Гулям увидел, как сразу посветлели, стали весёлыми глаза матери. Она спросила торопливо: — А когда? — Я посажу тебя на круп своего коня, и мы отправимся тотчас же, — сказал отец. Он дождался, пока жена скрылась в доме, потом присел на скамью и принялся чистить старые сапоги, которые всегда носил в горах. Бабушка стояла одна среди двора, опустив руки, и молчала. Из дома выбежала мать, нарядная, в ярком платке, с узлом в руках. — Я готова! — сказала она звонко. Подошла к бабушке, хотела поцеловать, но та отвернулась и вошла в дом. Отец, натягивая сапог, метнул на жену быстрый взгляд. Видимо поняв его, она наклонила голову и пожала плечами. — Ну что ж, — сказал отец, — всем нам известно её упрямство. Но я думал, что за эти годы мать поняла, где друзья, а где враги. — Гулям! — крикнула Сайрам. — Гулям! Гулям хотел сразу же броситься на её зов и тоже ехать в горы. Но тут же он вспомнил: ведь ребята все вместе решили пойти и посмотреть, что будут делать ишаны. Нет, он не может сейчас покинуть кишлак, хотя ему так хочется поехать с отцом и матерью на пастбище в горы. Там у него есть верные друзья — молодые помощники чабанов и их псы, косматые, свирепые на первый взгляд, а на самом деле такие послушные и умные. Придётся остаться. Гулям тихонько шагнул за дом и спрятался в дровяном сарае. — Совсем от рук отбился мальчишка, — сердито сказал отец, подсаживая жену на круп коня. — Он, наверно, у Хамида уроки учит, — как всегда, заступилась за Гуляма мать. — Мне хотелось взять его с собой, — заметил отец. Вскочив на коня, отец крикнул ещё раз, требовательно и громко: — Гулям! Несколько секунд он был неподвижен, ожидая, что сын откликнется. Потом хлестнул коня и промчался мимо дровяного сарая, где, затаившись, сидел Гулям. Гулям подождал ещё немножко, потом тихонько вылез из своего убежища и, не скрываясь, вошёл в дом. Бабушка лежала в своей комнате и тихо всхлипывала. Увидев вошедшего внука, она кинулась к нему навстречу. — Где ты был, внучек? Они обижали меня! — жаловалась она, качая головой. — Твой отец ускакал и увёз твою мать потому, что не хочет оставаться со мной в доме. Неужели и ты бросишь меня? Неужели ты не поможешь старухе взобраться на гору к мазару? — Глаза ее с мольбой остановились на внуке. Гулям прятал глаза, в которых таился смех. Как здорово всё получилось! Ему не надо украдкой пробираться на гору. Бабушка сама просит проводить её, и он сможет всё рассмотреть и всё потом рассказать пионервожатому и учителю. — Бабушка, — сказал он, ласково поклонившись, — а можно, я позову с собой Джабара и Шоды? Тёплая ладонь коснулась затылка Гуляма. — Внучек мой, — шептала она, — ты радость моих дней, ты мое гранатовое зёрнышко. Конечно, позови с собой друзей. Святые ишаны будут рады видеть вас у мазара. …И вот наступило утро. Бабушка не готовит завтрак. Она уже вчера говорила внуку, что будет поститься, потому что нельзя идти на святое моление с полным желудком. Всё же она наливает Гуляму немного айрана, ломает лепёшку и ставит всё это на дастарха́н. — Великий аллах, — шепчет она, — прости. Ведь он ещё маленький. Мимо их окна идут люди: старики, старухи. Кто-то стучит в окно. Гулям видит Хамида. — Скорей, — кричит Хамид, — скорей! Сейчас вынесут деда. Гулям выскакивает на улицу. Из соседнего дома родственники Хамида выносят носилки. На них лежит дедушка Манон. Он тихо стонет. Вот уже месяц, как отказывают ему повиноваться больные ноги. А кишлачный врач уехал на курсы и вернётся не скоро. Бабушка тоже выходит из дома, берётся за край носилок своего старого друга, и нее медленно начинают подниматься в гору, туда, к мазару. Гулям торопливо оборачивается. Шоды и Джабар! Конечно, они тут как тут. Они кланяются бабушке, и она отвечает им гордым кивком. Она чувствует себя отлично: подумать только, она ведёт их туда, вверх! Аллах увидит это с неба. Всё ближе и ближе мазар, всё чаще и чаще падают в пыль люди, поднимают горстями песок с дороги, которую они считают священной, сыплют его на голову, омывают им лица. Слёзы текут по их щекам — едкая придорожная пыль попадает в глаза, и они краснеют. Гулям видит слёзы на глазах бабушки. Ему стоит огромного труда отвести её дрожащие руки, наполненные грязным песком, от лица. — У неё будет трахома, — шепчет сзади Джабар, знаток медицины. — Трахома от грязи, от пыли. Останови