И причина этих неудач очевидна. Жирный недоумок Муссолини называет нас, итальянцев, потомками римлян, но стоит свести знакомство с настоящими римскими легионерами времен Цезаря, как становится понятно, что между нами и ими нет почти ничего общего. Сравнение выходит далеко не в нашу пользу. Там, где у нас царят расхлябанность, безалаберность и недоумие, у легионеров господствует культ порядка, дисциплины и коллективной сознательности. Поэтому их легионы шли от победы к победе, а мы без посторонней помощи не могли победить даже заведомо слабых противников. От этого факта многие из нас впали в глубочайшее уныние – как, например деклассированный русскими в рядовые старший лейтенант Раймондо Дамиано. Кстати, римляне, вторгшиеся сюда примерно за месяц до нас и также побежденные местным ополчением, легко приняли перспективу остаться в этих краях на вечном поселении на положении полноправных граждан, и уже далеко продвинулись по так называемому «пути искупления». Как люди глубоко практичные и целеустремленные, они смирились с невозможностью вернуться в свой мир, где существует Римская Республика, и готовы строить свой Новый Рим на этих холмах под руководством русских вождей. Нам уже доходчиво объяснили, что альтернативой превращению в граждан нарождающегося государства может стать только наша смерть. Рабов тут не держат, а статус военнопленного – явление кратковременное. Чтобы показать самые благоприятные перспективы нашего обращения, нас даже пригласили на местный праздник осеннего равноденствия – именно пригласили, а не привели силой. Сначала мы думали, что это необходимо русским вождям, чтобы немного поторжествовать над побежденными врагами, но это мнение оказалось ошибочным. Победив нас в бою, убив при этом тех, кому не повезло оказаться в прицеле, а остальных заставив отказаться от самой мысли о сопротивлении, местные власти совершенно поменяли к нам свое отношение. Не могу сказать, что нам оказывали какие-то особые почести, но и унижать нас никто не собирался. Премиленькие девушки с улыбками показали стол, изобилующий различными угощениями, и предоставили нам возможность смотреть на все своими глазами. Отчасти это действо напоминало милый деревенский праздник, где все свои, – и даже синьор Андреа, устрашающе-суровый в боевой обстановке, выглядел добрым дядюшкой. Короткую то ли проповедь, то ли молитву местного священника падре Бонифация мы не поняли, ибо говорил он на русском языке для местной аудитории, внимавшей ему в полной тишине. Да и слова синьора Сергия, вышедшего после него, пролетели у нас мимо ушей, по той же причине. А потом начались свадьбы… Нас изумило и шокировало то, что мы увидели. Да-да – один мужчина женился сразу на нескольких девушках! А ведь это противоречит всем канонам христианства… Примечательно, что новобрачным, вместо обмена кольцами, перевязывали руки специальным шнуром. Символический смысл этого обычая, конечно же, понятен, но гирлянда радостно улыбающихся девиц, повисшая на суровом синьоре Андреа, и непроницаемо серьезное лицо священника во время этого обряда приводили в оторопь. Потом к нам за стол подсел уже знакомый мне молодой русский переводчик синьор Алессандро со своими молодыми женами (их свадьбу мы наблюдали за некоторое время до того) и сказал, что пришел пояснить нам все непонятное. И мы услышали рассказ об Основателях, местных порядках, а также о том, как сюда попадают некоторые несчастные вроде нас. Говорил он по-немецки, а уж я переводил своим парням на итальянский, который здесь, как я понял, не в ходу. Есть русские вожди – и они сделали свой язык главным; есть большая группа французов, есть римские легионеры, с которыми мы уже знакомы, есть какие-то аквитаны и думнонии. Легионеры, несмотря на короткий срок своего пребывания в этом месте, уже чередуют русские слова с латинскими, ибо именования понятий, отсутствовавших в их собственном мире, они перенимают у своих победителей. Французы здесь уже примерно год, а потому даже между собой все реже говорят на родном языке. Кстати, одна из жен синьора Алессандро – это юная француженка по имени Доминик. Очень милая черноволосая особа, похожая на итальянку. Вторая жена переводчика, рыжеволосая красотка по имени Лис, происходит из местных аборигенов и прежде принадлежала к какому-то там клану Волка. И тогда мне почему-то показалось, что она была среди тех размалеванных, как индейцы на тропе войны, исчадий ада, которые расстреливали наших парней