— Какого? И вы еще не догадались? — Нет. Никак вас не пойму. — Тогда я должен вам сказать правду. Но обещайте мне не падать в обморок! — Хорошо! Итак, я крепко держусь на ногах. Вместо того чтобы подойти ближе, как это делают при доверительной беседе, он сделал два шага назад и крикнул: — Она вам неверна! — Кто? — Что за вопрос! Ваша жена, конечно! Душенька, как вы ее называете, когда разговариваете с ней по-немецки. — Слава Богу! — повторил я. — А я-то ломал голову — что это за несчастье, в котором вы хотите мне исповедаться. — Черт возьми! Мой разум отказывается понимать. Я говорю человеку, что ему изменила его жена, а он повторяет: «Слава Богу!» Уверяет всех, что ему совершенно все равно. Кто сможет это понять? Только не я! — И подойдя ко мне вплотную, продолжал очень серьезным тоном: — Я сам ее любил, очень любил, вашу Душеньку! Я уважал ее и боготворил. Я считал ее лучшей, прекраснейшей и благоразумнейшей женщиной на всем свете. Я мог бы отдать за нее жизнь десять, сто, тысячу раз! Пойти в огонь и в воду! Но все кончено! Она больше не стоит этого, не стоит! Иметь такого мужа — и изменить ему! Да еще с таким, с таким… — Так с кем? — И вы не догадываетесь? — Нет. — Хм, понятно. Да уж, трудно поверить! Если бы им был я или какой другой белый! Но она предпочла вам краснокожего, что гораздо хуже чем плохо! Это же просто низость! — Краснокожего, говорите вы? Молодой Орел еще спит, а кайова тут нет — он ушел. Вы его имели в виду? — Да, его! Ваша жена ведь тоже ушла. — И это все? — Нет, еще много чего! Рассказать? — Да, пожалуйста. — Все произошло так: я рассердился на этого парня, потому что он вчера столько болтал с ней. Тогда я поделился с вами моими подозрениями. Я понял, что он хотел выведать все у вашей жены, чтобы потом сдать нас индейцам. Тогда я решил понаблюдать за ним. Я не спал всю ночь, дождавшись того момента, когда он проснулся ранним утром. Ваша жена тоже вышла из палатки. Обычно она молится утром и вечером, я это знаю. Она никогда не делает это в палатке, только на чистом воздухе. Она уходит подальше от посторонних глаз, чтобы никто ее не видел. Так и сегодня. Когда она удалилась, кайова встал и пошел следом. Это показалось мне подозрительным. Я выждал некоторое время, а когда ни он, ни она не вернулись, пополз за ними. Вы не можете представить себе, что я увидел! — Что же? — Они сидели на одном камне! — И все? — Бок о бок! Он удивленно взглянул на меня и повысил голос: — В задушевных объятиях! — И все? Тут он не выдержал: — Они целовались! — И все? — Краснокожий целовал вашу Душеньку! — едва не орал Папперман. — И все? — А ваша Душенька целовала его! — проревел он мне в ухо. — И все? Больше ничего? — спросил я спокойно. В этот миг он попятился, всплеснул руками и завопил: — Вот это да! Я и представить себе не мог! Он не бросился на меня с кулаками… Да он просто обезумел от ужаса! Он спятил, совершенно спятил! Кроме «И все?», я ничего не слышу! — О, я могу сказать и другое, — засмеялся я. — Они ведь до сих пор сидят там, на камне? — Надеюсь! И даже очень! Мы изобличим ее! Мы ошеломим ее вашим появлением! — Давайте так и сделаем. — Правда? — Конечно, и сейчас же! — Тогда идемте! Я проведу вас. — Подождите еще секунду! Прежде я должен вас предупредить, что не буду так строг с этим индейцем, как вы, вероятно, ожидаете. В последние дни мы столько раз говорили о кайова… Вы знаете, что я у них пережил, когда был там в последний раз? — Да. Все это знают. И ваша жена уже давно рассказала мне еще раз: вам суждено было умереть, и только благодаря дочери знаменитого воина, которого звали Одно Перо, вы спаслись. — Верно. Эту дочь звали Какхо-Ото. Ей я обязан своей жизнью. — Так ради нее вы готовы простить этому кайова то, что он сделал с вашей женой? — Да. — Послушайте! Так нельзя! — Идемте! — Так вы в самом деле и пальцем не пошевелите? — Абсолютно. Тут он воскликнул: — Мистер Бартон, должен вам сказать, что… что… У меня есть просьба, большая просьба. — Какая? — Позвольте мне согнуть этого краснокожего негодяя в параболу и отвесить ему дюжину оплеух! — Это доставит вам удовольствие? — Величайшее, неописуемое! — Ну хорошо… — Вы не имеете ничего против? — Ничего, абсолютно ничего. — Ну, слава Богу! Уж я-то постараюсь! Ну, идемте! Скорее, скорее! Он зашагал впереди, я — следом. Он вывел меня через заросли к маленькой полянке и затаился в тени последних кустов. — Смотрите туда. Они еще сидят там! Как вам это нравится? Душенька сидела с кайова на небольшом камне, положив правую руку ему на плечо. Он находился чуть ниже ее. Его голова нежно склонилась в ее сторону. Папперман взглянул на меня, ожидая приступа неистового гнева. — Смеетесь? — спросил он тихо и настойчиво повторил: — Я спрашиваю вас совершенно серьезно: как вы это находите? — Немного интимно, ничего больше, — ответил я. — «Немного интимно»… — пробормотал он. — Ну а я скажу вам больше: с его стороны это преступно! А поскольку вы позволили мне отвесить ему дюжину оплеух, то я не буду медлить ни секунды. Он продрался сквозь кусты и поспешил на поляну. С той же быстротой я последовал за ним. Индеец и Душенька тотчас поднялись. Папперман молча набросился на кайова и уже занес было правую руку, чтобы ударить, но я резко перехватил ее и крикнул: — Стойте, дорогой друг! Не стоит забывать, что в подобных случаях предписано делать джентльмену. Если два джентльмена имеют намерение подраться, то прежде они непременно должны представиться друг другу.