Затем я поехал «знакомиться» с родителями Коробкова. Не поверите, как было неприятно им рассказывать о «художествах» их сына. Люди оказались настолько порядочными и интеллигентными, даже не верилось в то, что Женя их рода-племени — полная противоположность. Отец всю жизнь честно проработал на Кировском заводе, мать — учительница. Сейчас оба на пенсии. Как всякие нормальные родители очень переживали за непутёвого «младшенького». Ведь у старшего всегда всё было в порядке, и сейчас он — капитан большого судна и ходит в плаванье за границу. А этот — с детства рос хулиганом. То вечно дрался со всеми, потом с плохой компанией связался, а потом и вовсе сел в тюрьму. Мать так радовалась, когда несколько лет назад её Женечка вроде бы остепенился и взялся за ум. И квартиру сам купил, и дом строит. А теперь что, опять в тюрьму? Глядя на плачущую мать Коробкова и закаменевшего лицом отца, чувствовал себя так, как будто я виноват в том, что тот украл эти проклятые деньги — до слёз было жалко обоих. Единственно, чем я мог их успокоить, так только пообещать, что, если деньги вернутся в кассу, все, до копеечки, я сделаю всё, чтобы о тюрьме речь не шла. Найдём способ прекратить уголовное дело. Но всю сумму надо вернуть — это непременное условие. Плохо, что родители действительно не знали, где Женя. Я видел — не врут. Так не сыграешь при всём желании. Взяв адрес старшего брата, решил на всякий случай съездить поговорить. Благо тот только что вернулся из рейса и мог знать, где младшенький. Жил он тогда на даче в том же садоводстве, где председательствовал Коробков-старший и строился Коробков-младший. Но, в этот день разговора не получилось. Я так и не понял, почему. Старший брат встретил меня как врага, с непонятной агрессией и даже на порог дома не пустил. Я тут же заподозрил, что Женя у него, и решил приехать во второй раз уже не один. Вернувшись в город, мне опять пришлось побеспокоить своего братца Женьку и снова просить помощи. Сам он поехать не смог, но и мне не отказал — со мной поехал один из его товарищей, вернее парень из его бригады, как тогда называли. Тот при подъезде в садоводство спросил: — А тот газовый ПМ, что они мне подарили, у Вас с собой? Надо сказать, что Женькины ребята по своим делам поначалу ездили с газовыми пистолетами, потом с помповыми ружьями, заделавшись все поголовно охотниками, а уж потом, пройдя обучение на телохранителей и получив лицензии на оружие — с ИЖами. Так вот, один из своих газовых ПМ они мне и подарили как-то, им уже такой был не нужен. Я его позже в разрешительной системе официально на себя зарегистрировал. Толку от него было мало было, как от оружия, но вид имел точно, как боевой, сразу не отличишь. Достав из бардачка пистолет, он у меня там валялся на всякий случай, я дал его Стасу, так звали моего добровольного помощника. Тот по привычке сунул его за пояс джинсов и прикрыл сверху рубашкой. Подъехав к дому старшего брата Коробкова, увидели его стоящим на крыльце. Явно нас высматривал. Мы спокойно вышли из моей БМВ и направились к калитке его забора. На этот раз тот вёл себя намного сдержаннее. Сам успокоился, или двухметровый Стас в тёмных очках подействовал умиротворяюще, не знаю. Войдя на участок, мы без слов направились прямо к крыльцу. И тут случилась маленькая неприятность — на глазах хозяина дома из-под рубашки моего напарника выпадает пистолет. Стас, нисколько не смутившись, поднял его и засунул опять же за пояс, только теперь сзади. Видевший всё это брат Жени Коробкова почему-то стал настолько вежливым, что пригласил нас в дом. Однако чаю не предложил. Там, в гостиной, спокойно, без нервов, пояснил, что брата не видел уже неделю и где он сейчас находится не имеет ни малейшего понятия. Заглянувшая в комнату его жена заявила, что и век бы его не видела, алкоголика — видно не очень ладили. Ещё раз пояснив, почему пришлось их побеспокоить, мы со Стасом откланялись. Коробка не могли здесь прятать, сто процентов, учитывая явно неприязненные отношения к нему жены старшего брата. Уезжая, заглянули в строящийся дом беглого гада. Его участок нам любезно показал