будто куликов на болоте. Обе девицы выглядели вполне довольными своим новым статусом, и при этом между ними не возникало разногласий, какие обычно бывают между женщинами, соперничающими за одного мужчину. А потом, в самый разгар танцев, где-то там, где стояли семьи Основателей, начался безобразный женский скандал, который, впрочем, быстро завершился. Тогда я подумал, что не все у них тут так гладко, как они хотели бы показать. Синьор Алессандро сходил узнать, в чем там было дело, а вернувшись, пояснил, что это одна из так называемых «старших жен» проявила недопустимое в этом обществе чувство ревности, и за это разозленные вожди, невзирая на то, что она тоже русская из числа Основателей, приговорили ее к монашескому постригу. В этом суровом мире никто, даже сами Основатели, не имеет права проявлять свои маленькие слабости, и малейшая ошибка ведет к тому, что хуже самой смерти. Римлянам, например, такие порядки нравятся, ведь у себя в легионе они привыкли к жесточайшей дисциплине, а вот мы, итальянцы, просто в ужасе. Когда праздничный костер уже догорал, за наш стол подсел тот самый священник отец Бонифаций. Я сам человек совсем не религиозный, но большинство из моих парней – люди искренне верующие, и поэтому они сразу стали задавать вопросы. Особой дотошностью отличился старшина первого класса Дженнаро Пелегрино, весьма уважаемый командой за рассудительность и уравновешенность характера. – Падре, а как может быть так, что сейчас на небесах, по вашим словам, присутствуют только Бог-Отец и Святой Дух, в то время как в Символе Веры сказано, что Сын, рождённый из Отца по Божеству прежде всех веков, был всегда? – спросил он. Выслушав перевод, падре Бонифаций кивнул и ответил: – Покажи мне, сын мой, в Ветхом Завете то место, где упоминается Троица и Сын Божий. В Писании Бог действует как единая сущность, и лишь три разу упомянут Дух Божий. С Адамом, Ноем и Авраамом и даже Моисеем Создатель общается напрямую, не нуждаясь для передачи своих повелений в носителе Откровений. Если даже Сын по божеству был рожден прежде всех времен, то до момента Воплощения в Иисусе Христе, нераздельно-неслиянно соединившем в нем божественную и человеческую природу, он находился в латентном состоянии, ничем не отличимом от Отца, и внутри Отца. Поэтому в боговдохновенном Писании Сын, в отличие от Божьего Духа, не выделяется в отдельную Ипостась, и здесь, в этом мире Шестого Дня Творения, это утверждение тоже соответствует истине. Достаточно тебе этих разъяснений или ты желаешь еще немного подискутировать? – В таком случае, падре, как же так получилось, что утверждение, как вы говорите, с легкость опровергаемое Писанием, оказалось включенным в Символ Веры, одинаково признаваемый и католиками и ортодоксами? – спросил сидевший рядом со мной матрос первого класса Флавино Коста. – Не могли же отцы церкви настолько ошибаться? – Они не ошибались, – одними губами улыбнулся падре Бонифаций, – они погорячились. Ересь Ария, которую осудили на первом Никейском соборе, в упрощенном виде состояла из трех постулатов: Первое – Сына не было прежде, чем Он был рожден, ибо до рождения Он не существовал, тогда как Бог безначален. Второе – Сын из не сущего, он – непреложное и неизменяемое, совершенное творение Божие. И, как следствие из второго, третье – Сын не есть часть Бога, и не происходит из чего-либо предсуществовавшего. И если первое утверждение может опираться на Писание, как я уже говорил, вовсе не упоминавшее о Сыне, то второе и третье являются ужасающей ересью, подрывающей само основание ключевой христианской доктрины искупления, по которой только сам Бог мог спасти человечество от греха и смерти. А по учению Ария, получалось, что человечество было спасено «творением», чего не могло быть по определению. «Творение» не может быть Сыном, ведь Сын при рождении наследует и обретает свойства Отца, а «Творение» не наследует от Творца ничего, а только получает заданные им свойства. Когда отцы церкви принимали решение отвергнуть ложные утверждения и проклясть ересь Ария, для них момент Воплощения Сына в Иисусе Христе уже был в прошлом, и поэтому они даже не пытались объяснить, как догмат о предсуществовании Сына сочетается с отсутствием упоминания о нем в Писании. Этот вопрос был для них чисто умозрительным и не требующим детальных разъяснений. Но тут это не так… – Так что же тогда тут со Святой Троицей? – снова вступил в разговор старшина первого класса Дженнаро Пелегрино. – Если, по