– Что это? – прошептала она – Охрана? – Ты же знаешь что здесь, в башне, нет охраны. Токугава убрал солдат из башни, где жила Шинджу чтобы она не думала, что ее стерегут как пленницу. Военные были только снаружи. – Тогда что… Сегун закрыл ей рот ладонью и прислушался. – Тебе надо спрятаться! Он втолкнул ее в потайную комнату, дверь в которую невозможно было разглядеть, если не знаешь о ее существовании, и бросил туда же первую, попавшуюся под руку одежду женщины, сам на ходу застегивая штаны хакама. И вовремя, ибо в следующую секунду в комнату ворвался высокий человек в одеянии самурая. В его руках была катана. Токугава успел схватить свой короткий меч вакидзаси и принять боевую позицию. Обнаженный по пояс сегун был широкоплеч и крепок. И хотя Ихара превосходил японца в росте, по сравнению с коренастым и плотным Токугавой он выглядел гораздо стройнее. Завязался бой – противоборцы закружились по комнате так, что у Маны зарябило в глазах. Никто из противников не сказал ни слова. Токугава в полумраке без труда узнал француза. И понял, зачем тот пробрался сюда. Но что-то объяснять не было времени. Мана с ужасом смотрела на сверкающие в темноте клинки. От звона стали шумело в ушах. По имевшимся у них сведениям Токугава был в отъезде, а он оказался тут, да еще и во всеоружии. У Ихары не было выбора. Он вступил в бой. Но где же Шинджу? Ее не было видно. Операция по спасению госпожи Хоши, казалось, была продумана до мелочей. Сегун в эту ночь никак не мог находиться в крепости, поэтому сегодня все и должно было решиться. С восточной стороны башня нависала над морем, так что по этой стене к комнате Шинджу было не добраться. Под покровом ночи Мана, цепкая и легкая, как кошка, с помощью надетых на пальцы железных крючков взобралась по стене южной стороны башни. Окно одной из комнат легко поддалось, внутри было пусто. Молодая женщина проверила дверь – открыто. Тогда она сбросила вниз конец каната, а другой его конец прочно закрепила за одну из деревянных балок. Ихара быстро взлетел наверх. Застигнутый врасплох Токугава был странно рассеян. Это так непохоже на опытного, закаленного в боях сегуна. Он явно не ожидал нападения здесь, считая крепость полностью безопасной. Наедине с любовницей Токугава совершенно расслаблялся и терял бдительность. Сейчас, отражая удары, корил себя за свою беспечность. В какой-то момент по его руке в районе кисти пришелся сильный удар, но не режущий, а плашмя. От боли пальцы невольно разжались и меч отлетел в сторону. Сегун отступил к стене. Теперь он был в полной власти Ихары. Тот приблизился. – Только не убивай! – воскликнула взволнованная Мана. Нет, убивать безоружного он не собирался. Хотя можно ли назвать японского воина безоружным… Ему нужно было открыто сказать Токугаве, зачем они пришли и что думают об этом бесчестном человеке. Но он даже рот не успел открыть. После крика Маны случилось что-то странное. Одна из стен на мгновение раздвинулась, пропустив луч света и гибкую фигурку в черном. Тень бросилась к сражающимся и оказалась между ними, прикрывая собой сегуна. Ихара, решив, что это кто-то из людей Токугавы. Среагировал моментально, но его катана встретила на своем пути не лезвие другого меча, а живую горячую плоть. Фигурка, прижав руку к груди со стороны сердца, упала с тихим стоном. Сегун словно пробудился от какого-то наваждения. Он изменился в лице и вдруг, вместо того, чтобы схватить меч и броситься на противника, опустился на колени. Все растерянно глядели, как он бережно приподнял голову упавшего человека, снял черный шелковый капюшон и стал всматриваться в блестящие глаза, из которых уходила жизнь. Мана тихо вскрикнула, Ихара издал звук, словно задыхается. Грудь действительно сжало так, что стало трудно вдохнуть. Это была Шинджу! Токугава сидел на полу и отрешенно гладил рукой гладкий лоб и блестящие темные волосы любимой, смотрел в родное и такое прекрасное, но уже мертвое лицо. А вдруг шевельнутся веки, затрепещут ресницы и она откроет глаза? Вдруг все это просто сон? Разве