— Нет, не забыл. Давайте ящик, дядюшка Метью… Мальчик прополз в отверстие, проделанное в заборе. Фернандо просунул ящик, и Том, закряхтев, потащил его в темноту, где на фоне серого ночного неба слабо вырисовывались силуэты лебедок и строящихся кораблей. Припав ухом к щели в заборе, испанец не слышал ничего, кроме шороха ветра в голых ветвях садика. Где-то на причале, вероятно на борту «Окрыленного», раздался перезвон корабельных склянок, и соборные часы, словно в ответ, пробили полночь. Фернандо стоял у забора, прижавшись к столбу. Ближайший фонарь качался над забором в полусотне шагов, и тень от столба прикрывала фигуру испанца. Патруль, обойдя верфь, снова вернулся к воротам. Солдаты ушли погреться в караулку. Где-то лаяла собака. Минуты текли томительно медленно. Кругом стояла тишина, и редкие, далекие звуки собачьего лая не нарушали, а словно подчеркивали эту глухую ночную тишь. Внезапно во мраке, где над причалом вздымались мачты «Окрыленного», раздался окрик. Фернандо силился сквозь щель вглядеться в темноту. Он попытался кинжалом раздвинуть доски; крепкое дерево не поддавалось. Свет фонарей замелькал среди высоких помостов с кораблями. Послышался топот кованых сапог. Испанец уперся коленом в бревно, ухватился за шипы забора и, подтянувшись на руках, взглянул поверх ограды. Он увидел мальчишку, стремительно бежавшего к забору. Но мальчик ошибся в темноте и спешил, спотыкаясь, прямо на фонарь! За мальчиком тяжело бежал моряк в широкополой шляпе и индейской куртке; он держал в руках длинный карабин. Преследователь был еще далеко от мальчика, но тот заметался перед забором, не будучи в силах разыскать спасительную дыру. Фернандо колебался лишь мгновение. Одним прыжком он очутился внизу, под забором, на той стороне. Мальчишка отпрянул, но, узнав испанца, бросился к нему. Фернандо успел подхватить мальчика; он вскинул его на верхний край забора, и Томас Бингль, перемахнув через острые шипы, в полубеспамятстве скатился в садик и опрометью пустился бежать по задворкам. Его спаситель выстрелил из пистолета навстречу приближающемуся врагу. Тот опустился на одно колено и вскинул карабин, в то время как испанец, ухватившись за железные шипы, напрягся, чтобы перескочить через них. В тот же миг в глубине верфи что-то ухнуло и глухо прокатилось по всей округе. Багровый сноп поднялся к небесам, и десятки огненных змей заструились в темноте ночи, озаряя ее вспышками, искрами и жадными языками пламени. Порывистый ветер подхватил летящие искры. Первый мартовский рассвет еще не занимался над Бультоном, когда лондонский дилижанс приблизился к городу. Норвард откинул занавеску от окна кареты и пристально всматривался во тьму, где влево от дороги темнели заснеженные деревья и строения Ченсфильда. Остальные пассажиры дилижанса мирно похрапывали на тряских сиденьях. Вдруг встревоженный крик кучера разбудил всех пассажиров. — В Бультоне опять пожар! Горит либо в порту, либо рядом с портом! — Гоните лошадей! — свирепо проговорил Норвард, вглядываясь в неподвижное зарево, охватившее полгоризонта. Тяжелая карета покатилась быстрее. Кучер поминутно стегал бичом по конским спинам, и вскоре под железными шипами дилижанса загремели камни бультонских мостовых. Норвард и Блеквуд, предчувствуя грозную беду, выскочили из кареты при виде первого извозчичьего кэба. — В порт! — крикнул Норвард. Заря уже занималась, когда мокрая лошадь, тяжело раздувая бока, рысью примчала кэб к порту. Пламя гигантского пожара, полыхавшего рядом с портовыми строениями, превратила ночь в багровый, страшный день. В море дрожали отсветы пламени. — Верфь Паттерсона! О черт! К верфи! Но подъехать к верфи оказалось невозможным. У ворот стояла густая толпа зевак, с трудом сдерживаемая цепью полицейских. Трое