вашим словам, Сын находится внутри Отца и неотличим от него? – По моему глубокому убеждению, – вздохнул падре Бонифаций, – все мы являемся участниками Божественного Замысла: ничем иным все происходящее объяснить невозможно. И этот Замысел непременно должен включать в себя Воплощение Сына, ибо только Воплощенный Сын, являясь действующим началом Троицы, в свою очередь способен принести в этот мир Откровение и тем самым воплотить Замысел. Когда синьор Алессандро перевел сказанное, наступила тишина, и даже у меня, изрядного маловера, по коже побежали мурашки. А что уж говорить о моих парнях, которые как-то даже подзабыли, что сидящий напротив них священник – не простенький падре из церкви на соседней улице, а миссионер, охотник за душами, из тех времен, когда язычники ходили по земле Европы толпами. – И что же, падре, вы думаете, что кто-то из русских вождей является Воплощенным Сыном? – тихо сказал Флавино Коста. – Мне это достоверно не известно, – неожиданно дрогнувшим голосом произнес падре Бонифаций. – Сын среди нас, и это факт, но пока он никак не проявляет своего существования. Этот мир, где в силу низкого начального уровня развития еще не случилось Грехопадение, требует себе не Искупительную Жертву, какой был Иисус Христос, пострадавший на кресте за грехи всего человечества. Местные люди нуждаются в Учителе и Наставнике, который бы не только научил людей ковать металл и пахать землю, но еще воспитал их так, чтобы они не были друг другу дикими зверьми. Сначала у меня было подозрение, что Сын воплотится через синьора Сергия-старшего, обладающего подобными качествами, но потом я в этом усомнился. Сейчас я думаю, что этот человек является Предтечей, неким аналогом Иоанна Крестителя, начавшим труды, доделывать которые придется уже Воплотившемуся Сыну, пока Он еще ходит по этой земле, а потом и его апостолам… По крайней мере, я так думаю. – И почему вы нам все это рассказываете? – спросил я. – Неужели все, что вы сказали, не должно являться тайной для профанов, а особенно для таких как мы – пленных врагов? – Неужели вы еще не поняли? – ответил падре. – В нашем обществе нет места для профанов, а статус пленного врага – понятие временное. Или вы станете нашими добрыми согражданами, или отправитель прямиком к Престолу Господню, отчитываться за свои грехи, в том числе и за грех неверия в Божий Промысел. Согласно разгаданному нами Господнему Замыслу Спаситель этого мира не будет распят, а принесет себя ему в жертву, поселившись тут и отдав местному человечеству свою жизнь, а также жизнь своего потомства, а для этого ему будет мало дюжины апостолов. Фактически все, кого вы видите вокруг, это будущие апостолы, ученики, друзья и единомышленники Воплощенного Сына. Нам нужен каждый, кто, подобно Савлу из Тарса, отринет свои заблуждения и, превратившись в Павла, встанет в наши ряды. Вы все тут не только званые, так как попали в этот мир, но и избранные, потому что уцелели в бою с защитниками этого народа, а это тоже знак Божий. Подумайте об этом! Когда синьор Алессандро закончил переводить, падре встал, перекрестил нас всех и, развернувшись, пошел по своим делам. Отправились в свою казарму и мы, причем даже без конвоя (это нам объяснили в первую очередь: если кто-то захочет бежать в местный дикий лес, холодный и сырой, чтобы пожертвовать себя на корм диким зверям, то его никто не будет удерживать). Просто скажут, что он был дурак, и забудут об этом человеке. Изгнание в этих краях можно приравнять к смертной казни: тут не тропический остров, где тепло и еда сама прыгает в рот; тут беглец сам станет чьей-то едой. Дорога тут одна, и заблудиться невозможно. А по пути я помалкивал, а наши парни спорили. Если возвращение в Италию для нас закрыто навсегда, то почему мы должны отвергнуть более чем щедрое предложение, к тому же даже меня, скептика, до мурашек пробирала мысль о творящихся тут делах. А следующим утром, едва наши парни приступили к выкапыванию могилы для наших погибших товарищей, меня позвали в Большой Дом, где жили вожди. При разговоре присутствовали синьор Сергий-старший, синьор Андреа и еще один человек старшего возраста, которого мне представили как синьора Антона, начальника кирпичного, стекольного и кузнечного производства. Кроме молодого Алессандро в качестве переводчика, больше не было никого. Чисто деловая встреча, и темой ее была наша субмарина, точнее, ее утилизация. Никогда больше «Лоренцо Марчелло» не выйдет в поход, ибо