— Завтра. Если пойдешь сегодня, матушка решит, что ты ушла со мной, и ее уже не переубедишь. — Разве она не знает, куда ты идешь? — спросила я. — В том-то и дело, что нет. Не вздумай ей рассказывать, моя Мэри, а не то она сварит меня заживо! Он взъерошил мне волосы, взял свой мешок и направился к церкви и прибрежной тропе. Надо было напомнить ему об опасности, попросить беречь себя, но в тот миг я об этом не подумала. Я взяла молоток, налила воды во второе ведро и села у порога. А потом начала разбирать комья глины и камни. У меня получилось три кучки. Слева я положила «пустышки», в которых, на мой взгляд, точно ничего не было. Справа — камни, в которых наверняка таились сокровища. А посередине — те экземпляры, которые еще надо было проверить. С этой-то кучки я и начала. С каждой находки я первым делом смывала грязь, а потом осторожно била по ней молоточком. Итого три «крокодиловых зуба» и один «чертов палец». Судя по всему, у чертей бессчетное множество рук — или пальцев, потому что мы с Генри нашли их более сотни! Чем не научное доказательство, что на самом деле никакие это не пальцы?! Некоторые наивно зовут их «громовыми стрелами», но уж я-то в молниях понимаю куда больше и могу вас заверить, что для громовых стрел они маловаты. Еще я нашла щиток — такой же, как в тот раз, когда отец впервые взял меня с собой на берег. Только сейчас он меня совсем не восхитил. В той кучке не обнаружилось ничего особенно ценного, но я все равно вымыла все находки и отложила их в сторону. Я долго думала, за что же мне приняться дальше. Что будет приятнее? Отыскать сокровища там, где я и не ожидала их увидеть, или ничего не найти в кучке, где, как подсказывало чутье, непременно должно лежать нечто ценное? И то и другое совсем не радовало. И то и другое означало бы, что чутью доверять нельзя. В душе замерцала слабая искорка страха, и вдруг все кругом помрачнело, словно на небо набежала черная туча. Мной овладело странное чувство. Временами, когда на матушку нападала дрожь, она говорила: «Гусь прошел по моей могиле». Эта поговорка всегда казалась мне страшно глупой, потому что ни в какой могиле матушка не лежала, а если бы и лежала, с какой стати ее потревожило бы появление гуся?! Но в тот миг я почему-то сразу вспомнила об этой птице. Мне живо представился гусь, который пристально глядит на меня желтыми глазами, но вскоре это видение рассеялось. Начался дождь. «Чертовы пальцы» быстро намокли и заблестели. Казалось, они вот-вот расползутся в разные стороны. Я торопливо собрала их в подол и юркнула в дом. Матушка стояла у стола, неподвижная, как статуя, и смотрела на меня невидящим взглядом. — Матушка? — позвала я ее. — Мэри! — наконец она меня заметила. — Только что по моей могиле прошел гусь! Я не верю в чертей и призраков, не верю людям, которые заявляют, что умеют предсказывать будущее или еще какую-нибудь ерунду, но от матушкиных слов по спине пробежал холодок. От страха меня даже замутило. Матушка заметила, как изменилось мое лицо после ее слов. Она тут же кинулась ко мне и едва не задушила в объятиях, а ведь я их, как вы уже знаете, не слишком люблю. Но я не стала вырываться, хоть объ­ятия и оказались такими крепкими, что было трудно дышать. Окаменелости, которые я прижимала к себе, больно врезались в кожу. От матушки пахло луком, а еще от нее исходил какой-то противный кисловатый запах — так иногда пахнут носки Джозефа, — и потому я затаила дыхание. Через минуту-две матушка меня отпустила. Я пошатнулась, и щиток с «чертовыми пальцами» полетел на пол. Но не успела я собрать рассыпавшиеся окаменелости, как матушка схватила меня за плечи и заглянула мне в глаза. — Мэри, где твой отец? — строго спросила она. — А если скажу, ты и