Маленькому, пушистому, серо-чёрному щенку дали красивое имя — Волга. Так бы и осталась овчарка на всю жизнь тёзкой великой русской реки, если бы не Санька. Его отец, один из старейших дрессировщиков Москвы, ещё давно обещал: «Заведём породистого щенка, и я буду тебя учить дрессировке». И вот Санька стал считать себя полновластным хозяином овчарки. Он хотел сразу же, сегодня же учить Волгу всем собачьим дисциплинам, но отец не разрешил. — Когда ты пойдёшь в школу? — спросил он. — На будущий год, когда тебе исполнится семь лет? То-то же, а Волгу можно начинать учить не раньше, как через шесть месяцев. Это собачий школьный возраст. Дошкольница Волга росла весёлой, шаловливой собакой. Она любила поесть и так жадно лакала суп и молоко и грызла косточки, что вскоре раздулась, словно шар. Лапы у неё расползались по полу. И однажды Санька, глядя на свою воспитанницу, сердито сказал: — Ползёшь, как жаба. Лапы во все стороны, и живот тянется по полу. Жаба и есть… Отец нахмурился, когда услышал это прозвище, и долго выговаривал сыну: — Не умеешь ты с животными обращаться. Вот возьму и отберу пса… Санька затих, покорился и только иногда, когда оставался вдвоём с Волгой и глядел, как её неуклюжие толстые лапы расползаются на скользком паркете, шептал еле слышно: — У, жаба… Сенька презрительно глядел на щенка: ишь, расползаются лапы по полу. Волга подросла и стала сообразительной собакой. Санькин отец сначала занимался с ней сам, а потом поручил дрессировку сыну, но обязательно следил за ними. И Волга привыкла, выполняя приказания Саньки, скашивать глаза на всякий случай туда, где сидел самый главный хозяин. Однажды отец пришёл домой весёлый: — Ну, сынок, завтра экзамен. Завтра выступаете по телевизору. — Как это? — растерялся Санька. — А вот так, с Волгой. Передача называется: «Самый маленький дрессировщик Москвы». Смотрите не подкачайте. Утром мама надела на Саньку новую красивую рубаху в синюю полоску и завязала на воротнике большой бант, как настоящему артисту. Удивлённая Волга понюхала бант и лизнула его мокрым от овсянки языком, оставив, конечно, след. Папа вызвал такси, посадил Саньку к водителю, а сам сел с Волгой сзади и опустил стекло: вдруг новоявленная актриса будет плохо переносить езду на автомобиле и её, чего доброго, затошнит. Но Волге очень понравилось в машине. Она вела себя спокойно и жадно оглядывала шумную улицу, прижимала уши, если рядом проезжала другая машина. Санька ещё издалека увидел телевизионную башню. Она упиралась в небо, казалась такой лёгкой, и даже не верилось, что она сделана из тяжёлых металлических балок. Папа передал Саньке поводок, и он гордо прошёл через проходную будку во двор. Там было много людей и все говорили: — Какая большая собака и какой маленький дрессировщик! Санька шёл, скромно опустив глаза, и очень гордился. Но дальше… дальше всё пошло совсем иначе. Они вошли в большой зал, где кругом были нагромождены разные вещи: опрокинутые стулья, какие-то шкафчики, столы, повсюду тянулись провода. Всё было непривычно. Папа сказал: — Это студия. Будешь стоять вон там. Тебя осветят прожекторы, и вы с Волгой появитесь на экране перед зрителями. Мама будет на тебя смотреть и все друзья. Санька был огорчён: какая некрасивая эта студия. А он-то думал, сидя у телевизора, что передачи идут из какого-то сказочного дворца. — Сидеть, — негромко сказал отец, и Волга, вильнув хвостом, уселась у левой ноги Саньки. Им надо было подождать. Перед прожекторами выступал какой-то мужчина и долго пел под звуки рояля. Потом выбежали три девчонки в «пачках» и танцевали. Наверное, тем, кто сидел дома у телевизоров, казалось, что девчонкам очень легко танцевать. Их юбочки трепетали, и они уверенно становились на носки. Но Санька слышал их тяжёлое дыхание и видел, что они очень устали. И в это время их с Волгой поставили у прожекторов. Санька давно прорепетировал свою несложную программу. Он должен был сказать: «сидеть», «стоять», «лежать», «ко мне», и Волга, которая проделывала всё это сотни раз, обязана была повиноваться. Но сейчас — сейчас получился просчёт. Отец, который хотел помочь сынишке, на всякий случай не вышел из зала, а остался стоять в темноте у двери, и