Народ в строю высказался, мол, и слава богу, если отменят. Тогда офицер прояснил ситуацию: – Еда на кухнях готовится исходя из поданных списков вечерней проверки. Если вы сейчас же не прекратите шум, я просто не приму доклады. Кухня не будет готовить завтрак. Утро до обеда вы проведете голодными. Кому не ясно? А если и утренняя проверка будет сорвана, то вы останетесь без обеда. Голос старшего был хоть и достаточно сильным, чтобы его слышали все построенные квадратом задержанные, но ни один из восьми тысяч построенных не уловил в нем хотя бы ноты сочувствия или других эмоций. Этакий автомат, предупреждающий о последствиях. Сначала стоящие в строях зашумели еще громче, но вскоре, видя, что это абсолютно бесперспективно, смолкли и позволили зачитать списки, послушно отвечая, когда называли их фамилии. Детей в строю не было. Они, как и женщины, содержались в отдельном «загоне», и доступ к ним имели только женщины, чей участок лагеря соприкасался с «детским» домом. После окончания переклички задержанные опомнились и сначала по одному, а потом и хором стали требовать, чтобы начальник лагеря вышел к ним. Старший проверки так же флегматично уведомил, перекрывая шум недовольных голосов, что начальника лагеря нет на месте и если задержанным есть что сказать, то они могут высказаться в письменной форме на его имя. То, что в лагере могли найтись ручки, никто не сомневался, но вот бумага была давно пущена на нужды гигиены. Народ, чувствуя «разводилово», зашумел еще больше, но конвой и офицеры, проводившие проверку, просто покинули лагерь через калитку в воротах. Они не были ни напуганы, ни удивлены «бунтом» содержащихся беженцев, которые не расходились с площади еще с час. Но утром на проверку к задержанным вышел начальник лагеря и попросил выборных высказать свои претензии. Он отвечал на них деловито, коротко и даже жестковато: – Маленькие порции? Согласен. Но если их увеличить, то через неделю провизии не останется. Население лагеря растет, а нормы для нашего лагеря по поставкам не изменяются. Кто-то там наверху просто «динамит» наши заявки. Плюс к этому недавно прибывшие заключенные, которым для проживания выделили карантинную зону, тоже люди и тоже хотят есть. Нет, заключенных к вам не переведут. Они будут в карантине вплоть до этапа на место дальнейшего их отбывания наказания. Мне сообщали, что нам придется потерпеть с месяц, пока выделят вагоны для них. Это не только ваша головная боль, но и моя. Там элементы, склонные к побегу. Вот и думайте сами. Родственники… Если разрешить более частые свидания с вашими семьями, мне придется усилить охрану участка, где проходят встречи. А у меня на это нет лишних людей. Скажите спасибо, что в выходной солдаты несут свою вахту в усиленном режиме почти без отдыха. Что еще? Нет, я не знаю, когда вас освободят. Мне не поступает даже намеков на изменившееся положение. Приказ об удержании беженцев в местах, для этого приготовленных, никто не отменял. Ориентировочный срок окончания действия приказа – август следующего года. До этого времени правительство намерено восстановить инфраструктуру уцелевших районов. Ну и конечно, справиться с повсеместным бандитизмом. Радио. Нет, я не могу позволить, чтобы в лагере был доступ к средствам массовой информации. Можете меня считать последним уродом, но этого я не разрешу. Объясняю… У всех у вас так или иначе остались родственники там… вы за них волнуетесь, естественно. Если по радио передадут, что идут бои местного масштаба с бандами в деревне Задрюпенское, то у одного из вас наверняка найдутся там родственники. Он начнет вырываться наружу. Естественно, не один. Волнующихся за своих близких в лагере больше, чем тех, кто понимает, что надо сейчас отрешиться и просто ждать, что все наладится, надо только ждать, ждать и ждать. И зачем мне оно? Эти люди полезут на колючку… мои люди откроют огонь. Потому что, если не откроют, их растерзают самих или отправят потом к вам в лагерь до судебного разбирательства. В общей свалке начнется бунт. И не надо меня заверять, что вы все не такие. Я держу связь с центром. Из девяти тысяч лагерей… больших и маленьких, мятежи и бунты, так или иначе, прошли в трех тысячах… Видите, я с вами честен и откровенен. Надеюсь на ваше понимание и сотрудничество. Всем спасибо. Всем разойтись… Далеко за полночь Виктор, Саня и еще несколько соседей по бараку, собравшись в огороженной на улице