даже если удастся снять ее с мели, то восстановить поврежденный винт и отремонтировать сальник будет невозможно, а кроме того, запас жидкого топлива конечен, и когда баки опустеют, наши великолепные дизели превратятся в обычные куски металла. Так что при общем согласии было принято решение разгрузить субмарину, насколько это получится, возможно, даже частично разобрать ее клепаный корпус, снять орудия и пулеметы, сбивая зубилами головки заклепок. А когда через месяц пойдут проливные дожди и начнется осеннее половодье, облегченная субмарина всплывет, чтобы мы могли отбуксировать ее туда, где можно продолжить разделку. На работы по разборке субмарины была отряжена и большая часть римского отряда. Пока одни легионеры сколачивали массивный, неуклюжий, но грузоподъемный паром, другие, вооружившись молотами и откованными в кузнице зубилами (Андрей Викторович готовился к разборке обломков парохода), принялись сбивать заклепки с палубного настила. Без этого невозможно добраться до массивных механизмов, которые требуется демонтировать для облегчения субмарины. Но в первую очередь, как только был готов паром и грузовая стрела, с субмарины выгрузили боезапас и сняли с палубы пушки и пулеметы. Что делать с двенадцатью вполне исправными торпедами, синьор Андреа пока не знает, а вот пушки и пулеметы уже устанавливают на деревянных платформах за земляными брустверами, обеспечивая береговую оборону местного поселения. Мало ли кто еще приплывет по реке или придет вдоль берега. К сожалению, у нас в живых из артиллеристов осталось только два человека, и оба среди раненых (ведь это они первыми попали под удар разгневанных Основателей). Но в местном племени нашелся русский артиллерист, и он уже осваивает наши пушки. Если неприятности опять приплывут по реке, то у местного ополчения найдется чем им ответить. Да, постепенно мы, итальянцы, перестаем ощущать себя пленными среди этого странного народа. Человек имеет свойство быстро привыкать ко всему, и теперь нам начинает казаться, что, может, оно и к лучшему, что нас выбросило в этот мир. Ведь там, у себя дома, мы бы непременно сгинули в глубинах Атлантики – если не в том походе, то в следующем. А здесь, чем дальше идет время, тем больше мои парни проникаются задачей разгадать Божий Замысел. Каждый день и час они пытаются угадать, кто из встреченных нам вождей является Воплощенным Сыном, и споры по этому поводу не утихают. У меня есть свое мнение на этот счет, но я держу его при себе. Самая вероятная кандидатура, с моей точки зрения, это сам падре Бонифаций. Он тут главный проповедник и вероучитель, обращающий язычников в истинную веру. И тут же, как подтверждение – удар копьем от римского легионера, только не в бок, а в грудь. А то, что он остался после этого в живых, совсем неудивительно. С таким-то апостолом, как синьор Андреа! Этот человек любому Понтию Пилату при помощи пулеметов мигом объяснит, что такое правда жизни и как это нехорошо, когда обижают служителя Божьего. Наглядное доказательство тому – голова некоего Секста Лукреция Карра, насаженная на копье. Пошел за шерстью, а вернулся стриженым – так, кажется, в подобных случаях говорят русские. Кстати, помогли нашему преображению и разговоры с римскими легионерами. У этих парней очень простой и практичный взгляд на жизнь: если вас не сажают в клетку и не обращают в рабов, а пытаются превратить в полноправных сограждан, тогда берите что дают и не капризничайте. А мы и не капризничаем. Мы лишь скорбим о наших товарищах, которые погибли только потому, что жирный придурок Муссолини сделал нас с русскими врагами, в которых надо сначала стрелять, и только потом задавать вопросы. Наших погибших, в соответствии со всеми положенными обрядами, похоронили в братской могиле, а не выбросили тела в реку, как делают с преступниками. И, как водится, падре Бонифаций прочел над могилой заупокойную молитву, попросив Господа Нашего не относиться к этим людям слишком строго, ибо они не ведали, что творили. А может, и вправду мы – те, кто выжил в тот ужасный день – не только званые, но и избранные? Италия Муссолини остается для нас в прошлом, подернутая туманом забвения. Для всех родных и близких мы все равно что умерли, и они для нас тоже теперь не более чем призрачные тени. Но зато местный народ становится нашим будущим, и многие парни уже задумываются о том, что будет, когда нас сочтут прошедшими искупление, и местные дамы получат право предлагать нам руку и сердце. 