послушная Волга, чувствуя, что её главный хозяин находится неподалёку, перестала считаться с Санькой на глазах у телезрителей. Хриплый Санькин голос (хриплый потому, что он испугался и не мог командовать так же уверенно, как дома на репетиции) прозвучал почти робко: «Сидеть!» Волга оглянулась, потеряла в темноте хозяина и, поколебавшись с секунду, спокойно легла, протянув лапы. — Встать! — крикнул Санька. Волга не шевелилась. И Санька прокричал ещё: — Встать, встать! Волга зевнула и… села. — Лежать, — надрывался Санька. Ища глазами хозяина, беспрестанно оглядываясь, Волга опять легла. И в это время растерянный, опозоренный Санька услышал спокойный голос диктора, который произносил заранее напечатанный на машинке текст: — Вот так можно научить собаку всему… Смех грянул вокруг. Даже привыкшие ко всему осветители, режиссёр и его помощники откровенно хохотали. И тогда Санька, забыв, что он находится в студии, забыв, что каждое его слово слышат телезрители, закричал в отчаянии: — У, жаба!.. Отец долго не мог успокоить рыдающего Саньку. Он говорил сыну: — Не огорчайся, я сам виноват. Я должен был уйти, ведь Волга ждала моей команды и не хотела слушаться тебя, раз я рядом. Но я об этом не подумал. Это моя ошибка… Всё равно Санька был безутешен. Но самое интересное, что целую неделю подряд в студию шли восхищённые письма: телезрители писали: «Нам всем очень понравилась передача о маленьком дрессировщике и его послушной собаке». Малыш Казалось, что дорога дымит: это пули взбивали снежную пыль и белое облако вставало над полем. Ещё на рассвете двое связистов пробрались вперёд к лесу, чтобы восстановить повреждённую связь. Но вернуться они не смогли. И нельзя было послать никого через этот насквозь простреливаемый участок пути. Как узнать, где находятся товарищи, живы ли они? Командир связистов заглянул в санитарную палатку. Навстречу ему шагнул огромный белый пёс. — На место, Малыш! — сказал командир санитарной роты. И пёс поплёлся в угол. Свою кличку Малыш получил словно в насмешку. Он попал на фронт случайно, увязавшись за солдатами ещё маленьким кривоногим щенком. Он был таким крохотным и так плохо развивался, что санитары прозвали его Малышом. И вдруг за какие-нибудь несколько месяцев Малыш поднялся, словно на дрожжах, и превратился в огромного лохматого пса. И теперь каждый с невольной улыбкой называл Малышом эту гигантскую собаку. Санитары сделали Малыша своим надёжным помощником: его научили разыскивать раненых, вывозить их с поля боя. Сильный пёс шёл вожаком в упряжке впереди двух других собак, легко перетаскивая санки, на которых лежал раненый. И сейчас командир связистов попросил: — Пошлите Малыша. Может, найдёт наших или укажет, где их искать. Вожатый привёл Малыша в блиндаж, где жили ушедшие на задание связисты. Пёс понюхал их вещи. Вожатый сказал ему: — Ищи! И Малыш помчался вперёд по дороге, чуть прижимая уши при свисте пуль. Он долго бегал по лесу, ловя чутким носом нужный ему запах. Внезапно ноздри его расширились, и он кинулся вперёд по следу. В густом ельнике он нашёл одного из тех, кого искал. Связист был мёртв. Снег вокруг был окровавлен. Малыш подобрался к связисту и, повинуясь своему собачьему инстинкту, тихонько завыл. Потом, вспомнив, чему его учили, он отошёл от мёртвого и продолжал поиски. В маленьком овражке он обнаружил скоро и второго связиста. Тяжело раненный, он лежал в полузабытьи, раскинув в стороны руки. Малыш потянул его зубами за рукав, тихонько повизгивая, начал лизать лицо, руки. Раненый приоткрыл глаза, медленно приходя в сознание. Он схватился рукой за ошейник собаки, и Малыш, виляя хвостом, повернулся к нему боком, где в кармашке санитарного вьюка были надёжно укреплены фляги с водкой и водой. Раненый достал флягу, жадно сделал глоток и снова опустился на снег. Тогда Малыш повернулся и стремглав бросился в обратный путь. Там его уже ждали. Малыш разглядел среди людей своего вожатого и подбежал к нему. В зубах Малыша была палочка — брензель. Такие палочки навешивают на ошейник собак-санитаров. Когда собака находит раненого, она нагибает морду и берёт в зубы палочку, привешенную на длинном ремне, показывая людям, что она нашла раненого.