Как только Данте сделала это, Викрам выпучил глаза. Он сдёрнул ноги со стола перед собой, едва не грохнувшись, так спешил добраться до клавиатуры. Данте наблюдала, как он нажимает несколько клавиш. Через считанные секунды перед ним появилось другое изображение женщины, на которую смотрела Данте. Данте взглянула на свой монитор, раз они были связаны, и увидела приближенное изображение под другим углом. Женщина была одета в щеголеватый деловой костюм из красной кожи и черные кожаные сапоги на высоких каблуках. Данте смотрела, как она улыбается под зонтиком, который держал над ней, должно быть, другой видящий, судя по его темно-пурпурным глазам. Он подобострастно улыбался ей, стараясь поспеть за её широкими шагами. Женщина в красной коже, похоже, почти не замечала. Она словно в замедленной съёмке запрокинула голову, широко улыбаясь привлекательному мужчине с рыжеватыми волосами, убранными заколкой, и светлыми глазами. Он шёл по другую сторону от неё, одетый в более традиционный чёрный костюм с красным галстуком и сам нёс свой зонт. Длинные распущенные волосы женщины свободно свисали, чёрные вплоть до кровавых кончиков, которые сияли ещё более ярким оттенком красного, чем кожаные брюки. Кассандра Джайнкул. Война — для помешанных Миферов, к числу которых относилось большинство приятелей-ледышек Данте. Из биографии этой цыпочки Данте знала, что она была обыкновенной беспородной американской дворняжкой, как и сама Данте, но на изображениях она выглядела стопроцентной тайкой, если не считать телосложения. Её рост и размер груди больше подходили европейке или африканке — по крайней мере, судя по тем тайцам, которых Данте знала по школе. — Бл*дский Зевс, — выдал Викрам, повторив одно из ругательств Данте. Просмотрев ещё несколько экранов, он снова выругался на другом языке, вероятно, на том языке видящих, прекси, или на хинди, поскольку эти два наречия были для него родными до английского. Данте наблюдала, как под видео с маркерами черт лица и походки всплывает aleimi-отпечаток, который служил третьим подтверждением личности. Увидев напряжение, проступившее в фиолетовых глазах индийского видящего, когда тот щёлкнул пальцами Анале и Деклану, передав изображения на их экраны, Данте снова нахмурилась. — Большой босс захочет знать, верно? — спросила она. — Да, — ответил Викрам, не поднимая на неё взгляда. На его мрачном лице отразилось столько злости, сколько Данте никогда прежде у него не видела. Она буквально ощущала ярость, нараставшую в комнате, и не только от Викрама. У всех пятерых видящих на лицах появились схожие выражения, отчего они выглядели откровенно воинственными. Совокупный настрой вызвал гудящее напряжение в теле Данте и даже в её разуме. От этого напряжения её кожа сделалась горячей, а дыхание участилось. А ещё это заставило её разозлиться. Разозлиться за её друзей. Даже разозлиться за Меча. Настолько разозлиться, что даже зубы заскрежетали. — Он приедет сюда, ведь так? — спросила она. — Меч? Анале посмотрела на неё, прищурив свои светлые глаза с золотым ободком. Увидев выражение на лице женщины, Данте ощутила, как дрожь жара заливает её тело. — Да, он приедет, моя прекрасная кузина, — пробормотал Викрам в ответ, всё ещё напряжённо глядя на экран. — Полагаю, Меч действительно явится сюда очень скоро… Глава 12 Чёрный дым 20 мая 1990 года Парк Золотые Ворота, Сан-Франциско Я морщу нос, снимая тонкими пальчиками свой кусок розовато-голубой колбасы с намазанного майонезом хлеба. Я кладу его на кору дерева рядом с её кусочком. Обычно мясо — это моя любимая часть. Но я больше хочу щенка. Нам нужно приберечь мясо для него. В любом случае, я морщу нос не из-за колбасы. — Ты хочешь ребёнка? — я говорю это Касси, моей лучшей подруге. — Фу. Зачем? — Они милые! — объявляет она, откидывая назад свои длинные чёрные волосы. Я очень, очень хочу, чтобы её волосы были моими. Касси такая хорошенькая, прямо как из книжки со сказками. — …И ты можешь придумывать им имена, — заявляет она. — И покупать им одежду, и