старший братец. Но и там явно давненько никто не бывал. Везде грязь и нетронутая пыль. К тому же дом был пока ещё непригоден для постоянного проживания — надо было много чего доделывать. Где ещё искать Коробка — на ум ничего больше не приходило. Оставалось только ждать, проявится же он когда-нибудь. Кроме Питера родни он нигде больше нигде не имел. А за границу валить — не с такими деньгами, маловато будет. Да и загранпаспорта у Жени точно не было — родители сказали. Так что появится товарищ, никуда не денется. Надо только набраться терпения. …Через неделю позвонила мама Коробкова. Пожаловалась, что дважды милиция приходила, Женю искали, их совсем задёргали. А потом поинтересовалась, действительно ли я смогу спасти её сына от тюрьмы, если все деньги будут возвращены. «Вот и проявился наш беглец, сто процентов» — подумал я. А обеспокоенной мамаше твёрдо сказал, что, если вся сумма вернётся в кассу — в тюрьму Евгений не сядет. Сейчас не стоит передо мною цель — посадить вора. Хотя, не мешало бы. Но, раз обещал, значит сделаю. Бедная мать заметно успокоилась и попросила меня приехать к ним домой, одному. Совсем одному. «Ну, что ж, подъеду, чуть позже, сейчас занят» — не лететь же мне к ним по первому требованию. Как говорил один из моих любимых героев: «Командовать парадом буду всё-таки я, и никак иначе». Ближе к вечеру подъехал к дому Коробковых в районе метро «Автово», позвонил. Мама Евгения тут же попросила подождать, муж, мол, сейчас подойдёт. Гляжу, идёт. Вот партизан — ждал на улице, проверял, один я приеду, или с группой захвата. Увидел, что в машине я один сижу, подошёл. Вместе молча поднялись в квартиру. По напряжённому лицу обоих родителей понял, что Женя отсиживается в соседней комнате, уж больно часто они посматривали на ту дверь. Екатерина Семёновна, так звали маму нашего ворюги, ещё раз переспросила, могут ли они надеяться, что их сын не сядет в тюрьму, если деньги будут возвращены полностью. Я видел, что отец Жени, Василий Петрович, крайне скептически поглядывал при этом на свою жену. Поэтому мне пришлось пояснять, в основном для него, что на тот день, когда были украдены деньги, речь действительно шла о возврате суммы в миллион тридцать тысяч. Сегодня же, когда пошла уже вторая неделя и мы имеем возбуждённое уголовное дело и их сын объявлен в розыск, пока в местный, а через некоторое время будет и в федеральном, сумма несколько изменилась в большую сторону. Ведь на прекращение уголовного дела теперь придётся потратить определённую сумму. Иначе никакой гарантии я дать не смогу. Дело зашло довольно далеко, и это не наша вина. Самое смешное, что услышав от меня именно эти слова, Василий Петрович как-то сразу успокоился — вот теперь поверил. Начал спрашивать, а сколько это будет стоить и сколько ещё после этого они лично мне будут должны. Пришлось объяснять, что, в какую сумму обойдётся прекращение уголовного дела я не знаю — до сих пор взяток следователям ни разу в жизни не давал, а мне лично от них ничего не надо — на чужом горе сроду не наживался. Екатерина Семёновна спросила, а сколько у них есть времени, ведь таких больших денег у них нет и придётся продавать Женину квартиру. На этот вопрос за меня ответил Василий Петрович: — Ты что, не поняла? Чем быстрее, тем лучше. Сейчас каждый день дорог. Мне оставалось только головой кивнуть в знак согласия. Уже только сев в машину я подумал, ну почему у таких родителей такой сын вырос? Ведь замечательные же люди. Но и на старости лет им покоя нет. За что их жизнь так наказывает, за какие грехи? Дома снова пришлось нервы водкой успокаивать. Всё-таки паскудная у меня работа. С одной стороны — всю жизнь стараюсь людям помогать, а с другой — не получается почти никогда быть хорошим для всех, ну никак. Делаешь одним хорошо, а другим в это же время — плохо. Почему так? Квартира была продана за две недели. Повезло ещё, что в хорошем месте была и в новом доме. Деньги Герману привёз Василий Петрович. Все — миллион тридцать тысяч. Мне пришлось присутствовать при этом — такая была его настоятельная просьба. Потом он стал пытать меня, а когда будет