Вернувшись на кухню, уставился на кофе, который, не вынеся долгого ожидания, выполз на плиту из джезвы, обезобразив белую поверхность плиты темно-коричневыми пятнами. — Наша жизнь, ма шери, не всегда напоминает праздничек, — философски заметил Лариков, снимая наполовину опустевшую джезву и стирая тряпкой пятна. — Иногда выдаются дни, которые можно смело обозначить как траурные! * * * Ох, какое же несчастье случилось со мной по дороге! Только я вылезла из автобуса, как какой-то сивый «мерин» промчался по луже так, что я была вынуждена принять грязевую ванну! — Вот пакостник! — пробормотала я, тщательно осмотрев свою куртку, но ничего особенного не обнаружив. Грязь была какого-то мистического свойства. Совершенно непонятным образом она оставалась незаметной, пока я не вошла в подъезд. Но стоило мне там опустить глаза, как я застыла в ужасе. Вся моя куртка была теперь похожа на шкуру далматина наоборот. То есть, будучи черной, она украсилась мерзкими белыми пятнами! — Похоже, эта лужа была с добавлением мела, — проворчала я, пытаясь оттереть это безобразие, — и теперь я до смерти перепугаю несчастную старушенцию, которая была настолько милой, что согласилась побыть нашим клиентом! И что по этому поводу скажет мое начальство? Впрочем, по здравом размышлении я решила, что «начальству» лучше бы помолчать в тряпочку, поскольку оно рискует получить в ответ намек на то, что все приличные детективы имеют машины. И не я виновата, что никак не могу себе на эту самую машину заработать! Когда мне удалось размазать белые пятна по куртке, придав ей более-менее приличный серый цвет, я нажала на кнопку звонка. На лице моем засияла приветливая улыбка, которую я напяливала регулярно в надежде понравиться возможному клиенту. Иногда это, кстати, вполне удавалось, хотя Пенс однажды сказал, что эта улыбка отчего-то напоминает ему гримасу отвращения. Из глубины квартиры приближались шаги, и я надеялась, что наша встреча будет счастливой для обеих сторон. Дверь открылась. На пороге стояла высокая худощавая пожилая женщина и смотрела на меня беспомощными и безнадежными глазами. Под действием этого взгляда моя улыбка показалась мне идиотской, и я поспешила вернуть лицу нормальный вид. — Здравствуйте, — сказала я. — Вы мне звонили. Я Александра Данич. Женщина кивнула, но осталась стоять на прежнем месте как истукан. Словно не доверяла мне или, что намного хуже, замыслила недоброе. — Вы мне звонили, — повторила я, пытаясь протиснуться в коридор. Она будто очнулась. — Ах, да. Простите, ради бога. Проходите… Видимо, это судьба. И я уже ничего не могу изменить… Сказав такую вот странную вещь, она отодвинулась, с опаской посмотрев через плечо, и впустила меня в комнату. Если до этого у меня были нехорошие мысли, что меня попросту разыгрывают, то, оказавшись в этой комнате, я поняла, что это не так. В комнате находилась еще одна женщина, молодая и очень милая, с тонкими чертами лица. И не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять: с этими женщинами случилась беда. Этой бедой пропахла вся комната. И обе они почему-то смотрели на меня со страхом, как будто от меня исходила опасность. * * * Алиса почувствовала в углу движение. Пытаясь хоть что-то разглядеть, она прищурилась, но в помещении, где она находилась, было так темно, что ничего не было видно. Теперь снова было тихо, и девочка постаралась успокоить себя. — Тебе показалось, — сказала она себе, пытаясь придать голосу уверенность, но он почему-то дрожал. Она попробовала подняться и опять ощутила в ноге резкую боль. Ах, да… Наручники. Она же прикована. Она снова села и сложила руки на коленях, как примерная ученица. Почти успокоившись, Алиса начала вспоминать «Мэри Поппинс», чтобы не думать о том мрачном мире, который ее сейчас окружал. Так было проще все пережить. Еще Алиса запретила себе думать о маме и бабушке, потому что стоило ей подумать о них, как желание оказаться дома, рядом с ними, становилось нестерпимым. И тогда слезы подступали так близко, что хотелось разреветься. А этого допускать было нельзя. Поэтому лучше было думать про Мэри или про «Великолепную пятерку». То, что происходило с ней сейчас, было похоже на приключения Джордж, но куда страшнее. Впрочем, она сосредоточилась и теперь благодаря ее умению фантазировать уже ощущала Джордж рядом с собой. Маленькая девчонка в мальчишеской одежде с торчащими короткими волосами протягивала Алисе руку помощи, сама о том не зная. И Алиса почти забыла, где она находится. Не было этого мрачного подвала и проклятых наручников. Она закрыла глаза. И вот тут-то шорох повторился. Распахнув глаза, Алиса снова присмотрелась и вздрогнула. Ей показалось, что на нее кто-то смотрит. Сначала она так испугалась, что прошептала: — Мама… И попыталась отползти подальше за кровать, вглядываясь уже так, что у нее заболели глаза. Шорох опять повторился, и теперь Алиса увидела причину этого шороха. Прямо напротив нее, в углу, сидел крошечный мышонок и смотрел на нее своими блестящими бусинками-глазками с нескрываемым любопытством. Алиса с удивлением обнаружила, что она нисколько не боится этого мышонка, наоборот — она обрадовалась ему. — Привет, — прошептала она, опасливо оглянувшись на дверь, словно опасаясь вторжения Страшной Женщины. Мышонок, похоже, тоже ее не боялся. Он сидел, немного настороженный, и продолжал изучать Алису. Алиса боялась пошевелиться, чтобы нечаянным движением не спугнуть его. Ей не хотелось, чтобы он убегал. Непостижимым образом этот крошечный зверек творил чудо, разрушая ее одиночество, и давал надежду. Хотя и был, как она, заложником этой темноты и страха. Только в отличие от Алисы он привык к ним, научился с этим жить. Алиса не хотела так, нет. Но, если он будет рядом, она не будет одинока, и потом — ее надежда может окрепнуть. А надежда ей была очень нужна. Чтобы дождаться обещанного «скоро». Глава 4 — Простите, так получилось, что мы не нуждаемся в ваших услугах, — чеканя каждое слово, как хорошо выученный текст, сказала молодая женщина. Вот тебе и здрасьте, подумала я. Они просто пошутили, да? Тогда отчего у них такие вытянутые лица, будто обеих шарахнуло током? Искушение развернуться, пожелать им приятного вечера и отправиться домой было велико, не скрою. Но я почему-то продолжала торчать в этой комнате. Что-то мешало мне уйти. Мой внутренний голос, который вообще-то любит поразглагольствовать, когда я в этом совершенно не нуждаюсь, на сей раз опасливо молчал, не спеша пояснить мне, как надо себя вести. Хотя я и чувствовала, что уходить мне не следует, потому что… Ну, не знаю я, как это объяснить! Иногда на тебя наваливаются предчувствия и мешают тебе пошевелиться. Будто ноги приросли к полу, честное слово! — Вы слышали меня? Женщина теперь зло смотрела на меня, мое присутствие ее ужасно раздражало.