— Кем он был осужден? — Бультонским судьей, милорд. Отбыл десять лет. — Вот как? Обращался ли он с кассацией к нам, в канцлерский суд? — Право, не припоминаю, милорд. Но он имел преступные намерения против государственных устоев и не мог ожидать снисхождения от канцлерского суда. — Пригласите-ка его сюда… Мистер Бленнерд, я хочу пока побеседовать с пиратом Алонзо, а также с капитаном Брентлеем. В ожидании привода заключенных прокурор внимательно рассматривал портреты. Наконец за дверью послышалось звяканье кандалов и металлический звук одновременного удара об пол двух ружей. Дверь распахнулась, и конвоиры ввели дона Алонзо. Арестант поддерживал левой рукой цепь своих кандалов, а правой сделал приветственный жест присутствующим. Он стал перед сэром Голенштедтом в небрежно-свободной позе, насколько это позволяли ему скованные запястья и щиколотки, и, глядя на чиновника, казалось, наивно удивлялся его важному, величаво-строгому лицу и наряду. — Вы находитесь перед главным прокурором канцлерского суда, Алонзо де Лас Падос, — проговорил майор. — Вижу, — весьма лаконично ответствовал пленник. — Станьте, как подобает! Дон Алонзо не обратил, однако, внимания на окрик тюремщика, ибо лишь теперь заметил в углу два больших, очень красивых и участливых серых глаза. Он еще раз отвесил короткий поклон прокурору и значительно более продолжительный — неизвестной обладательнице серых очей. При этом он без труда рассмотрел, что эти последние стали довольно быстро заволакиваться чем-то прозрачным и блестящим, как роса на цветочных лепестках. — Алонзо де Лас Падос, предъявлено ли вам и вашему соучастнику обвинение? — спросил прокурор. — Нет, не предъявлено… — …сэр! — с возмущением подсказал майор Древверс. — Вы забываетесь, Алонзо де Лас Падос! Юноша не удостоил начальника тюрьмы даже взглядом. — Вы настаиваете на том, что ваше имя, а также имя вашего второго сообщника суть подлинные имена? — продолжал прокурор. — Они столь же подлинны, как и имя нашего противника, в чьей власти мы находимся благодаря низкому предательству. — Не понимаю… Вы имеете в виду лорда-адмирала Ченсфильда? — Да, я подразумеваю лицо, которое уже много лет называет себя этим именем. — Признаете ли вы, что являетесь одним из главарей пиратского экипажа с корабля «Три идальго» и схвачены при попытке ограбления судна «Орион», принадлежащего «Северобританской компании»? — Не только не признаю, но отрицаю самым категорическим образом, господин королевский прокурор. Наш вольный корабль, под командованием синьора Диего Луиса эль Горра, чьим первым помощником являлся я, никогда не был пиратским судном. Он служил делу американской революции, боролся против позора работорговли, мстил за попранные человеческие права… Только наше пленение помешало нам отдать наш корабль под знамена французских друзей свободы для борьбы с тиранией. В этот миг в комнату ввели капитана Брентлея. Старик узнал Изабеллу, притихшую в своем уголке, и поклонился ей. — Ваше имя и звание? — спросил Бленнерд. — Гай Рандольф Брентлей, капитан флота, сэр. — Что побудило вас, Брентлей, изменить присяге и воинскому долгу? Краска негодования бросилась в похудевшее лицо старого воина. — Ни единым помыслом я не изменял присяге и отечеству! Я намеревался лишь соблюсти международный обычай и не пятнать своего флага убийством безоружных парламентеров. — Подтверждаете ли вы, что пиратское судно «Три идальго» первым напало на ваш корабль с целью ограбить его? — Напротив, сударь. Капитан корабля «Три идальго» не ответил на мой орудийный залп и предложил мне свободно следовать своим курсом. — Подтверждаете ли вы, что находились в преступном заговоре с пиратами против лорда Ченсфильда? — Нет, сударь. Когда я услышал от этого молодого пирата речи, порочившие честь лорда Ченсфильда, я предложил Алонзо де Лас Падосу покинуть борт моего корабля и