прекращено уголовное дело и во что это для них встанет. Вот тут уже мне пришлось брать паузу, ведь это совсем непросто — уголовное дело прекращать. Хотя, в голове план у меня всё-таки был. Когда велись разговоры с родителями беглеца, я не врал и знал, что говорил, когда успокаивал их. И снова пришлось сажать перед собой Германа, Светлану и Дмитрия и рассказывать им свою версию случившихся событий, приведших к возврату денег. Ведь все они до сего дня думали, что Евгений Коробков деньги из кассы украл. Не просто думали, а были твёрдо уверены. Что и закрепили на бумаге у следователя. А на самом деле всё было совсем иначе — деньги никто не крал! Более того, пропавшие деньги помещение офиса и не покидали! Тут все, включая Германа, посмотрели на меня, как на конченого идиота. — Внимательно слушайте и запоминайте каждое моё слово, особенно Герман. Ведь тебе придётся встречное заявление писать следователю — сказал я. — Коробков всегда был неравнодушен к Светлане и при любом удобном случае «подкатывал» к ней со своими приставаниями. И всегда уходил «несолоно хлебавши», так как девочка для него была слишком молода и хороша, и она это понимала. Да и был у неё кто-то, как я понимаю. Поэтому и в этот раз Жене ничего не светило и он, понимая это стоял в кассе слегка расстроенный и обиженный. Напоминаю, ещё и слегка выпивший. И когда Светлана резко рванула в туалет «руки помыть», забыв закрыть на ключ сейф, Колобок тут же спонтанно решил над ней подшутить и немного отомстить за отвергнутые ухаживания. Дотянувшись через стойку до сейфа, он достал оттуда почти все деньги, сунул их под футболку и пошёл к выходу, думая, где бы их на время припрятать, а потом, через пару часов вернуть — решил, что двух часов волнений для шутки вполне хватит. В дверях кассы он столкнулся с Дмитрием Ивановым, который несколько странно посмотрел на него и куда-то умчался. А Женя, осмотревшись, увидел приоткрытую дверь кладовки и вошёл внутрь. Он знал, что у Германа там хранится всякий хозинвентарь типа швабр, вёдер и туалетной бумаги в больших коробках. Вот в одну из таких коробок, в самый низ, под рулоны туалетной бумаги, шутник все деньги и запихал. После чего, весело насвистывая, пошёл к себе в контейнер. А там его уже поджидал приятель, точнее собутыльник, с которым они принялись отмечать наступившую пятницу — всё происходило в пятницу. А, надо сказать, Коробков был человек запойный, поэтому от него и жена ушла. И, как всегда, со своим приятелем одной бутылкой не ограничились. Набрался в течение часа так, что забыл вернуть Светлане деньги, а вызвав такси, уехали к приятелю на дачу в Лесколово пьянствовать дальше. Пили беспробудно почти неделю, пока деньги не кончились. И только на второй неделе до Жени дошло, что он натворил. Ведь он же судимый и наверняка все подумали, что деньги им украдены! Теперь точно посадят. Кто ему поверит? Со страху опять начал пить, теперь уже на деньги своего товарища. Денег хватило ещё на пять дней. А потом пришлось ехать к родителям, каяться и советоваться, как выкручиваться из такой непростой ситуации. Но, как всегда, выручил отец — поехал к Адамовичу в офис, всё рассказал, и они вместе нашли в коробке деньги. Слава богу на них никто не наткнулся, потому что лежали в самой дальней коробке. Вот и получается, что на самом деле никакого хищения денег не было, а имело место глупая, тупая шутка. О чём Герман и напишет в своём заявлении следователю. А чтобы следователь охотнее поверила, дело было у следователя — женщины, заявление повезу я. Мне легче будет её убедить, что всё так и было. На этом и остановились. Два часа я писал подробные объяснения для Коробкова, его отца, матери. Вручив листы бумаги в руки измаявшегося Василия Петровича, я наказал заучить их наизусть — от этого теперь зависело всё. Потом я писал заявление в следственный отдел от имени «пострадавшего — непострадавшего» Адамовича с изложением вновь «всплывших» обстоятельств и просьбой уголовное дело прекратить. Затем я созвонился со следователем и пригласил её назавтра отобедать со мной в любом удобном для неё месте. Слава богу — согласилась. Договорились встретиться в китайском ресторанчике недалеко от её работы в час дня. Сел печатать и для неё, как примерно надо написать постановление о прекращении уголовного дела, чтобы выглядело совсем правдоподобно. Ну, вроде процесс пошёл. Пока всё идёт как надо. У отца Коробка я взял тысячу долларов, чтобы следователь охотнее поверила в мою версию событий. Думаю, должно хватить. Чёрт его знает, сколько им там обычно дают. Для меня-то это в первый раз. И спросить не у кого, кто о таких делах рассказывает? Наследующий день ровно в 13.00 в ресторан вошла девушка лет двадцати пяти и сразу направилась к моему столику. А к кому бы она ещё пошла, если только за одним столиком сидел я один, а за другими обедали по двое-трое. Да и сел я в самом дальнем углу, чтобы нам никто не мешал. Спокойно поздоровались, я ей меню подсовываю. Но она даже смотреть не стала. Сразу официанта подозвала и попросила какую-то фигню, название сроду не выговорю. Чувствовалось, обедает здесь не впервые. Я с умным видом кивнул, мол, мне то же самое. Что заказал, понятия не имею. Но я же сюда не жрать пришёл, а вопрос решать. Надо будет для дела — и лягушку съем, а куда деваться. Слава богу, принесли не лягушек, что-то другое. Что именно, так и не понял, а спрашивать неудобно было. Ел, по-моему, мясо сладковатое, и ещё какую-то лапшу прозрачную, непонятного вкуса. Пока обедали, разговорились. Девчонка нормальная оказалась, не корчила из себя крутого следователя — обычный человек со своими проблемами и заботами. Буквально через двадцать минут знакомства уже выслушал жалобы на завал в работе — одновременно расследует больше десятка уголовных дел; приставучих мужчин-следователей, которым только одного надо от молодой девчонки; немного поворчала на начальство… Ну, а затем разговор плавно перетёк к бытовым проблемам: и машину переобувать скоро надо; и к осени приодеться, а зарплату не повышают, заразы, а на всё денег не хватает… Так, уже теплее. Я и сам начал подводить разговор к тому, что кое с чем помочь ей смогу. Ведь кто, как не я понимаю проблемы своих недавних коллег. Со всеми уголовными делами разобраться не смогу, а, вот с одним из них — точно помогу. И, с шутками-прибаутками, начинаю рассказывать, как идиот Коробков «подшутил» над отвергшей его приставания кассиршей. И акцент делаю на том, что, на самом деле, деньги помещение офиса не покидали, то есть умысла на присвоение не было и распоряжаться ими он изначально даже теоретически не мог. А что касается переобувания машины или приобретения чего-либо к осени, то хозяин фирмы, в кассу которого деньги благополучно вернулись, на радостях, чтобы отблагодарить следователя, которого он, не разобравшись, загрузил ненужной писаниной, выделил небольшую премию в размере одной тысячи долларов. Исключительно желая компенсировать потраченные на него впустую усилия, в то время, когда она завалена реальной работой. Произнося это, я спокойно вложил десять стодолларовых купюр в сложенные пополам бумаги с проектом постановления о прекращении уголовного дела за отсутствием события преступления. Протягиваю наблюдавшей за моими манипуляциями следователю бумаги и поясняю, что решил облегчить ей труд и уже подготовил постановление. Она с интересом взяла бумаги, деньги незаметно смахнула в сумочку, лежавшую на коленях и с интересом начала читать. Дочитав до конца, с уважением взглянула на меня: — Следователем работали? Довольно грамотно изложено. Должно «прокатить». Только мне ещё понадобится обязательно допросить не только потерпевшего, с ним-то проблем не будет, но и подозреваемого на сегодняшний день. А он ведь в розыске, где-то прячется. Сможете обеспечить его явку ко мне, скажем послезавтра к десяти утра? — Это всегда пожалуйста. Но, наверняка с отцом и матерью придёт, один боится. — Господи, вот кадр. Я помню по делу, ему ж годочков-то прилично, сорок, что-ли, а всё папа с мамой за руку его водят? Во дела… — Бывает… — А на завтра тогда, утром ко мне потерпевшего и кассира пришлите. Ведь это они деньги нашли в чулане? — Они. Они нашли и уже в кассу положили. — А вот этого без