прибывших, оставив экипаж, бросились к воротам. Полицейские расступились, и Норвард с Блеквудом вбежали во двор. Огненный шторм бушевал над верфью. Стапели пылали. Струи воды от пожарных помп подымались не выше чем до половины огненных смерчей и фонтанов. Кучка людей толпилась в стороне, у забора. Под самым забором лежал, широко раскинув руки, человек с простреленной головой. Над ним, опершись на карабин, склонился Джозеф Лорн, без шляпы, в обгорелой одежде. Голова его была обмотана окровавленной тряпкой. Когда Норвард подошел к этой группе, он ясно различил в багровом отсвете пожара, что на левой руке убитого не хватает безымянного пальца. Труп лежал вниз лицом; косо срезанные баки курчавились у висков. Норвард обвел взглядом верфь. За огненным шквалом нельзя было различить ни причального пирса, ни берега. От нестерпимого жара захватывало дыхание и слезились глаза. Ветер гнал в море тучи искр, и они гасли в свинцовых водах. — Корабль? — задыхаясь, спросил Норвард, трогая Лорна за плечо. Вместо ответа Лорн показал рукой в море. Взглянув туда, Норвард и Блеквуд не смогли различить ничего, кроме полыхающего пламени. В следующий миг резкий порыв ветра отмахнул стену багрового дыма в сторону; далеко на горизонте все трое разглядели силуэт корабля, озаренного отсветом пожара. Через два часа, когда верфь Паттерсона представляла собой огромную груду тлеющих углей, на «Окрыленном» ожидали прибытия капитана и его помощника Джозефа Лорна. Их шлюпка качалась на мелкой волне у причальной стенки в порту. Блеквуд и Джозеф Лорн, пожав руку Норварду, уже стояли в шлюпке. Норвард в молчании смотрел ей вслед, пока шлюпка не скрылась за корпусом корабля. С далекого рейда донеслись звуки выбираемых якорных цепей. Вымпел взлетел над грот-мачтой. Корабль ожил, развернулся, и паруса, словно лепестки белых цветов, один за другим стали распускаться на реях. Наконец, освещенная первыми лучами солнца, белая громада корабля, покинув свою догорающую колыбель, тронулась в путь, навстречу неведомой и неверной судьбе. 8. Костер на ветру 1 Декабрьские грозовые ливни мыли палубу «Ориона». Океанские волны длиною в полгоризонта катились навстречу бригу, переламывались с шипением и плеском и с размаху ударяли в борт. Корабль стонал. В его глубоких, темных недрах все скрипело: дерево терлось о дерево, булькала вода, набиравшаяся в трюмах. Мачты звенели под многотонным грузом влажных парусов. С брезентовых курток команды текла вода; у матросов, вязавших на ветру узлы снастей, обламывались ногти. Но по-прежнему лейтенант Уэнт ежедневно отмечал на карте десятки миль, пройденных по курсу к одинокому острову; и по-прежнему бриг «Орион», зарываясь по самый бушприт в ревущую воду, шел вперед под многозвездными небесами или под лучами летнего декабрьского солнца, от которых мокрая палуба начинала парить, а в каютах сразу делалось жарко. Приближался сочельник. В кают-компании Доротея, Паттерсон и доктор Грейсвелл готовили рождественский стол. Помещение украсили коврами. Ветка омелы[59], сорванная для рождественского праздника еще в далекой родной Англии, стояла в серебряной вазе посреди стола. Ричард Томпсон редко показывался на палубе. С молодым адвокатом произошла разительная перемена после памятного ему «семейного совета» в каюте Грелли. С того дня состояние глубокой подавленности не покидало Ричарда. Теперь вся прежняя жизнь казалась адвокату удивительно простой, чистой и безмятежной. Как изменилось все за такой короткий срок! С неумолимой ясностью Ричард понял, какую катастрофу он вызвал бы своими разоблачениями, не сулившими притом никакого успеха благодаря железной защите, созданной его противником. С тех пор Ричард стал лишь несколько внимательнее приглядываться к экипажу корабля, стараясь распознать