– Ну я пойду, – промолвил Джексон, вставая, но Сорвин ничего не ответил. – Неплохо, – выдавил из себя Ламберт, даже не удосужившись придать радости своему голосу. – Благодарю вас, сэр, – столь же сдержанно ответила Беверли. Ламберт сухо кивнул и двинулся прочь. Беверли осталась стоять в гулком коридоре, глядя, как он удаляется с папкой под мышкой. В иерархии ее ценностей поздравления Ламберта занимали довольно низкое место и стояли чуть выше ампутации конечностей – в любом другом случае она предпочла бы пройти пару сотен километров по битому стеклу, лишь бы не сталкиваться с этим бездушным негодяем; и тем не менее в этот момент она почему-то испытала удовольствие от его похвалы. Ламберт давно ее ненавидел, и если он счел, что недавнее раскрытие ею дела о кредитных карточках заслуживает одобрения, то у нее были все основания полагать, что она может поставить крест на прошлом и начать продвижение по служебной лестнице. Она развернулась и легким шагом двинулась в сторону ресторана. На его месте когда-то была обычная столовая, но потом ее отремонтировали, пол застелили коврами, и ассортимент блюд стал куда более разнообразным, чем сосиски, жареная рыба и котлеты, которые подавались здесь прежде. Отдельный зал с низкими удобными диванами, расставленными вокруг низких кофейных столиков, усиливал впечатление «плюшевого» модернизма, хотя со временем на обивке появились потеки и следы от сигарет, а столешницы густо покрылись граффити. Беверли опустилась на один из диванов и принялась грызть яблоко, купленное в буфете, однако оно, несмотря на свой привлекательный вид, оказалось ватным и безвкусным. Настроение из-за этого у нее сразу испортилось, и она глубоко вздохнула. Ты всегда ориентируешься на внешний вид, когда дело касается удовольствий. Может, в этом и заключается твоя главная ошибка? Она посмотрела на яблоко, лежавшее на столе, и увидела, что его мякоть уже успела покрыться рыжим налетом. Дерьмо с позолотой. Стал бы Айзенменгер исключением из этой длинной череды позолоченных ублюдков? Может, да. А может, и нет. У нее зазвонил мобильник, и она поспешно вытащила его из сумки. – Да? – Беверли? – Кто это? – Сорвин. Эндрю Сорвин. Мы работали вместе несколько лет тому назад. Конечно, она его помнила – трудно было забыть человека с такой фамилией. Он был высоким, довольно симпатичным и совершенно неопытным. Пытался ли он ее трахнуть? Ей хотелось думать, что да. К тому же у него были задатки толкового детектива. – Да, помню, – осторожно ответила она, прекрасно понимая, что бывшие коллеги редко звонят из альтруистических побуждений; обычно такие звонки предвещали неприятности. – Я теперь занимаю должность инспектора. В Вест-Мидлендсе. Замечательно. Не хватало еще, чтобы какой-то прыщавый юнец обогнал ее в карьерном росте; опять какой-то крутой парень пронесется мимо по внешней полосе, а она будет кандыбать в своей развалюхе с перегревшимся двигателем и рассыпающейся подвеской. – Браво! Он расслышал сарказм в ее голосе, но не стал обращать на это внимание. – Я тут занимаюсь одной странной историей, и она напомнила мне о старом деле, над которым мы работали вместе. – Правда? – Она сменила сарказм на безразличие, чтобы скрыть любопытство. Зачем он звонил ей? Насколько она помнила, он был серьезным и вдумчивым человеком. И она находила эту серьезность очень трогательной, так как в прежние дни и сама была такой. Более того, как она припоминала, он вел себя необычайно тихо и застенчиво и она даже не сразу поняла, что он в нее влюблен. И лишь едкие и саркастические замечания коллег на какой-то пьянке, во время которой Сорвин, скорее всего, уже лежал под одеялом и пил горячее какао, заставили ее задуматься. Конечно, ей это польстило, как всегда льстило подобное внимание… Польщенная дура. При этой непрошеной мысли она презрительно фыркнула, пытаясь скрыть свою неуверенность, и продолжила слушать его рассказ. И когда до нее дошел смысл его слов, все ее равнодушие как рукой сняло. – Помнишь двойное убийство, которое мы расследовали? Дело Итон-Лэмберта. Еще бы! Разве