Келла сел напротив Нины, которая с деланой радостью понюхала свой букетик и мило поблагодарила жениха, а после, пряча телефон под столом, написала ему сообщение, в котором ясно давала понять, что уважает только розы, а сам Синий – козел. Он стал писать ей ответ, а Марина Сергеевна шикнула на сына, чтобы тот положил телефон и уделил время семье невесты. Ниночку это рассмешило, и она обозвала Келлу маменькиным сыночком – естественно, по телефону. Виктор Андреевич и Александр Михайлович тем временем сосредоточенно ели бифштексы и сверлили друг друга подозрительными взглядами. Первый терпеть не мог сотрудников органов правопорядка, полагая, что все они, как один, идиоты и взяточники, а второй весьма недолюбливал бизнесменов, небезосновательно считая всех их потенциальными преступниками. – Может быть, тост поднимем? – весело поинтересовалась Ирка. – За счастье молодых! Молодые посмотрели на нее довольно недружелюбно. Оба: и Келла, и Нинка сидели за столом с кислыми лицами. Келла нервничал, а Нинка ненавидела весь мир и даже больше. Однако и они подняли бокалы с сухим красным вином, чтобы выпить за свою дальнейшую супружескую жизнь. – Кислятина, – поморщился папа Келлы. Человеком он был прямым и привык говорить все, что думает. – О, вы, наверное, к беленькой привыкли, – мигом отреагировал дядя Витя, который лично выбирал бутылку. И остановился, между прочим, на весьма дорогом напитке французского разлива какого-то там крайне удачного года! Положа руку на сердце, вино не нравилось и ему, но не пасовать же перед этой наглой рожей?! – Или что там у вас в полиции пьют? Конфискованный коньяк? – продолжал дядя Витя. – У нас в полиции не пьют, – сурово возразил Александр Михайлович. – А выпивают, – вставил вовремя Журавль-старший. – Выбивают, – поправили его сурово. – Показания. Не сталкивались с подобным? – в его голосе был неоднозначный намек. – Да вот как-то не доводилось. Наблюдал только, как зубы в полиции выбивали. Давайте-ка я вам лучше водки закажу, – стал махать официанту дядя Витя. – Не стоит, – стальной взгляд темных глаз поверг бы в некоторое смятение кого угодно, но только не Виктора Андреевича. – Да это бесплатно, – махнул он рукой, явно издеваясь. – Угощаю, как принимающая сторона. – Подачек не брал и брать не буду, – сообщил ему Александр Михайлович. Обстановка за столом накалялась. – А быть может, вы нам расскажете, как познакомились? – попыталась разрядить атмосферу Марина Сергеевна, обратившись к сыну и его невесте. – Расскажи, – тотчас переложил ответственность на невесту Келла. – А? – не сразу поняла она. – А, как познакомились… В ее памяти огнем тотчас вспыхнула сцена годичной давности, где она бегала от синеволосого придурка по гримерке, а после угрожала туфлей с острым каблуком. А потом он украл ее сумку и шантажировал. – Нам тоже очень интересно, – поддержал Марину Сергеевну дядя Витя, явно издеваясь. – Ну, знаете, все произошло так внезапно, любовь всегда внезапно стреляет в наши сердца. – Нина собралась с духом и начала: – Это был теплый майский день… – Ефим же вчера сказал, что вы в апреле познакомились, – удивленно приподнял бровь Александр Михайлович. Девушка досадливо поморщилась. – Ах, да, апрельским теплым вечером нас совершенно случайно свела судьба. Я пришла на концерт симфонического оркестра – исполняли Чайковского, и так вышло, что Ефим сидел рядом, в партере. Мы наслаждались музыкой и не замечали друг друга – я до сих пор думаю, что бы было, если бы так и не заметили? – Ниночка вздохнула горестно. – А после концерта я случайно забыла свою сумочку на сиденье – так, знаете ли, прониклась Чайковским. Ефим увидел ее и догнал меня. Я была ему очень благодарна! Ведь в сумочке было все: и деньги, и документы… Так прозаично мы и познакомились, и Кел… Ефим пригласил меня на свидание. – Тут Ниночка опустила глаза, словно застеснявшись. – И так вышло, что мы стали встречаться… Совпадение взглядов, вкусов… – Особенно музыкальных, – поддакнул музыкант, которому всегда нравилось, как складно врет Журавль. – … точек зрения… Ефим, – погладила Нина парня по щеке со сладенькой улыбочкой, – такой замечательный. Очень заботливый и нежный. Виктор Андреевич закатил глаза. Нежности он в этом «гнусном панкообразном» не видел ни грамма. Только наглость. Небось упивается, что знаменитость. – И добрый. Как папа, – добавила девушка. И теперь уже Келла закатывал глаза. Быть похожим на дядю Витю ему совсем не хотелось. А доброты он в нем не находил совершенно. Александр Михайлович, кажется, тоже. Он неопределенно хмыкнул и вновь принялся за мясо. – А как Ефим за тобой ухаживал? – спросила Таня. История любви Нины и брата казалась ей жутко романтичной. Она тоже хотела себе парня-музыканта. Даже просила Ефима познакомить ее с кем-нибудь из группы, но старший брат отчего-то яро воспротивился и заявил ей: «Лучше учись, а не дурью страдай!» – Ефим дарил мне цветы и подарки. Мы гуляли по берегу ночной реки. И один раз даже были на крыше и смотрели на звезды… Ой, – спохватилась