мог он сам стать виновником ее гибели? О нет! Сегун уже не видел двух посторонних людей рядом, не видел вбежавшую Аю. Не ощущал, как из его глаз беззвучно скользят по лицу слезы… Кажется, вздумай сейчас кто-нибудь покуситься на его жизнь – он бы даже не сопротивлялся. Ихара стоял неподвижный и мертвенно бледный. Рука с мечом была опущена. Лезвие поблескивало в свете луны. Не могло быть даже надежды на чудо. Тот, чье тело пронзила катана, всегда обречен… Кажется, единственным человеком, остававшимся в здравом уме в этот момент, была Ая. Она медленно приблизилась к сегуну, и положила руку на его горячее плечо. – Она не хотела бы, чтобы ты плакал. Она очень любила жизнь и веселье. Совсем не по-японски. За это ее отец часто ругал. – Она так боялась умирать… – прозвучал глухой шепот Токугавы. Касэн не мог больше переносить эту тягостную и мрачную атмосферу. Он подошел к окну, и толчком распахнул его, чтобы вдохнуть свежего морского воздуха. Перед глазами стоял тонкий силуэт в шелковом одеянии цвета зари – такой он увидел Шинджу на корабле, плывущем в Европу. У каждого, кто находился в комнате, на миг возникло ощущение прикосновения теплого ветерка к щеке. Так бывает, когда расцветают цветы, все вокруг благоухает и прогретый солнцем воздух щекочет лицо. Всего лишь едва уловимое касание – и больше ничего. Мана поняла – это она попрощалась… Никто даже не взглянул на застывшего в дверях Мэдоку Оно. На его лице отразилась плохо скрываемая досада – не совсем так противники сегуна планировали с ним поквитаться, делая ставку на этого мальчишку-европейца и его княжну… ____________________ [1] Дзюнси – ритуальное самоубийство самурая в случае смерти его хозяина. Такой закон действительно был издан Токугавой Иэцуна в 1663 г. [2] Айны – народ, древнейшее население Японских островов. Некогда айны жили также и на территории России в низовьях Амура, на юге полуострова Камчатка, Сахалине и Курильских островах. В настоящее время айны остались в основном только в Японии. [3] Учикаке (ушикаке, утикаке) – роскошная длинная накидка, надеваемая поверх кимоно, обшитая по низу валиком алой (реже – золотой) ткани, чтобы грациознее скользить по полу. В настоящее время термин «учикаке» используется только для верхнего кимоно невесты. До эпохи Эдо учикаке носилось как повседневная и парадная одежда (в зависимости от декора и материала) знатью и женщинами из семей самураев. В конце XIX века учикаке стали называть и верхнее кимоно, надеваемое на церемонии бракосочетания. Эпилог Удар по тем, кого мы любим, ослабевает нас сильнее, чем если бы ударили по нам самим. Так случилось и с Его высочеством сегуном Токугавой Иэцуной. Он с детства жил во враждебном мире, обреченный на одиночество. С детства его готовили стать правителем. Вокруг всегда были советники, охрана, любовницы, но, по сути, он был один, ибо правитель не может позволить себе ни перед кем обнажать свою душу. Это вечное одиночество возвышало его над всеми, поэтому не тяготило. Тем более что всегда существовали иллюзия всеобщей любви и поклонения. И вдруг в его жизни появилась она… Шинджу. Когда он увидел ее впервые, было ощущение, будто он всю жизнь провел в темной душной комнате и наконец кто-то открыл ставни – комнату озарило солнце и повеяло свежим воздухом. Его прежний холодный мир стал казаться тусклым, серым, чужим. Сердце словно оттаяло, и в жизни появился смысл. Видеть ее, любоваться ею, говорить с ней, целовать – вот в чем было счастье. Он не променял бы его даже на полную безраздельную власть над всей Японией. Зачем ему это, если рядом не будет ее? Но недолго он прожил в этом сказочном сне, и пробуждение было страшным… Никто так и не узнал, что подкосило этого несгибаемого человека. Но он вдруг тяжело заболел и умер в возрасте тридцати восьми лет, оставив власть своему племяннику. Франция, Париж. Два года спустя По улице Вожирар, подняв воротник, чтобы закрыться от ветра, шел молодой мужчина. Он был одет в плащ, черный жюстокор, кюлоты и высокие сапоги с отворотами. На