курилке, обсуждали, что делать дальше. И хотя и нашлись противники, решение совершить побег, и массовый, созрело окончательно. Их не волновало, что начальству лагеря стало известно все, о чем говорили на той сходке люди. А доносчики получили сухпаек, который спешно и съедали в кабинете дознавателя. Не нести же его в барак. Их не волновало, что начальник лагеря провел даже совещание со своими офицерами по этому и другим поводам. Задержанные начали готовить план побега. Спустя неделю к побегу было все готово, а каждый из его участников знал свое место и что он должен делать. Были спрятаны оторванные от полов доски, которые намеривались положить на колючку и так перебраться через забор. Были спрятаны ложки, превращенные в ножи. Каждый привел свою обувь в более-менее сносный вид, чтобы она не развалилась в побеге. Виктор свои кроссовки просто подвязал кусками материи. Было многое приготовлено и помимо этого. Но… Их всех арестовали ворвавшиеся в барак автоматчики за три часа до намеченного побега. Скрюченных, в наручниках, стянувших кисти за спиной, их проводили в каменные строения карцеров. Снискав победы славу, он увидал, что тлен его деянья… Часть вторая 1 «Молодец Назим», – думал про себя Ханин. Если бы он не предупредил об этих новых трясинах, вся группа застряла бы здесь минимум на дня три, пытаясь сквозь них пробиться. И без того они теряли день на обход, но с этим Ханин смирился и на привале объявил всем, что группа вернется на базу не ранее чем через неделю. Никто не расстроился. Это только мэру казалось, что поисковики, приходя на базу, с наслаждением отдыхали, а на самом деле бездействие только вгоняло в депрессию ребятишек, которые уже, наверное, привыкли каждый день рисковать в своих ходках. Каждый выход воспринимался как праздник. И только воспоминания о тех, кто не вернулся из таких походов, останавливали непроизвольный щенячий визг пацанят, берущих перед выходом на арсенале оружие и боеприпасы. Кир был сегодня старшим по камбузу и откровенно намеревался удивить группу сваренной из свежепойманной рыбы ухой. Сводящий желудки аромат разливался над низким берегом ручья, вытекающего из новообразованного болота. Михаил собирал очистки от картошки в полиэтиленовый пакет. По прибытии он передаст их на подсобные хозяйства, чтобы уже на следующий год эти очистки посадили и из них выросла нормальная картошка. Эти действия делались сугубо по просьбе хозяйственников, под сомнительные усмешки группы. Сам Михаил по его заявлению, собирался после ужина сразу отвалить спать. Ему в эту ночь не надо было стоять на вахте, но жизнь уже давно приучила и его, и остальных использовать привалы на полную катушку для отдыха. Маленький Сережка боролся с приемником, прослушивая эфир. Уже не раз они перехватывали переговоры групп бандитов, что рыскали вокруг с теми же намерениями, что и их группа. Ханин откровенно боялся нарваться на таких. Информация о том, что в свои походы они отправляются на технике и притом мощной группой, была достоверной и не требовала никаких дополнительных проверок. Хотя никто из поисковиков в стычках с ними не погиб, но почти все, так или иначе, пересекались с этими бандитскими отрядами и не по одному разу. Многое сейчас зависело от маленького Сереги. Если проскочат в эфире их переговоры, группа, по неписаному правилу, старалась уйти подальше, чтобы не нарваться не то что на основную группу, но даже на авангард или арьергард. И те и другие по численности не уступали всей группе Ханина, а уж вся команда оппонентов редко была менее тридцати-сорока бойцов. Захочешь, не справишься. Трое бойцов Ханина – Павел, Игорь и Виктор – уже тихо храпели, завернувшись в брезент, которым обычно на обратном пути накрывали нагруженную волокушу. Остальное отделение занималось кто чем, только не делом. Стас читал свою фантастику, будто вокруг ему мало было приключений. Трое резались в карты – Ханин не запрещал игру. Он и сам иногда на больших привалах, чтобы замочить время, присоединялся к своим бойцам. Не можешь прекратить безобразие – возглавь его. Старый принцип армии и флота. Так было не только с картами, которые, собственно, были безвредны. В прошлую ходку группа беззаботно напилась найденным в подвалах неизвестного дома в неизвестной деревушки домашним вином. Ханин хоть и чувствовал неприятно себя из-за того события, но все обошлось. Никто не мог даже предположить, что вино, пьющееся