такое забудешь? Это дело дало ей профессиональный опыт, и она, вероятно, никогда не сможет его забыть. – Ну и что? – Беверли постаралась сохранить безразличный тон, однако не была уверена в том, что ей это удалось. – У жертв еще были такие необычные имена… – Клод и Пенелопа, – подсказала Беверли. – Да, именно. Она все еще не понимала, к чему он клонит, но ей это уже начинало не нравиться. Мимо нее прошла женщина-детектив, с которой у Беверли сложились дружеские отношения. В руках у нее была чашка, и, судя по всему, она собиралась устроиться рядом, но Беверли покачала головой. – Так чего же ты хочешь? – спросила она у Сорвина. – Все это довольно странно. У нас тут парень, который заживо сгорел в своей машине… – Есть подозрения? – Да, пока я рассматриваю вероятность убийства, хотя, возможно, это было самоубийство – есть намеки на то, что случившемуся предшествовала депрессия. Однако кое-что не стыкуется, поэтому сейчас я проверяю некоторые детали. Ну что ж, вполне разумно. Она поймала себя на том, что подсознательно одобряет его действия. – Он останавливался в соседнем городке, Мелбери, – продолжил Сорвин. – Когда я просматривал его вещи, то наткнулся на золотые часы. – Краденые? – Я сперва тоже так подумал, но потом нашел фотографию. – Сорвин помолчал. – Я еще не уверен, но, по-моему, на ней изображены Флеминги. – И? – Беверли чувствовала, что они подходят к финалу, и этот финал ей совершенно не нравился. – На этих часах была гравировка «Пенелопе от Клода на память». Беверли онемела, и в ее голове завертелся целый вихрь мыслей, ни одну из которых ей не удавалось додумать до конца. – То есть, возможно, они и были украдены, – продолжил Сорвин, – но как-то странно, что вор хранил у себя фотографию людей, которых обокрал. Беверли чувствовала, что должна что-то сказать. – Это в том случае, если на фотографии действительно изображены Флеминги. – Да, конечно… – И если часы принадлежали именно им. – Ну, имена Клод и Пенелопа нечасто встречаются. – Он явно был разочарован ее скепсисом. – И чего ты хочешь от меня? Сорвин продолжал говорить с робкой неуверенностью, словно она по-прежнему являлась его начальницей, хотя они теперь занимали одинаковые должности. – Я хотел бы, чтобы ты проверила опись имущества по этому делу и узнала, не значатся ли среди украденного золотые часы. Я могу выслать тебе фотографию. Кроме того, может, ты взглянешь на снимок пожилой четы? Фотография старая и потрепанная, но лица на ней видны отчетливо. Я сейчас пошлю ее тебе факсом. – Хорошо, – как можно более бодрым тоном ответила Беверли. – Я с радостью вернусь к этому делу. Хотя вряд ли это прозвучало искренне. Благодарности Сорвина не было границ. – Спасибо. Может, тебе удастся связаться с их дочерью – как ее звали? Возможно, она узнает часы, даже если они не внесены в список украденных вещей. Беверли едва не рассмеялась при мысли о том, что ей придется обращаться к этой ядовитой сучке. – Сейчас не могу вспомнить, как ее звали, – спокойно ответила она. – Да и нынешний ее адрес, скорее всего, отсутствует в деле. – Да, конечно. Он был настолько разочарован, что она поспешила его утешить. – Ладно, посмотрим. Даже если мне не удастся с ней связаться, я просмотрю материалы дела. – Возможно, все это ерунда и вообще не имеет никакого отношения к погибшему, и тем не менее надо это проверить. И кто знает – может, нам придется вновь открыть дело Итон-Лэмберта? О боже! – Посмотрим, посмотрим. Ты пошлешь мне фотографию прямо сейчас? – Я уже это делаю. Я действительно страшно тебе признателен, Беверли. Она расслышала в его голосе намек на прошлое. Может, он до сих пор испытывал к ней нежные чувства? – Никаких проблем, Эндрю. Буду рада тебе помочь, – ответила она. Сорвин повесил трубку, а Беверли еще долго сидела, погрузившись в размышления. Утром Айзенменгер, ездивший в Мелбери за газетами, вернулся к замку другой дорогой, которая вела мимо игровой площадки. Весной, летом и ранней осенью канаты, качели и подземный ход использовались на полную катушку, однако зимой все находилось в запустении.