глаза была низко надвинута пришедшая в конце XVII века на смену широкополой шляпе треуголка с опушкой из перьев. Мужчина снимал здесь квартиру и иногда сбегал сюда от всего мира. Об этом его убежище знала только сестра Софи, с недавних пор – маркиза де Локонте. Когда она была обручена с мужем, он как раз (теперь уже добровольно) покинул родину и отправился в Японию. А когда вернулся, Софи рассказала ему, что ее семейная жизнь оказалась вовсе не такой счастливой, какой она ее себе когда-то представляла. Молодая женщина призналась, что ее дочь рождена не от мужа, а от любовника Ивона де Жонсьера. И что супруг ее по молодости подцепил нехорошую болезнь, излечился, но с тех пор в любви не силен и прекрасную половину человечества не уважает. Как все-таки мир жесток к женщинам… И делает жестокими их самих. Их выдают замуж за нелюбимых, и они не имеют права и возможности как-то себя защитить. В Японии он вдоволь насмотрелся на подобные драмы. Да и Франция ничем не лучше. Он помнил, какой Софи была чистой и наивной. Сейчас она превратилась в довольно циничную и холодную даму. Обо всем этом думал барон Кристиан де Брионе, лишь бы отвлечься от воспоминаний, терзавших его вот уже два с лишним года. Столько времени прошло, а все еще обжигало его от этих мыслей где-то в глубине грудной клетки, и не хотелось ни о чем никому говорить… Сначала расспрашивали, что случилось, почему вернулся. Он не мог рассказать про смерть Шинджу, которую все здесь прекрасно знали и до сих пор вспоминали. Про то, как скрывался от мести сегуна и покидал Японию под видом монаха. Про то, что жена в целях безопасности плыла следом за ним на другом корабле. За похоронами госпожи Хоши он наблюдал издалека. Ее последнее ложе было так пышно украшено цветами, что их аромат разносился далеко вокруг. Перед глазами Ихары и сейчас живо плясали языки багрового пламени на погребальном костре Шинджу. В ушах стояло монотонное звучание буддийских сутр, которыми принято поминать усопших. Затем прах развеяли над морем, и после этого он ушел, чтобы навсегда покинуть Империю Восходящего Солнца. Ихара Касен был верным самураем князя Иоири. Он должен был отомстить за гибель господина. А потом совершить дзюнси – уйти вслед за князем. Можно ли было считать то, что произошло, местью? Он не убил Токугаву, но сломил его. Однако облегчения это не принесло. Месть эта была какая-то недостойная. Он должен был победить врага в честном бою. Юноша совсем запутался в японских и французских обычаях… Странно. Судьба его сложилась очень удачно – похищенный в детстве пиратами он не только смог выжить и достичь определенных высот, но и вернуться на родину, найти своих близких. Однако внутри царило такое опустошение, словно он потерял все, что имел, причем потерял навсегда. Один из главных принципов японской боевой науки заключается в том, что действие самурая должно опережать его мысль. Это и сыграло с Касэном злую шутку. Это погубило Шинджу и Токугаву. Самым ужасным и унизительным было то, что Ихара стал пешкой в руках врагов сегуна. Его использовали. Рассказывая свои душещипательные истории о несчастной любви, Мэдоку Оно вертел ими с Маной как хотел. Сначала Ихара думал стать синоби, воином-ниндзя, другими словами – шпионом и наемным убийцей… Он хотел просто исчезнуть, раствориться во мраке, чтобы никто и никогда не узнал, что с ним стало. Но все в Японии напоминало бы ему о прошлой жизни. И всегда рядом был бы дух Шинджу. И всегда он бы слышал о Токугаве. Поэтому потомок французских дворян вернулся во Францию. Но что делать человеку, умеющему только воевать и служить вассалу? И еще тому, у кого на душе так же тяжело, как у него? Идти в солдаты. Так и решил поступить Кристиан де Брионе. …В кронах деревьев шелестел ветер. Молодой человек брел по почти пустынному в этот час городу. Чужому, непонятному городу. Единственное, что у него теперь оставалось, значило для него больше, чем весь остальной мир. Во всей этой мгле, окружавшей его, было нечто светлое, родное, бесценное… …Служанка