приготовиться к смертельному бою. — Хорошо, все это мы проверим. Господа, полагаю, что пока мы слышали достаточно. Майор Древверс, прикажите увести арестованных. В дверях арестанты столкнулись с запыхавшимся Джорджем Бинглем. Он растерянно остановился посреди комнаты и увидел свои рисунки в руках важного чиновника в очень пышном и кудрявом парике. — Мистер Джордж Бингль, художник? — Тон джентльмена был доброжелательным. — Да, сэр. Чиновник пристально вглядывался в него из-за стола. Под этим взглядом Джордж окончательно смешался. Глаза джентльмена с каждым мгновением делались строже. — Скажите-ка мне, Бингль… — В голосе прокурора появились зловещие, вкрадчивые нотки. — Скажите-ка мне, работая над портретом вот этого человека, вы… не нашли в нем… знакомых черт? Прокурор показывал Джорджу портрет синьора Маттео. Художник побелел так, что сделался похожим на восковую фигуру из паноптикума[119]. — Нет, не нашел, сэр, — вымолвил он с огромным трудом. — Джордж Бингль, именем закона я арестую вас. Майор, возьмите этого человека под стражу и поместите вместе с обоими пиратами. Переведите к ним и Брентлея. По некоторым причинам я полагаю необходимым быстрее перевести их в лондонский Ньюгейт. Приготовьте к завтрашнему вечеру тюремную карету и надежный конвой. Мистер Бленнерд, мы отбудем одновременно лондонским дилижансом. Когда совершенно уничтоженный Джордж Бингль был взят под стражу и выведен из канцелярии, прокурор обратился к Изабелле: — Мисс Райленд, простите, что дела задержали нас и помешали вам приступить к исполнению ваших человеколюбивых намерений. Теперь мы готовы начать осмотр тюрьмы и, если вам угодно, приглашаем лас и ваших спутников последовать за нами. Глаза Изабеллы были сухими, побледневшее лицо выражало гордость, гнев и боль. — Очень вам признательна, милорд, за то, что вы сделали меня свидетельницей вашей беседы с этими людьми. Я слышала намеки, затрагивающие честь моего отца, и не могу оставаться равнодушной к ним. Простите меня, но я слишком взволнована, чтобы приступить сейчас к исполнению христианского долга. Мне придется выбрать для этого другой день. — Как вам угодно, сударыня, — сухо проговорил прокурор и сделал знак своей свите следовать за ним. В опустевшей канцелярии остались только обе дамы, патер Бенедикт и писец за столом. Он укладывал бумаги в большой мешок. Изабелла взглянула сквозь решетку в окно, отыскивая глазами экипаж во дворе. — Мы едем домой, миссис Тренборн. Святой отец, простите меня, но я не в силах оставаться дольше в этих стенах. — Ни слова больше, дочь моя, ни слова! Я понимаю вас. Но ваш благородный отец, Изабелла, просил меня приготовить кое-что для этих ослепленных грешников, томящихся в узилище… Там, под сиденьем в экипаже, я положил… — Хорошо, святой отец, делайте все, о чем просил папа, но не говорите мне больше об этих людях. Обе леди и монах вышли из канцелярии и сели в экипаж. Отец Бенедикт подозвал стоявшего во дворе тюремного надзирателя Хирлемса, достал из-под сиденья небольшой продолговатый сверток и вручил его тюремщику. Тот спрятал сверток под плащом и заторопился к дверям, ведущим в подвал главного корпуса. Коляска тронулась, но доехала только до крепостных ворот. Никакие уговоры открыть ворота и выпустить коляску из крепости не подействовали на стражников, они требовали пропуска или личного распоряжения майора Древверса. Расстроенная мисс Райленд выпрыгнула из коляски. Она знала, что майор сопровождает комиссию при осмотре тюрьмы, и раздумывала, как бы отыскать его. Бродить самой по мрачным дворам и расспрашивать охрану было неловко. Послать кого-нибудь к майору? Изабелла вошла в канцелярию. Писец еще возился с бумагами, а рядом с ним стоял молодой кавалер де Кресси. Он удивился, увидев Изабеллу одну, без спутников, и вдобавок с явно раздосадованным лицом. Офицер очень вежливо спросил девушку