Ниночка, увидев, как волком на нее смотрит собственный отец, для которого прогулки дочери по каким-то там непонятным крышам в ночное время суток были дикостью. – Папа, не ругайся, это было всего раз… Мы смотрели на звезды, разговаривали о поэзии, философии… – Откуда нашему Фимке что-то о поэзии знать? – искренне удивился его отец. Он отлично помнил, как сын прогуливал литературу. А учительница, которая была их соседкой с третьего этажа, приходила жаловаться. – Между прочим, любимый поэт Фимы – Маяковский, – пропела Нинка, и Келла мрачно на нее глянул – в поэзии, тем более, футуристов, у него был большой пробел. – Он, знаете, мне декламировал на крыше: «Ведь, если звезды зажигают – значит – это кому-нибудь нужно?» А я слушала, смотрела в небо и думала, как мне безумно повезло, что он у меня есть. – Какая тонко чувствующая натура, – покачал головой Виктор Андреевич не без издевки. – А продекламируй мне еще какой-нибудь стих? Вот чтобы душу вынуло! – Легко, – мигом сориентировался Келла. И выдал: Звезды – души богов ушедших, Что мерцают во тьме небесной: Злых, кровавых и сумасшедших. И на небе им очень тесно. Нина мигом узнала, что декламирует жених, и пнула его под столом, чтобы он заткнулся. Ибо дальше должно было говориться о бойне, которую устроили эти самые боги-звезды, падая на землю и разрывая ее на части, сея хаос и разруху. Это была одна из первых песен «На краю», которую Журавль, к слову, очень любила. Келла вовремя замолчал, поняв, что никто не оценит кровавых подробностей – плод фантазий Кея. – Что это за поэт? – удивился весь стол. – Антон Тропинин, – ответил Келла, смеша Ниночку. – Серебряный век, все дела. – Что-то я такого не припомню, – изумленно сказала его мать, поэзию любившая, хоть в школе она и преподавала математику. – А это малоизвестный поэт. Младосимволист, – подсказала Нина, – так сказать, второй плеяды. А еще Ефим мне песни пел, – вдруг добавила она. – Ужасно романтично. Услышав это, дядя Витя поморщился, а Сергей едва не рассмеялся – помнил этот цирк. – И писал признания на асфальте, – продолжала мстительно Журавль. – И даже звезды с неба обещал подарить. – Дарить звезды с неба – удел алкоголиков, – довольно громко заявил дядя Витя, навлекая на себя гневный взгляд будущего свата и недовольный – зятя. – Ой, папочка, перестань. Келла очень нежный, – не переставала Нина. – Знаете, у нас с ним как-то так просто все получилось, как будто бы так и должно было быть, – улыбнулась она родителям жениха. Келла не выдержал и под злобным взглядом дяди Вити встал, подошел к девушке, поднял ее с места и обнял. Видя это, даже Александр Михайлович немного оттаял. Невестка нравилась ему куда больше ее папаши с противной ряхой. Таких хлыщей, ворующих миллионы, отец Келлы привык щелкать, как блох. – Так просто… – задумчиво повторила Нина и склонила голову к плечу Келлы. Тот умудрился звонко поцеловать ее в лоб. А после, потеснив невесту, сел на диванчик рядом с ней. – Как романтично, – захлопал дядя Витя. – Все гениальное просто, – согласилась Марина Сергеевна, приняв рассказ за чистую монету. И мама Ниночки тотчас согласилась с ней. – Жаль, что вы мало видитесь, – вздохнула она. – Ефим теперь в Германии… Ты переедешь к нему после свадьбы, Ниночка? – Мы еще думаем, как быть, я ведь учусь, – похлопала та ресницами. – А, зятек, расскажи-ка поподробнее, чем ты там в Германии занимаешься? – не вовремя встрял дядя Витя. Келла недовольно взглянул на тестя. – Работу работаю, папа, – отвечал он хмуро. – А какую, Ефим Александрович? Ты ведь инженер? – явно решил поиздеваться над ним всласть Журавль-старший, прекрасно помнящий о том, что родня Зелибобы не знает о его музыкальной карьере. И что только за дураки? Как такое можно не заметить? Сам Виктор Андреевич, конечно же, считал себя знатоком душ собственных отпрысков. Келла попытался перевести разговор, но Журавль вновь стал его доставать. – Что там у тебя за работа-то такая? Сколько получаешь? Перспективы карьерные есть? – дразнил он зятя. А Александр Михайлович решил вдруг, что будущий тесть намекает на то, что профессия у его сына простая и денег много простому инженеру не заработать. «Не чета твой нищий олух моей красавице», – читал папа Келлы в голубых глазах Виктора Андреевича и злился все больше и больше. – Честная, – вдруг сказал он, стукнув кулаком по столу – и все сразу замолчали. – Честная работа. У нас семья такая. У нас честь и верность себе, своему делу и своей женщине в почете. А у вас как с этим, господин Журавль? Взгляды мужчин скрестились. Оба друг друга в данную минуту презирали. – Саша, перестань, – попыталась успокоить его супруга, и Софья Павловна с пониманием посмотрела на женщину. – Что – Саша? – гаркнул мужчина. – Ему, видите ли, профессия Ефимкина не нравится! А мне прыщи всякие не нравятся, которые миллионами крадеными ворочают. И я им не нравлюсь, когда допросы веду, – горячо говорил мужчина. Таня надула щеки и медленно выдохнула, Келла попытался успокоить отца, но тот его и слушать не хотел.