У меня стынет кровь в жилах. Какая-то взрослая незнакомая женщина в доме. Я выключаю телик. — Да, мой. — Он ничего не понимает. — А где сейчас твоя мама? — Взрослый мужчина, еще один незнакомец. — Она на работе. У меня в голове миллион мыслей. Похитители, педофилы, люди, которые продают детей. Они могут быть кем угодно. Да нет же. Я понимаю, кто они. Просто не могу смириться. — Где твоя сестра? Где Лейла? — снова спрашивает женщина. Энди неуверенно отвечает: — Я думал, она в школе, но я ее не видел. Мужчина подтверждает: — Мы ходили сначала к ней в школу, чтобы поговорить. Ее там не было. — Ой, простите. — Ничего страшного, Энди. Ты можешь показать мне кухню? Они идут в другой конец квартиры, голоса становятся глуше. Я слышу, как они разговаривают, но не разбираю слова. И вновь начинаю слышать отчетливо, когда они заходят в гостиную. — Здесь спит мамочка, — совсем по-детски говорит Энди. — Твоя мама спит на диване? — Угу. Она больше не любит свою комнату. — Покажешь мне ее комнату? — Голос у женщины как у воспитательницы детского сада. Теперь они в спальне, совсем рядом со мной. Мое убежище прямо под окном. Я слышу, как женщина начинает задыхаться, когда они заходят. — Что здесь произошло? — Раньше мамочка спала на водяном матрасе, но он испортился. Они замолкают ненадолго, затем кто-то совсем тихо говорит: — Из-за протечки… сгнили… коробки. И снова женщина, громко, с той же интонацией воспитателя: — Энди, покажешь мне ванную? Он устраивает им экскурсию. Я слышу, как они спрашивают, где простыни для его кровати или для моей. Слышу, как спрашивают, кто готовит ему ужин и где он хранит одежду. Энди так честно и терпеливо отвечает, так старается, будто хочет получить пятерку. Очень старается. Я царапаю джинсы ногтями, но не осознаю этого, пока не замечаю скребущий звук. Мне хочется закрыть рот Энди рукой или чтобы он услышал, как я мысленно прошу его замолчать. Это не похитители. Они не обидят его. Они из органов опеки и пришли его забрать. Люди с папками. Я обхватила себя руками. Если я выйду, они заберут нас обоих. Но если они заберут только его, я больше никогда его не увижу. Я видела, как забирали детей у наших соседей. Женщина обращается к Энди очень ласково, словно боится его напугать: — Эндрю, мы хотим тебя кое-куда отвезти. Там безопасно и хорошо. И там тебя накормят ужином. Поедешь с нами? Энди молчит. — Эндрю, пожалуйста, поедем с нами? В безопасное место? Он плачет. Я слышу его всхлипы и глупый детский голосок: — Я хочу к мамочке. Мы должны сходить к ней на работу, это недалеко! Я могу туда дойти! — Мы… мы поговорим с твоей мамой. Мистер Эванс пойдет и поговорит с ней. Но я хочу, чтобы сейчас ты пошел со мной. — Я хочу к мамочке! Я хочу к Лейле. — Он больше не разговаривает с ними, а только громко зовет меня. — Лейла! Лейла! Я упираюсь обеими руками в картонные стенки. Конечно же, он знает, что я здесь. Он зовет меня, потому что знает, что я его слышу. Боже, боже. — Лейла! Не дай им меня забрать! Лейла! Меня забирают! — Ты можешь открыть эту дверь, Джулиус? — Пытаюсь. Она вообще ни с места. — Господи. Ладно, вылезай в окно, а я передам его тебе. — Ох, ладно. Подержи хотя бы мой пиджак. Я слышу, как они воюют с окном и с Энди. Энди кричит и плачет, и, судя по звукам, изо всех сил сопротивляется, когда его вытаскивают через окно. — Лейла! Лейла! Не дай им меня забрать! Лейла! Они спускаются по лестнице и уводят его все дальше и дальше, его крики стихают. Я не могу думать. Знаю, что, как только его здесь не станет, все будет кончено. Но я не могу думать, не могу думать, не могу думать о том, что моего брата забрали. Они вернутся за мной. Они уже были в моей школе. Они хотят поговорить с мамой. Хотят меня найти. Двое суток я не слышу в доме ни звука. Пятница, 8 ч Я в ужасе просыпаюсь от громких ударов и рывков входной двери. Ее взламывают и открывают. Пару раз я выбиралась из своего убежища, но рада, что сегодня осталась здесь. Судя по звукам, разнеся дверь, в дом заходят пять или шесть человек. Я зарядила телефон вчера вечером, а камеру — вчера днем. В ночь после того, как забрали Энди, я собрала рюкзак. Я готова. Надо было уйти до рассвета. А теперь я не знаю, сколько эти люди здесь пробудут. Я выползаю из своего картонного домика и осторожно заглядываю в мамину комнату. Они притащили и поставили на пол большие лампы, провода тянутся к дверям. Когда я понимаю, что, скорее всего, они подключились к тем же розеткам, что и я, сердце на мгновение чуть не выпрыгивает из груди. Они могут увидеть в прачечной мой провод и проследить, куда он ведет. Они могут найти меня. Кто-то заходит в мамину спальню, и я снова сползаю вниз. Секунду не могу понять, что это было. Даже на человека не похоже. Когда я набираюсь смелости и снова заглядываю внутрь, комната залита ослепительным светом и теперь здесь двое. Два больших человека. Да нет, не такие уж они большие. На них просто большие защитные костюмы с респираторами. Я слышу, как они разговаривают. На испанском и на английском. — Так это заброшка или что? — Да, жилец свинтил отсюда, и квартира пустовала бог знает сколько. Владелец увидел это, только когда с ним связались копы. — Боже, ну и дыра. — Да уж. Они надевают большие перчатки и начинают разбирать мебель. Хлам на полу разгребают лопатой и какой-то штуковиной, похожей на грабли. Я снимаю все это на видео. Когда они выходят из комнаты, я решаю, что пора.