизни комсомольского актива, пропускал отчетно-выборные комсомольские собрания. Так? Он посмотрел на белую блузку, сделав паузу. Та зачем-то заглянула в красную папку с бумагами, будто хотела убедиться, что я имею выговоры, затем утвердительно кивнула. Мне стало понятно, что решение об исключении меня из Комсомола они приняли заранее. — А раз так, то ставим вопрос на голосование. Кто за то, чтобы исключить Бодрова М. А. из рядом Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза Молодежи? Мне оставалось лишь молча наблюдать за происходящим. Я сложил руки на груди и разглядывал тех, кто был «за». Все члены президиума, кроме комсорга подняли руки. Я посмотрел в зал. В зале присутствовало человек тридцать, половина из которых подняла руки. Стало понятно, что вместе с президиумом их большинство. — Гончаренко? — белая блузка обратилась к моей «жертве». Он сидел с опущенной головой. Покачавшись из стороны в сторону, он поднял руку, не поднимая глаз от пола. — Сухишвили? — мне показалось, что в этот момент тот втянул голову в плечи пытаясь таким образом скрыться от окружающей действительности. — Сухишвили! — требовательно повторила белая блузка, поправив очки, но тот молча отрицательно замотал головой, — Лаааадно… ехидным тоном процедила эта фурия. — Кто против? В зале насчитывалось одиннадцать человек, которые не желали меня исключать из своих рядов. Меньшинство, но и на этом спасибо. Я прекрасно понимал, какими неприятностями мне грозит исключение. Это конечно не волчий билет, но многие будут смотреть на меня, как на прокаженного. Возникнут сложности с поступлением в ВУЗ, в будущем я не смогу устроиться на определенные виды работы. — Воздержавшиеся? К моему удивлению таких оказалось двое. Белая блузка в очках подняла брови домиком от удивления. Комсорг и Сухишвили подняли руки в знак того, что воздержались. По комсоргу было все понятно. Он уже поднаторел в подковёрных играх и карьерных течениях, и допускал, что эти двое врут и страховался. Всякое ведь могло вылезти. В случае, если правда когда-нибудь вылезет на поверхность и будет мешать его продвижению по партийной линии, то он всегда мог бы сказать, что сомневался в целесообразности моего исключения. Но вот Сухишвили меня удивил. Он оказался не такой отъявленной мразью, как его дружбан. — Большинством голосов принято решение — За невыполнение уставных требований, за нарушения и поведение порочащее честь и достоинство комсомольца исключить Бодрова М. А. из рядов комсомольцев. Бодров М. А. имеет право в двухмесячный срок обраться с апелляцией в вышестоящие комсомольские органы, вплоть до ЦК ВЛКСМ. Собрание окончено, просьба всем подойти и расписаться в протоколе в результатах голосования. Белая кофточка стукнула молоточком. Я встал с места и оглядев актовый зал, направился к выходу. Комсомольцы молча собирались и старались не смотреть на меня. Единственный, кто встретился со мной взглядом — Сухишвили. Он пристально смотрел пару секунд мне в зрачки, а потом виновато отвел глаза. Гончаренко пытался ему что-то высказать, но тот смахнул его руку со своего плеча и направился к выходу, обгоняя меня. Я улыбнулся. Я выходил из актового зала, как какая-то девчонка с темными волосами схватила меня за руку и быстро потащила в вправо в сторону учебных классов. Я не мог не отметить её привлекательной фигурки, она была немного ниже меня ростом. Тонкая талия под майкой переходила в стройные, но округлые бедра одетые в облегающие джинсы. Я догадался — это был Маша Баландина. Та самая, за которую я вчера подрался. А тут было за что сражаться. Сердце приятно взволновалось, а ладони немного вспотели от ее прикосновения. Это было чертовски приятно. Ее прохладные пальцы держали мою разгоряченную руку. — Маш, ты не боишься тянуть за собой негодяя, которого только что исключили из комсомола? — обратился к девушке с самоиронией. — Не боюсь. Во-первых, это мы еще посмотрим, кто кого исключил, мы еще за тебя поборемся, во-вторых тебе все равно придется танцевать со мной танго, даже не пытайся улизнуть. Уже поздно что-то отменять на выпускном балу, в-третьих, мне все равно; в комсомоле ты или