среди матросов и офицеров тайных приближенных Грелли. После стоянки на острове Фернандо-По владелец «Ориона» сам нес вахту на мостике, заменив Джеффри Мак-Райля. На место выбывшего Джозефа Лорна Грелли назначил некоего итальянца, Джиованни Каррачиолу, принятого на бриг в качестве второго штурмана. Этого широкоплечего разговорчивого субъекта Вудро Крейг рекомендовал судовладельцу как «надежного и ловкого малого». Два матроса всегда находились поблизости от Грелли. Один из них — Энрико Рой, развязный субъект, не боявшийся на бриге никого, кроме Грелли. Другой, молчаливый и медлительный датчанин Оге Иензен, выделялся среди экипажа своим атлетическим телосложением, исключительной физической силой и туповатой исполнительностью. Однажды марсовый матрос Дик Милльс замахнулся на Иензена железной штангой толщиною в полдюйма. Датчанин вырвал штангу, злобно согнул ее, связал в виде двойного узла и швырнул Милльсу под ноги. Когда боцман показал этот узел пассажирам «Ориона», никто не хотел поверить, что он завязан человеческими руками. Грелли знал, что этот великан у себя на родине убил в драке четырех человек сразу и бежал от правосудия. Кроме ножа, Оге носил при себе гирьку на железной цепочке. В его руках это оружие было грознее шпаги. Такова была свита владельца «Ориона». …Лежа на своей узкой корабельной койке, мистер Томпсон-младший смотрел сквозь иллюминатор на разлохмаченную воду. По стеклу ползли дождевые капли; когда гребень волны обрушивался на борт, иллюминатор заливало водой, и в каюте делалось на миг еще темнее. Надоедливо скрипели доски переборок. Из кают-компании доносились голоса. Адвокат услышал, как сошедший с мостика Грелли обратился к доктору Грейсвеллу: — Ба! Ваши приготовления к празднику просто великолепны! Остается только положить на место подарки. — Ваш наследник уже спрашивал меня, что же принесет ему Санта-Клаус. — Всей команде нужен отдых и хотя бы маленькое развлечение, — заметил Грелли нарочито громко. — Люди утомлены. Рейс нелегкий. — Когда же мы достигнем цели плавания? — По расчетам Брентлея, около Нового года. Сочельник мы отпразднуем завтра в открытом море, а наступление 1773 года отметим, вероятно, уже на острове. Рождество! Люди с непокрытыми головами теснятся в кают-компании. Звуки маленьких клавикордов разносятся по кораблю. Торжественно звучит рождественский хорал: «О блаженная, радостная, благодатная пора!» Священник в черном облачении с белыми ленточками, ниспадающими на грудь, держит в руках библию. Серебряный крест на его груди отражает огни свечей. Священник читает слова хорала, а команда поет их, куплет за куплетом. Леди Эмили в длинном бархатном платье сидит за инструментом. Ее горничная Камилла переворачивает страницы нот. Матросы сосредоточенны и серьезны. Каждый вспоминает детство, родные могилы, меньших братьев… Но не падают за окном хлопья снега, не дрожит в воздухе звон соборного колокола. Штормовой ветер свистит в снастях, шипят пенные гребни за бортом, и пол качается под ногами поющих. …В кубрике убрали подвесные койки и накрыли столы. Свечи озарили низкое помещение в его немудреном праздничном убранстве. Юнги разносили блюда. Дамы разливали вино и пригубливали оловянные кружки. Капитан Брентлей, знавший исстари, как мало интересовали хозяина нужды экипажа, еще в Бультоне удивлялся приготовлениям к этому рейсу. Были взяты запасы лучшего продовольствия, медикаментов, вин; людям обещали после рейса щедрое вознаграждение сверх жалования. Грелли мягко обращался с командой, и его плетеная треххвостка, прежде частенько гулявшая по матросским спинам, за весь рейс не появилась на свет божий. Затянутая в шелковое платье, леди Эллен Стенфорд, всегда глубоко равнодушная к «простолюдинам», изображала на празднике «добрую