как сок, вышибает не хуже спирта. Группа смогла встать на ноги только сутки спустя. Ханин грустно усмехнулся, вспоминая, как его народ пытался утащить бочонок с собой. Пришлось бросить, когда нашли аптеку в каком-то селе. Но бросали бочонок тяжело и неохотно. Перелив, сколько могли, во фляги и пластиковые бутыли, пацанята, казалось, до самого города так и не протрезвели. Хорошо хоть на вахтах не надирались. И то только потому, что поодиночке стояли. Два бойца – это уже компания. Последний из группы, Деня, как обычно, вызвался в охранение привала и теперь, сплевывая семечки, восседал на неправильно высокой иве. Вяло переговариваясь с Михаилом, он поглядывал изредка на Ханина, словно ожидая вопроса: ну, что там? Но Ханин не спрашивал, прекрасно понимая, что, увидь что-то достойное внимания, Деня сам доложит. Позовет и доложит. Подошел Михаил и спросил, к кому закинуть собранные очистки. Ханин, поинтересовавшись, а кто другие несет, выразил удивление непонятливостью Михаила… Миша, вздохнув, пошел к Киру и сунул ему в руки кулек. Тот что-то непонятное проговорил в ответ. Между Киром и Михаилом еще оставалась напряженность. Но она, по мнению Ханина, была неистребима. Попытки наладить их отношения ни к чему не привели. Ну, может, на глазах командира меньше грызться стали. А так… Они-то и общаться не старались. Кир взял пакетик с очистками и закинул его в свой вещмешок. Михаил подошел и прилег на траву недалеко от Ханина, словно ожидая любой его команды к действию. Старлей благосклонно посмотрел на него и попросил подать свои сигареты из мешка. Закурив сам и угостив Михаила, он вяло посмотрел на болтающего ногами на дереве Дениса. Тот, взглянув на курильщиков, презрительно скорчил рожицу. Сам Деня даже в команде тотальных самоубийц курить не начал и на подначки только огрызался. Мол, сами травитесь и меня травите. – Так че завтра? – спросил Михаил, туша окурок в земле. Ханин пожал плечами и ответил: – Обогнем болото до вечера. Выйдем к той деревушке, что так порадовала своими снайперами Назима. Будет время и желание, пойдем переговорим, а так… Думаю, что ничего опасного не предвидится. – А если и нам в спину засадят? Ханин ответил просто и как можно спокойнее: – Что, нам мало в спину стреляли… пройдем. А скорее всего, даже и выстрелов не услышим. Мишка посмотрел на режущихся в карты и тихо ржущих над вечно проигрывающим и все равно продолжающим играть Егором и спросил: – А что это мы так рано сегодня на привал? Еще часов восемь вечера… Старлей поднялся и, отряхнув джинсы, сказал: – Ну, надо иногда и большие привалы устраивать. Главное, чтобы не часто… – И, уже ухмыляясь, добавил: – А то вы расслабитесь не в меру. На самом деле большой привал группе был необходим, как кровь. Это Михаилу Ханин так просто обрисовал завтрашний день, а на самом деле… На самом деле завтра почти без остановок предстояло пройти сорок километров, а под вечер встретиться с обитателями непонятной деревушки. Это для всех Ханин рассказывал, что ничего сложного не предвидится, а вдруг что? Может, ребятам и отстреливаться придется. За себя он не думал. Ему идти на переговоры и погибнуть мгновенно первым, если обитатели сошли с ума или просто не хотят никого видеть. Для этого и джинса на нем. Для того он автомат с собой не носит. Чтобы сразу не отправили на тот свет бородатого мужика в камуфляже и с акаэсом наперевес. Автомат Ханину заменял длинноствольный револьвер, из которого старлей так насобачился стрелять, что мог со ста метров всадить пулю к пуле в дорожный знак. Хорошая машинка. Можно сказать, трофейная. Добытая в стычке с оторвавшимися от жизни ментами. Он у них раньше как вещдок был, но после всего они и ему применение нашли. Ментов, приведя в город, сдали секретарю по безопасности, а вот стволище Ханин оставил себе. Патронов он раздобыл в городе, в арсенале, и теперь иногда он постреливал, чтобы не потерять форму. Вся команда угорала над ним, про себя, а иногда и при нем, называя своего командира ковбоем. Командир не обижался. Что обижаться, если он из своего «ковбойского» оружия стрелял все равно лучше, чем его бойцы из всего того, что понабрали себе. А понабрали многое. Только шестеро из команды были с автоматами Калашникова. Сережка маленький ползал с огромным и, на взгляд Ханина, неудобным карабином. А вот Серега старший не расставался с недлинным помповиком. И хотя это оружие было непрактично, он