впрямь его заживо сваришь? — спросила я. Мне страшно хотелось угодить им обоим. Матушка сощурилась и отпустила меня. — Небось, он снова на этом проклятом побережье?! Опять камешки свои собирает, не ведая забот, а я сиди дома и дожидайся его, сходи с ума от беспокойства! Ну что за человек такой! Так бы и пришибла, ей-богу! Мне не терпелось заметить, что если матушка и впрямь хочет его пришибить, то даже хорошо, что он не возвращается домой, но я вовремя прикусила язык. Матушка сорвала с себя фартук, швырнула его на пол — да с такой силой, что в воздух поднялось облачко пыли, — а потом принялась пинать окаменелости, разметав их по всей кухне. Я внимательно следила за тем, куда разлетались наши находки, потому что хотела потом их собрать. Оставалось только надеяться, что они не расколются. А потом матушка разрыдалась. Ее всю затрясло, дыхание сделалось громким и судорожным, а плечи заходили ходуном. Наконец она повернулась ко мне. Лицо у нее покрылось красными пятнами, а глаза так опухли, что их почти не было видно. — Меня мучают дурные предчувствия, Мэри. Очень дурные. Знаю, что и тебя тоже. Я все поняла по твоему лицу. — Но это же не значит, что непременно случится что-то плохое! — заметила я. — Может, ты и права. Но вдруг оно уже случилось? Что тогда? — Если так, то ничего не поделаешь, — ответила я. Но то были лишь храбрые речи, за которыми я прятала страх. Стараясь успокоиться, я остановила взгляд на разбросанных по полу диковинках. — И потом, ты же сама хотела «пришибить» отца, а в этом тоже хорошего мало. Матушка застонала от отчаяния. — Да это же просто слова, — устало ответила она. — И не надо делать вид, будто ты не поняла. Но я уже не слушала ее. Матушка заметила, что взгляд мой прикован к щитку, застрявшему под шкафчиком с посудой. Ее лицо тут же раскраснелось от злости. — Убери эти треклятые камни с глаз моих! Я послушно собрала окаменелости, отнесла их наверх, в спальню, и спрятала под одеялом с той стороны кровати, где обычно спала, а потом вернулась на кухню. Матушка немного успокоилась — во всяком случае, плакать перестала — и начала готовить жаркое из картошки и остатков лука-порея, но думала явно не об обеде. Мне казалось, что если она и дальше будет так же рассеянно орудовать ножом, то точно отрубит себе палец (и это станет единственным кусочком мяса в нашем жарком). Я хотела спросить у нее разрешения сходить к Гарри, чтобы узнать, не сварила ли его жена Криста голову угря и нельзя ли забрать череп, но потом решила, что сейчас не стоит оставлять матушку одну. Мне по-прежнему было не по себе. Несмотря на свои храбрые речи и на то, что я не верила россказням о гусях и могилах, в глубине души я чувствовала: случилось что-то страшное. Я не позволяла себе расплакаться — сидела неподвижно и старалась думать только о черепе угря. Неожиданно мне вспомнился Генри. На память пришли его слова: «Очень надеюсь, что вы так и не узнаете, каково это — потерять отца». А ведь я тогда подняла его на смех… Конечно, однажды отец умрет. Все живое в один прекрасный день — или ночь — погибает. Лишь бы только не сегодня. Пожалуйста. Когда Джозеф вернулся с работы, за окном было темно — хоть глаз выколи. Он тут же бросился в мастерскую, надеясь найти там отца, но я точно знала, что тот еще не пришел. В голову лезли жуткие мысли. От них не было спасения. Мне представлялось, как отец лежит в грязи, а глаза, уши, нос и рот у него забиты тиной и илом. Он ничего не видит. Он не в силах дышать. И кричать тоже не в силах. Или отца поглотила морская пучина. Или мощная волна унесла его в море, а потом выбросила на острые камни, разбив, как глиняную чашу. Как я ни старалась отогнать от себя эти мысли, у меня ничего не получалось. Наконец