наряжать их. Ты можешь возить их в колясках. И кормить их всякой всячиной, и играть с ними. — А разве они не вонючие? — мой шестилетний нос ещё больше морщится. — У нашей соседки есть ребёнок, и от неё пахнет какашками, — я хихикаю, наблюдая, как Касси хмуро смотрит на меня. — Точно какашками. Она издаёт странные звуки… и плачет. Она часто плачет. — Ну, я же буду старше, — объясняет Касси своим лучшим взрослым голосом, и по её лицу видно, что она уже старше меня. Она шлёпает меня по руке. — И мой ребёнок не будет пахнуть какашками. — Не для меня, — говорю я, решив, что мне нужно сделать своё заявление. — Я хочу стать космическим пиратом. Как Роджер Дерм в «Космических войнах». Нельзя иметь детей в космосе. Они взрываются. Касси снова шлёпает меня по руке. — Они не взрываются. — Нет, взрываются. Мой папа так сказал. Я стараюсь подумать, правда ли он это сказал. Кажется, да. Я помню что-то о людях, взрывающихся в космосе. Но сейчас мои слова ставят в тупик Касси, которая считает моего папу самым крутым папой на свете. И это правда. Я смотрю вниз с нашего высокого места на дереве… и смеюсь. Джон стоит под нами, его тонкие ноги расставлены в нескольких футах друг от друга, и он пристально смотрит на меня с земли. Покрасневший и потный, он выглядит так, будто нас от него отделяет миля. Земля под его ногами покрыта сосновыми иголками и хрустящими дубовыми листьями, но я всё ещё вижу газон с травой. Мы с Касси сидим верхом на большой ветке, торчащей из ствола старого дуба — самой высокой, до которой мы сумели добраться, карабкаясь в кроссовках. Мы обе одеты в платья, так что кора немного царапает мне попу, но в остальном всё супер. — Мы видели восход солнца! — радостно кричу я ему. — Тебе надо было пойти с нами, Джон! — Спускайся оттуда! — он рявкает на меня, резким жестом указывая на грязь. — Прямо сейчас! — Ты пойдёшь с нами? — говорю я, хлопая в ладоши. — Ты можешь быть мужем Касси! Касси бьёт меня кулаком по голой ноге, но хихикает. Ей нравится Джон. Возможно, она действительно хочет, чтобы он стал её мужем. Может быть, они поженятся и заведут детей, когда вырастут, и тогда мы все сможем жить в одном доме с мамой и папой и иметь много-много щенков. И лошадку тоже. Джон поправляет очки на своём веснушчатом носу, хмуро глядя на меня так, как умеет только он. Его худые бледные руки торчат из сине-жёлтой полосатой футболки над слишком мешковатыми джинсами, которые он всегда носит. Ему одиннадцать лет, и даже сейчас он умудряется держать в руках книгу. Зная его, это, вероятно, что-то «полезное», как он говорит; например, одна из папиных книг про поля и ручьи, чтобы он мог найти нас, или, может быть, что-то о том, как лазить по деревьям. — У тебя огромные проблемы! — он кричит на меня. — Вот увидишь, когда спустишься сюда! Мама и папа искали тебя повсюду! — Пойдём с нами, Джон! — зову я его. — Мы собираемся сбежать, — добавляю я на тот случай, если он ещё не догадался об этом. — И завести собаку! — радостно добавляет Касси. Она показывает на ту часть ветки, где мы положили колбасу из наших бутербродов. — Мы будем жить на пляже! — говорю я ему. — И у нас будут мужья и дети! — добавляет Касси. — И мы будем космическими пиратами! — говорю я, чтобы не уступать. Раскрасневшийся, вспотевший, а теперь, может быть, как никогда злой, Джон сердито смотрит на нас, уперев руки в бока — ну, на самом деле, на меня. — Они позвонили родителям Касси, — холодно говорит он. Воцаряется секунда тишины, пока это откладывается в сознании. — Нет! — вопит Касси. — Нет! Зачем? Зачем? Джон сердито смотрит только на меня. — Тебе повезло. Они чуть не вызвали полицию. Я смотрю на него сверху вниз, чувствуя, как холодеют мои ладошки, хватающиеся за ветку дерева в парке Золотые Ворота. Теперь у меня болит живот, мне страшно, но я могу смотреть только на свою лучшую подругу, Касси. Касси плачет, громко шмыгая носом, и слёзы текут по её круглому лицу. У неё грязь на носу и щеке, там, где она вытерла слёзы после того, как схватилась за ветку.