не забывал его и чистить, и пополнять в найденных арсеналах патроны к нему. Хотя, как признавала группа, в ближнем бою круче Сереги старшего никого не сыскать. Деня не расставался с целым арсеналом: два пистолета, обрез карабина и его вечная «муха». По мнению Ханина, несмотря на такое грозное вооружение, толку в бою от Дени было меньше всего. Все его оружие было ближнего боя, тем более обрез… А гранатомет… Что толку с него, если они никогда в бой с применением таких средств старались не вступать. И таскал Малыш, это его кличка, появившаяся сразу после освобождения, весь свой арсенал, осознавая свою крутость, но не задумываясь о своей, в сущности, бесполезности. Ханин только приветствовал его самоизбрание на вечного сторожа привалов. Хоть какая-то польза, кроме тянущей силы для волокуши. Еще, конечно, Михаил… Непонятно почему, тот ходил с автоматическим пистолетом, несмотря на то что прекрасно знал и о его точности, и о своих способностях к стрельбе. Кроме того, он таскал еще и калаш, но так, для проформы. Арсенал группы таскали по очереди. Вдвоем взявшись за оружейный ящик, бойцы превращались в не пригодных ни для чего другого носильщиков. Кроме арсенала, каждый из бойцов по указанию Ханина таскал на себе еще и по три обоймы или просто не менее девяноста патронов к своему оружию. Короче, Деня помирал от тяжести. Сам не особенно крепкий, Малыш, однако, не жаловался. Правда, втихаря, когда впрягался в волокушу, в нее скидывал и свое оружие, и патроны к нему. Ханин, сходив «до ветру», вернулся, когда Кир уже всех звал к обеду. Проходя мимо играющих, Ханин заметил тем: – Слышь, картежники? Вы во вторую смену обедаете. Обедали всегда в две смены. Одиннадцать человек просто физически не могли поместиться возле котелка, а тарелок с собой никто не таскал. Только ложки и кружки. Ну и конечно, передающийся по дежурству котелок с треногой. Весивший, кстати, надо сказать, после десяти километров просто не по-детски. Ханин всегда ел в первую смену. Не потому, что командир, а потому, что обычно по вечерам сразу разводил на посты бойцов, чтобы сменить тех, кто не поел. Правила в любой группе поисковиков хоть и отличались, но во многом жизнь привела их к единой форме. Так рождался неписаный устав поисковиков. Даже то, как разбираться с подозрительными продуктами, тоже было уже регламентировано. Еще бы. Полейщук только один потерял троих бойцов не в бою, а за обеденным столом. Ханину было жалко как и тех ребят, так и Полейщука. Видеть, как умирают твои друзья, и понимать, что ты не спасешь их… Это чересчур. Ханину пока везло… Он на дух не подпускал своих к подозрительным консервам, а все остальные заставлял перед употреблением кипятить или жарить… Не хотелось ощутить то, что получил Полейщук. Перекусив и освободив место для следующих, Ханин снова завалился на свой походный плащ и с наслаждением закурил. В походе очень не хватало хлеба и чая. Будь это в довольствии бойцов, тогда все бы походило на настоящий пикник. Но, как говорится, чтобы служба медом не казалась… Чай заменял кипяток, а без хлеба обходились как-то. Когда уже вся группа поела, раздался голос Кира: – Кто еще хочет? Народ, тут еще осталось! Давайте, чтобы мне не выливать, – бегом. А то ведь вылью. Воду надо вскипятить. У меня три пакетика чая в нычке есть. Хоть чая попьем… Ханин улыбнулся. Несмотря на то что с чаем был напряг, все равно кто-то находил и угощал. Он лениво подал голос и сказал: – Своего командира чаем не обделите. Кто-то хихикнул, а Кир, притворно возмущаясь, заявил: – Обижаете, командир! Котелок быстро дочистили ложками до дна и ушли с ним сначала к ручью, а затем и к роднику, замеченному невдалеке. Через полчаса группа, включая даже покинувшего свой пост Малыша, с удовольствием дула на парящий напиток и по чуть-чуть отхлебывала, довольно жмурясь. Никогда не подумал бы, что чай может быть деликатесом. – Кто в ночь? – между делом спросил Кир. – Мы, – ответили картежники во главе со старшим Сережкой. – А кто утром? – В четыре я заступаю, – сказал Егор. – А что? Кир кивнул на котелок и сказал: – Не забудь воды набрать. Егор скуксился. Еще бы… по утрам настолько мерзко просто шевельнуться, что от мысли о походе за водой к роднику его даже передернуло. Ханин сказал: – На фиг… Нечего с поста уходить. Не берите пример с этого чуда… – он кивнул на Деню, ради чая спустившегося с дерева. – Кто завтра по камбузу?