Ая гуляла с маленьким мальчиком в саду старого замка на севере Франции. Когда-то здесь кипела жизнь – грозная стража то и дело обходила территорию, хорошенькие молчаливые служанки сновали туда-сюда с кувшинами и корзинами, в каретах приезжали роскошно одетые представители местной знати, дабы посплетничать с хозяйкой графиней де Куси за чашкой ароматного чая. Теперь тут было тихо. Но был в этой тишине какой-то уютный покой, больше свойственный Японии, чем Франции. Да и в целом атмосфера здесь царила скорее японская – благодаря множеству предметов, привезенных сюда с другого конца света. Этакий маленький уголок Страны Восходящего Солнца в холодной Европе. Уголок вековой мудрости, сдержанной утонченности, тихой страсти. Уголок буйства красок почти японской осени, зонтиков из рисовой бумаги, благородного белого и яркого красного… Уголок спокойствия, уважения и изысканности. Кажется, и небо здесь было какое-то особенное, японское – ясное, голубое… Однако это томное спокойствие и тишину нередко нарушал звонкий смех. Вот и сейчас Манами-сан с улыбкой спешила по тропинке сада навстречу маленькому кузену. А тот со смехом бежал к ней, не обращая внимания на нахмурившуюся Аю. Женщина считала, что ребенка следует воспитывать в строгости и не одобряла того, что Мана его балует. – Здравствуйте, принц, – молодая женщина подхватила ребенка на руки и закружила. Подол ее светлого кимоно с узором в виде парящих в небе ласточек развивал прохладный осенний ветер. – Опять говорите ему «принц», – пробурчала Ая. – Не хорошо это, Манами-сан! Та ничего не ответила, лишь улыбнулась. – Возитесь все с сиротой. На руки берете. А ведь вам еще своего рожать! Под тканью кимоно был едва заметен округлившийся живот. А Мана была уверена, что ничего не видно… Молодая женщина поставила ребенка на землю, выпрямилась. Щечки ее чуть порозовели. Собиралась что-то сказать, но мальчик вдруг воскликнул и показал ручкой в направлении кустов шиповника. Обе женщины повернули головы и увидели на тропинке лисицу. Та смотрела прямо на людей и ничуть не боялась. – Здравствуй, Шинджу-сан, – тихо сказала пожилая служанка. Зверь поглядел на нее умными блестящими бусинами-глазами, запрядал ушами, тявкнул, вильнул пушистым хвостом и скрылся в кустах. На глазах Манами выступили слезы. Крещеная христианка, она все равно верила в переселение душ. Молодая женщина была очень привязана к маленькому кузену. И когда Ая не слышала, Мана рассказывала ему сказки и легенды о самураях. Чаще всего это была романтичная, овеянная ноткой грусти, сказка о прекрасной даме и гордом правителе. – Было это очень давно… Жила в одной стране прекрасная дама, которой все восхищались. Однажды увидел ее правитель этой страны. И влюбился. Но она не ответила ему взаимностью. Скольким красавицам любовь правителя была бы только в радость! А вот нашей прекрасной даме она казалась мукой. Однако правитель был очень настойчив. Он заботился о даме, никому не давал ее в обиду, и всегда во всем помогал. Правитель хоть даме и не нравился, но был он молод и красив. А еще он был героем, и победил всех своих врагов. Понемногу дама к нему привыкла, перестала его бояться. Поэтому когда он признался ей в любви, она подумала и ответила ему взаимностью. Вскоре у них родился сын. Правитель тот для сына и жены ничего не жалел, жили они весело и легко. Но не долго. Случилась беда. Дама уснула и превратилась в лисицу. Стать снова человеком она не могла, но продолжала оберегать своего сына, приходя к нему под видом огненно-рыжей лесной красавицы. Правитель не вынес одиночества, погоревал немного и тоже однажды лег и уснул. Быть может, в своих следующих жизнях они встретились и снова были вместе… Мана вытерла мокрые щеки. А Тайра слушал ее безмолвно, что-то выводя палочкой на песке, которым была посыпана дорожка. – Что, маленький, скучная сказка? Ничего, подрастешь, поймешь. Шинджу и Токугава… Как это было неожиданно и печально. Что ж, быть может где-то в далекой Японии стало больше на еще одну красивую легенду.