меня делать не надо было бы. Ладно, завтра оформим задним числом и изъятие денег из коробки и передачу их владельцу. Так правильнее будет. — Как скажете. Вас подбросить до работы? — Ни к чему, сама дойду, тут рядом совсем. — Ну, тогда всего хорошего. Надеюсь, всё срастётся, — с этими словами я попрощался и поспешил на Салова. Надо было и Германа со Светланой предупредить, чтобы на завтра до обеда ничего не планировали — думаю, следователь часа два-три мурыжить будет, никак не меньше. Из своего кабинета позвонил и Коробковым. Предупредил, чтобы послезавтра их сыночек обязательно в десять утра был у следователя. От этого визита зависит почти всё. И чтобы Евгений ни слова не перепутал, говорил всё именно так, как я написал, дословно. А следователь лишний раз к словам придираться не будет, пусть не беспокоятся. И тут мама, ожидаемо, выдаёт, что Женя один ехать боится, поэтому она с папой его сопроводят. Так им спокойнее будет. Интересно, а попу после туалета они ему до сих пор не вытирают? Это я про себя подумал, вслух спрашивать не стал. Ну, главное, чтобы был, а там всё в порядке будет. Всё прошло, как нельзя лучше. Через два дня позвонила мама Коробкова Екатерина Семёновна и плача, минут пять, благодарила меня за то, что их непутёвый сын, хоть и лишился квартиры, но в тюрьму не сел. И извинялась, что тот ни в какую не хочет лично поблагодарить меня за человечное отношение. Мол, стесняется. А мне, собственно говоря, его извинения особо и не нужны, обойдусь. Мне только одно у него хотелось спросить — куда за неделю можно потратить миллион?! Ведь, по словам матери, у Жени не осталось ни копейки! Будете смеяться, но мне таки представился случай задать этому прощелыге данный вопрос лично. Примерно дней через десять звонит Екатерина Семёновна и рыдая, начинает упрекать меня в том, что я их обманул. Что мне только и надо было, чтобы деньги с них получить, что её муж был прав и верить мне нельзя было… Еле успокоил. С трудом выяснил, что два часа назад Женю Коробкова задержали в Гатчине и от сейчас сидит в ИВС, оттуда звонили. Оказывается, с федерального розыска его не сняли, и «тормознули» после первой же проверки личности в милиции. Пришлось звонить следователю. Оказывается, она к моменту нашего разговора уже успела подать гражданина Колобкова не только в местный, но и в федеральный розыск. А после прекращения уголовного дела сразу же отправила в ИЦ информацию о снятии с розыска. Но, если снятие с местного розыска происходит практически сразу, то с федеральным проходит не так просто — задержка может составлять недели. А всё это время человек числится в розыске. Поэтому надо взять у неё копию постановления о прекращении уголовного дела, заверенного в канцелярии следственного отдела и ехать в Гатчину вызволять бедного сидельца. Так обычно делается. Делать нечего, пришлось ехать сначала к ней, а потом в Гатчину. Когда конвойный вывел Коробка из камеры и «отдал» мне — тот заплакал. Всхлипывая, всё повторял, что уже настроился на несколько лет отсидки, что так до конца и не поверил в мою порядочность. Ведь постановление о прекращении уголовного дела он своими глазами так и не видел. И в душе всё время продолжал бояться ареста и вот пожалуйста — арестовали. Да и в камере сидельцы, выслушав его историю, тоже твердили, что его развели, как лоха. Что нам только бабки нужны были и его выманить. Что ментам никогда верить нельзя. И вообще… а тут я лично приехал за ним и домой везу. В машине я подарил Жене копию постановления о прекращении уголовного дела, заверенного печатью следственной канцелярии и посоветовал дома в рамочку вставить и на стенку повесить. Только прочитав его, тот окончательно поверил и успокоился. Ещё и извинялся, что плохо обо мне подумал. И тут я не удержался и спросил, а куда же наш недавний миллионер свой миллион так быстро потратил, не приобретя ровным счётом ничего. И господин Коробков поведал мне весьма занятную историю — прямо готовый сюжет для какого-нибудь фильма. Только определиться надо было сначала, комедия это была бы или трагедия, а может быть пародия на что-либо известное…