стук в дверь прервал поток моих кошмаров наяву. На пороге стояли двое мужчин. Я узнала лишь одного из них, Гарри. Крепкого седовласого рыбака, безжалостного палача угрей. Лицо у него было такое загорелое, что походило на кусок задубелой кожи. Мне всегда очень нравились его лучистые голубые глаза, но в тот поздний вечер они не сверкали. Он был бледен и встревожен. И явно пришел к нам домой вовсе не для того, чтобы вручить мне череп угря. — Здравствуй, малышка Мэри. Скажи, а Молли дома? Матушка тут же подошла ко мне, второй раз за день обхватила меня за плечи и крепко прижала к себе. Я затаила дыхание. — Гарри, с Ричардом что-то случилось? Неужели он… неужели… Матушка не в силах была произнести это слово, это страшное слово, которое могло в один миг уничтожить все надежды на счастье. — Нет. Нет… — к счастью, Гарри не сказал это страшное слово. Вот только в голосе рыбака звучало едва уловимое «но». — Молли, случилась большая беда. Ричард, судя по всему, взобрался на самую вершину Черной Жилы. Наверное, решил срезать путь, чтобы поскорее вернуться домой. И упал. С огромной высоты. Горожане несут его сюда. Крепитесь, вас ждет страшное зрелище. Хвала Небесам, Ричард жив, но… Искалечен. Чудовищно искалечен. Матушка так сильно сжала мне плечи, что я едва не вскрикнула, но вовремя прикусила губу. Слезы я презирала. Нет, я не заплачу. Никогда. За спиной у Гарри замаячили незнакомые фигуры. Четверо мужчин несли за уголки большой кусок парусины, провисающий под весом лежащего на нем человека. Отец! Его занесли в дом и положили на стол. В бледном свете лампы я разглядела, что он был весь в грязи с головы до ног, а по щекам у него алыми ручейками струилась кровь. Матушка схватила первое, что попалось ей под руку, и кинулась вытирать ему лицо. Это был мой передник, в котором я ходила в воскресную школу. Матушка принялась стирать с отцовской кожи кровь и грязь с такой нежностью, какой я в ней отродясь не замечала. — У него огромная рана на лбу, Молли, — сообщил один из незнакомцев. — Наверное, сильно ударился о камни и лишился чувств. — Разума, — вздохнула матушка. — Разума он лишился еще в тот день, когда ему впервые взбрело отправиться на Черную Жилу. Опаснее места не придумаешь! Я ведь его предупреждала, это все знают. Говорила, что однажды скалы погубят либо его самого, либо наших детей. Но он меня не слушал. Упрямец, каких поискать! И он поплатился за свое упрямство, видит Бог! Я всегда говорила, что на Черной Жиле царствует смерть, недаром скала усеяна трупами! Как в воду глядела! Теперь он и сам почти труп… Отчаянно рыдая, матушка стирала грязь с отцовского лица. Под спутанными волосами я увидела глубокую рану. — Наверное, ее надо зашить? — спросил Джозеф, уже успевший вернуться на кухню. — Нет у нас денег на докторов, Джо, — печально ответила матушка. — Придется ему довольствоваться сиделкой Молли. Спасибо вам, друзья и соседи, за то, что принесли его домой, — сказала она, повернувшись к мужчинам. — А теперь выйдите, пожалуйста, мне нужно хорошенько его вымыть. Джо позовет вас, когда можно будет переложить его в постель. — Мы подождем в пабе, — сообщил Гарри, но, заметив, как изменилось матушкино лицо, поспешно добавил: — Только потому, что он тут по соседству! Обещаю, мы не возьмем в рот ни капли спиртного, пока не уложим Ричарда в постель. Я ласково погладила отца по голове. В тот миг мне больше всего на свете хотелось, чтобы он открыл глаза. Когда-то давно, когда меня ударила молния, он так же сидел рядом и молил Бога о том, чтобы я пришла в себя. — Ну же, отец! Проснись ради своей Мэри! На краткий миг его ресницы затрепетали, словно крылья бабочки, а потом он вновь погрузился в глубокий сон. 12. Битва жизни со смертью