фею» корабля. Наливая кружки матросам, она шутила с ними, расспрашивала о семьях, но красивые серо-зеленые глаза ее оставались при этом холодными и презрительными. Раздав команде подарки, дамы вместе с офицерами вернулись в салон. Началась «семейная» часть празднества. Антони ввел за руку маленького Чарли. В черно-синем кителе фламандского бархата поверх туфельках с золотыми пряжками и белой горностаевой шапочке на льняных кудряшках мальчик походил на сказочного принца старинных шотландских легенд. Ребенок, приведенный из полутемной каюты, жмурился от яркого света. Корабль качнуло, и маленький принц, не удержавшись на ногах, как мягкий шарик, покатился по ковру. Отец подхватил его на руки. Черты мальчика были тоньше и красивее отцовских, но сходство их было разительно. Из-за шелкового занавеса вышел Ольсен, старый боцман, одетый Санта-Клаусом. Он извлек из мешка великолепные подарки маленькому принцу и его «пажу» — Антони Ченни. Пастор Редлинг еще в Капштадте купил для своего крестника толстую книгу с цветными картинками. На них были изображены звери и птицы, деревья, корабли, созвездия, горы, храмы, замки, большие города, воины и жители дальних стран в их красочных одеждах. Книгу эту можно было перелистовать много раз и всегда обнаруживать в ней что-нибудь новое, прежде не замеченное. Леди Стенфорд надела на шею мальчику овальный золотой медальон с двумя внутренними миниатюрами на эмали, заказанными ею проездом в Лондоне итальянскому мастеру. Одна миниатюра изображала Чарльза на третьем году жизни. На другой стороне медальона помещался портрет его отца. Подписи гласили: «Чарльз Френсис Райленд, рожденный 5 июля 1770 года» и «Сэр Фредрик Джонатан Райленд, виконт Ченсфильд, рожденный 13 ноября 1738 года». Только под лупой можно было разглядеть подпись, сделанную искусным художником вдоль овального края медальона: «Исполнил в Лондоне 19 сентября 1772 года мастер Виченце Антонио Кардозо из Милана». Длиннобородый Санта-Клаус, опорожнив свой мешок, удалился. Антони был осчастливлен охотничьим ружьем с гравированной надписью: «Охотнику за носорогами». — Теперь моя очередь сделать маленький подарок сыну, — сказал судовладелец. Услышав эти слова, адвокат Томас Мортон достал из красной сафьяновой папки большую бумагу с печатями и гербами, раскрашенную топографическую карту, пачку документов и подал все это хозяину. — Господа! — обратился руководитель экспедиции к присутствующим. — Много лет назад я открыл в водах Индийского океана необитаемый и неисследованный остров. По указанным мною координатам Брентлей весной нынешнего года отыскал, обмерил и обследовал эту землю. Форма острова несколько напоминает череп хищного зверя. В юго-западной части острова есть огнедышащая гора. Кратер ее дымится; подземные толчки наблюдаются, но признаков недавних извержений не обнаружили ни я, ни капитан Брентлей. Остров отныне включен в заокеанские владения Британии. Губернатором острова морской министр назначил меня. Его величество король, по докладу министра, предоставил роду виконтов Ченсфильд преимущественные и льготные права на приобретение островных земель в личное владение. При участии юристов, мистера Мортона и мистера Томпсона, три месяца назад в Лондоне был совершен юридический акт — приобретение мною всех удобных земель на острове и передача прав на владение ими моему сыну Чарльзу. На картах Британской империи вновь открытый остров будет отныне называться именем своего первого владельца — Чарльза Райлендом, наследника титула виконтов Ченсфильд. Цель экспедиции «Ориона», остров Чарльза, — вот мой рождественский подарок наследнику! В салоне загремели рукоплескания. — Взгляни на свои владения, мой мальчик, — ласково произнес глава экспедиции, водя рукою по разостланной карте.