бабушку, Гулям. Но как можно остановить её теперь? Как можно внушить ей что-то… Она идёт, держась за носилки Манона, и читает нараспев молитвы. Вот уже и мазар. Ребята переглядываются. На крыше мазара появились удивительные украшения. Это рога архаров — горных козлов, то наклонённые вперёд, то откинутые назад. Женщины, всхлипывая, бросаются к деревьям, окружающим мазар, вытаскивают из карманов лоскутки всех цветов и, рыдая, привязывают их к ветвям. — Что это, бабушка? — нетерпеливо спрашивает Гулям. — Что это они делают? — Молчи! — отзывается бабушка и тут же шепчет, потому что не может не ответить внуку: — Красные и синие тряпочки исцеляют от разных болезней. Потом я расскажу тебе. А пока молчи. И вдруг Гулям видит, как сверху в новой зелёной чалме спускается принарядившийся ишан. Он подходит к носилкам и кладёт обе руки на потный лоб больного. Все кругом останавливаются, замирают. Женщины опускают прямо в пыль босоногих ребятишек. Тишина. Все ждут, что скажет святой. А Рыжий Шакал долго шепчет молитвы. Потом торжественно говорит: — Повторяй за мной, отец. Повторяй! Ты помнишь святые слова? И, приподнимаясь на локтях, повторяет дрожащим голосом Манон: — Прошу тебя, мазар, после моей смерти, чтобы ты просил бога, чтобы он простил мои грехи… «Почему же после смерти? — думает Хамид, с отчаянием глядя в лицо деда. — Почему же после смерти? Ведь он хочет жить. Он ждёт исцеления!» Ишан кладёт в руки Манона что-то завёрнутое в лист освящённого тутовника, распростёршего свои кривые ветви над мазаром. Потом опускает руку в карман, вытаскивает горсть какого-то белого порошка и сыплет в карман халата Манона. — Это пыль с могилы пророка! — восклицает он так, чтобы все кругом могли услышать его. — Каждый день ты будешь опускать ноги в воду, куда насыплешь священный порошок. Потом ты смажешь ноги вот этой священной мазью. — И ишан тычет пальцем в свёрточек из листьев тутовника. — Через неделю, если захочет аллах, ты сам поднимешься к мазару и поблагодаришь за исцеление. Гулям видит, как слёзы текут по худым щекам деда Манона и скатываются ему на грудь. И Хамид тоже плачет. Неужели он верит, что дед может выздороветь от молитв? Брат Манона держит на верёвке огромного барана. — Спаси тебя аллах, — шепчет Манон ишану. Потом взгляд его останавливается на лице брата. — Пора принести жертву аллаху. И тот тащит барана к большому жертвенному камню. Вскоре уже служитель в белой чалме, размахивая большой ложкой, наливал верующим в пиалы и касы́ свежесваренную шурпу. — Не ешь её, — зашептал бабушке Гулям, — погляди сначала, какие руки у того, кто варит эту шурпу. И бабушка, брезгливая бабушка, хотя и сердилась, что внук пытается командовать ею, но в глубине души сознавала его правоту. Она уже сама успела увидеть грязные руки «святого» повара. Она тоже готовила дома шурпу: чисто мыла большие куски баранины, опускала в котёл мясо и горох, потом следила, чтобы всё это тихонько кипело в котле, а когда мясо становилось мягким и ароматным, опускала туда свежий лук и картошку. Бабушкина шурпа была самая вкусная в кишлаке. Это давно уже признали соседки. Поэтому ей, так же как и внуку, противно было прикоснуться к мутному неаппетитному вареву, на поверхности которого плавали засохшие кусочки какой-то травы. Но она сделала это незаметно от внука и тут же насухо вытерла рот кончиком чёрной праздничной шали. Уже зажглись звёзды на небе, а люди всё стояли у мазара. И Рыжий Шакал касался больных своими большими красными руками и шептал над ними молитвы. Друзья несколько раз заходили в мазар и крутились вокруг надгробия. Его не успели почистить. Оно было таким же грязным и пыльным, как в тот день, когда они залезли сюда через щель. Гулям сказал ребятам: — Пока я не вижу ничего удивительного! Тайна чёрного мазара И всё же удивительное было. Удивительным было то, что люди в кишлаке стали выздоравливать от «святых» лекарств. Первым выздоровел дедушка Манон. И это казалось самым удивительным потому, что все видели, как старик не мог подняться с носилок. Его несли стонущего, обессиленного. А потом вдруг свершилось чудо. Весь кишлак следил, как старик бодро шёл по горной тропке, лишь по привычке опираясь на толстую суковатую палку. Прошла боль, окрепли ноги. Да славятся лекарства аллаха! Весть об этом разнеслась по окрестным кишлакам. Люди потянулись к Шакалу.