нет, — она открыла дверь в кабинет математики. В помещении класса никого не было, а на партах стояли перевернутые стулья. Она закрыла за собой дверь. Быстро положила руки мне на затылок, прильнула всем телом, так что я почувствовал ее приятные округлости своей грудью, а затем поцеловала меня в губы длинным мягким поцелуем. Она приподнялась на цыпочках и закрыла глаза. Это было так неожиданно, что я не успел и слова проронить. Как ни странно, но мне понравилось. А когда я хотел уже обхватить её в объятия она с улыбкой отстранилась и сказала: — Ну всё, хватит, — убирая мои руки с ее талии. — Баландина, ты с ума сошла! — я отпустил её, мне не хотелось сковывать ее свободу. Я улыбался и пытался понять какие между нами взаимоотношения, — зачем меня сюда затащила? — А ты раньше целовался вот так в губы? — Маша озорно отвечала улыбкой на улыбку. — Конечно, — ответил я не задумываясь. — Врешь! — она засмеялась, показывая свои ровные белые зубы — Почему вру? — Потому! — она шутливо потрепала мои волосы. — Мишка Корольков не сам решил собрать ка.эс. — стало понятно, что она говорит про рябого комсорга. Но не понял последней аббревиатуры. — К. с.? — Комсомольское собрание. Представляешь, ему аж из Горисполкома звонили! Очень настоятельно рекомендовали решить твой вопрос. Ну-ка признавайся мой хулиган, что ты там натворил? — она разглядывала меня с теплотой во взгляде. — Маш, прекрати. Я не твой. Мы просто друзья. — Ладно, ладно. Я просто давно мечтала тебя поцеловать, просто случая, подходящего не было. Друзья так друзья, — она улыбалась, мои слова ее не смутили. Зато смутили меня. У меня начал вырисовываться какой-то любовный, нет не треугольник, а квадрат или даже пятиугольник. — Слушай, а этот…Сычов? — Сыч? С которым ты вчера подрался? Пааашел он! Он мне никто. — А про Горисполком ты откуда знаешь? — Наташка звонила сказала, что репетиции не будет. Проболталась, что плохи твои дела. Она никак нам простить не может, что не они с Корольковым открывают вечер танцем. — Эта, которая в президиуме сидела? — я понял, что речь идет о белой блузке в очках. — Бодров, ты что? С дуба рухнул? Или правда бо-бо? — она удивленно посмотрела на меня и показала на голову, — конечно же, она! Мы с тобой с ней десять лет в одном классе оттрубили. От звонка до звонка! — Ты прости, с памятью небольшие сложности, — я решил сослаться на недавнее сотрясение, — сказали сотрясение мозга. Так что там с мэрией? — Мэрия, ты и слова начал путать? — Нет, я имел ввиду Горисполком. Звонок Наташке. — Не знаю, но какой-то хрыч, то ли Солдатов, то ли Майоров, что-то с армией связано, звонил Королькову, сказал, что ты дерзкий, гнать тебя нужно взашей из комсомола, потому тебе нужно набраться ума. Солдатенко! Что-то знакомое. У меня мелькнула в голове фамилия пациента, который посылал меня за сигаретами. Вот же мелочная гнида! Как из душа окатило от ощущения несправедливости. Сначала, я даже не поверил и отбросил эту мысль. Ну не мог он из-за моего отказа так мелко мстить ученику школы. Но потом, поразмыслив, я понял, что Маше нет смысла мне врать, а придумать такое она не могла. — Ах, и тварь же он… — сказал я тихо себе под нос, — ну ладно. — Кто он? Ты скажи, я папе расскажу он его в порошок сотрет, кто он? Я посмотрел на Машу. Джинсы, кроссовки Адидас, импортная маечка и солнечные очки на голове. Она настолько была уверена в своем отце, что я понял, что она не из самой простой семьи. Нам только папы не хватало для полного счастья. — Не нужно папу беспокоить. Сам разберусь. — Только одно слово и им кранты, ты же моего предка знаешь. Маша самодовольно улыбалась. Она мне нравилась, дурочка. Но я всю жизнь сторонился сверстников и людей, чьи родители были обличены властью. Да, и в Советском Союзе были папы, которые решали любой вопрос. Скорее они оттуда из Союза и появились в постсоветской России. Всегда, среди однокашников и сослуживцев, старавшихся дружить с детьми высокопоставленных родителей, читалось какое-то униженное, лизоблюдское человеческое достоинство. Как правило они дружили с сильными мира, для того, чтобы что-то иметь. А в результате наоборот — имели их.