о причинах возвращения и сам вызвался немедленно уладить затруднение. Они вместе вышли. При солнечном свете Изабелла смогла хорошенько рассмотреть своего провожатого. Это был высокий, широкоплечий, очень молодой человек с гибкой, легкой фигурой. Румянец отличного здоровья заливал его щеки, темно-синие глаза глядели беззаботно и весело. Крепкая рука небрежно касалась эфеса шпаги, другая осторожно поддерживала локоток мисс Изабеллы. В наружности кавалера де Кресси было нечто до такой степени располагающее к себе, что Изабелла не смогла не улыбнуться молодому человеку. Он сильнее сжал ее локоток и остановился под сводом арки, соединяющей два внутренних тюремных двора. — Я очень рад, мисс Райленд, что благодаря исполнительности стражи мне представилась возможность сказать вам несколько слов наедине. Прошу вас поверить, что честь виконта… виноват, графа Ченсфильда дорога мне так же, как и… каждому вашему земляку. Мне хочется от всего сердца заверить вас, что фамильную честь имени Райленд я готов отстаивать ценой моей жизни… Изабелла подняла на него глаза в полном недоумении. Молодой человек с каждой минутой нравился ей все больше, и она не торопилась высвободить свою руку из плена, но невольно чувство тревоги нарастало в ней. — Не станете же вы утверждать, сэр, что самонадеянные и оскорбительные намеки этого пирата имеют под собой хоть какую-нибудь почву? — А разве не кажется вам, сударыня, что синьор Алонзо — тоже человек чести? — Я не могу отказать ему в большом чувстве собственного достоинства. Это испанец! Но самоуверенность его граничит с наглостью. Сначала он вызвал во мне некоторое участие, но его дальнейшие слова… О, будь я мужчиной и услышь я эти оскорбительные речи синьора Алонзо при иных обстоятельствах… я знала бы, как держаться с наглецом! — Мисс Райленд, разрешите мне свершить то, что и вы считали бы должным сделать в защиту фамильного имени. Я говорю не о мести безоружному пленнику, которого и без того ждет жестокая участь… Но мне известно многое… Вас ждут впереди немалые испытания и огорчения… За честь и доброе имя Райлендов еще прольется, быть может, кровь. И, когда этот час настанет, я хочу иметь право написать на щите ваше имя и хранить в сердце ваш облик! — Боюсь, сэр, что вы слишком увлеклись собственным красноречием. По какому праву вы обращаетесь ко мне с этими странными речами, и что они значат? — Простите меня, мисс Райленд! Я действительно совершил ошибку, поддавшись невольному порыву… Теперь прощайте и, умоляю вас, сохраните нашу беседу в тайне. Совершенно сбитая с толку, растерянная и смущенная, Изабелла уселась на подушках коляски против мисс Тренборн. Как сквозь сон, она услышала властный голос кавалера, отдававшего приказания стражникам. Ворота распахнулись, коляска миновала длинную каменную арку и помчалась вдоль крепостной стены. Изабелла подставила лицо под струю свежего ветра с реки. Она не могла разобраться во всем ворохе неожиданных и противоречивых впечатлений. Резкие колебания в настроениях отца… Впервые замеченная отцовская ложь… Оскорбительный тон речей дона Алонзо… Странные слова молодого кавалера де Кресси… Голова юной леди шла кругом! И лишь в одном-единственном чувстве мисс Изабелла безошибочно отдала себе отчет: это было бог весть почему нахлынувшее чувство полнейшего равнодушия… к образу мистера Уильяма Блентхилла! …На почтовом тракте Изабелла еще издали разглядела встречную карету. На ее дверцах красовался тот самый фамильный герб, во славу которого хотел бороться де Стресси. Уже разминувшись с коляской, карета остановилась. Правое оконце опустилось. Лорд-адмирал выглянул из него и поманил к себе дочь. Очень сбивчиво, почти в слезах, дочь поведала отцу все впечатления, исключив из повествования лишь последний разговор. Милорд внимательно слушал. — За что же все-таки прокурор велел арестовать Бингля?