25 октября 2-го года Миссии. Четверг. Около полудня. Окрестности Большого Дома, Промзона, артиллерийская батарея№ 1. Андрей Викторович Орлов – главный охотник и военный вождь племени Огня. Мало было снять пушки и пулеметы с субмарины и перевезти их на берег, требовалось еще правильно их разместить. А с этим были проблемы. Если ради максимально широкого сектора обстрела вдоль Гаронны расположить батарею перед лесом, окружающим Большой Дом, то в весеннее половодье выбранную позицию затопит водой. Объем земляных работ для возведения бастиона на насыпном основании на данный момент превышает наши скромные возможности. Единственная доступная нам рабочая сила обмундирована не по сезону и вынуждена работать посменно, так как более чем на пять сотен римских легионеров приходится только сотня комплектов одежд из оленьих шкур, пошитых из остатков от прошлой Большой Охоты. И все. А на дворе уже стоят температуры плюс пять, плюс десять, и дует порывистый ветер с дождем со стороны Атлантики – все это делает пребывание римлян вне казармы весьма неуютным. Так и «колокольчики» можно подморозить. А ведь еще и зима не началась, и даже не пошел лосось. А через месяц выпадет снег, все оледенеет, после чего земляные работы встанут до поздней весны, когда схлынет половодье. Так что затевать сейчас какой-нибудь масштабный проект не имеет смысла. Из этих соображений мы разместили одно орудие возле Промзоны, сразу за столовой, второе – у Нового Поселка, на правом берегу ручья Дальний. В летнее время до уреза воды от позиций – метров семьсот, до судоходного фарватера – от полутора до трех километров, до дальнего берега – примерно четыре. Полная дальнобойность итальянских орудий (в девичестве морских десятисантиметровых пушек «Шкода», образца 1910 года) – двенадцать километров шестьсот метров, снаряды только фугасные; тумбовая установка из-за невозможности залить нормальный бетонный фундамент вместе с частью палубного настила при помощи кованых стальных костылей установлена на каркасе из дубовых бревен, засыпанном землей. Со стороны основного направления стрельбы установка защищена отлогим полукольцевым деревоземляным бруствером высотой метр тридцать, замаскированным плотно уложенными фрагментами дерна. В тыловой части позиции оборудованы два блиндажа: один используется как склад боеприпасов, другой – как укрытие расчета при возможном обстреле. Первой батареей командует сам старший сержант Седов, на командира второй он готовит Оливье Жонсьера. Для наблюдения за окрестностями и корректировки огня на опушке леса возле запланированного бастиона в кроне мачтовой сосны оборудована наблюдательная вышка – на ней от рассвета до заката дежурят остроглазые девушки-волчицы, в силу юного возраста еще не годные в первую линию ополчения. Оттуда, с высоты, вниз по течению Гаронна просматривается до самого горизонта (примерно на двадцать километров), а вверх по течению – до первой излучины: Гаронна на пятнадцать километров, а Дордонь на тринадцать. При помощи полевых телефонов вкупе с проводом, также отыскавшихся на американском пароходе, наблюдательная площадка вышки имеет связь как с обеими батареями, так и с Большим Домом, так что теперь гонцу, узревшему чужаков, не придется скакать во весь опор или бежать по лесу на своих двоих, чтобы предупредить нас об опасности. В случае боевых действий наблюдательниц на вышках сменят самые молодые из французских юношей: Жермен д`Готье и Матье Лафар, которых старший сержант Седов готовит в корректировщики. Бинокли и оптический дальномер, необходимые для корректировки огня и наблюдения за окрестностями «вооруженным» глазом, конфискованы на итальянской субмарине: ее офицеры по большей части уже покойники, которым ничего не надо. С момента появления итальянской подлодки и по нынешний день работы по оборудованию позиций шли в лихорадочном темпе. Я опасался, что заброс повторится и опять застанет нас со спущенными штанами. Но теперь у меня имеется определенная уверенность, что нам уже не придется плясать на плохо натянутом канате. Против линкора или крейсера первой половины двадцатого века наша артиллерия будет бессильна, но эсминец, подводную лодку или торпедный катер мы прикончим с гарантией. Впрочем, ни линкор, ни крейсер серьезного водоизмещения в Гаронну не пройдут по осадке, да и патрон отца Бонифация вряд ли будет повторяться. Следующие пришельцы должны быть из времен парусных фрегатов и гладкоствольных пушек. Впрочем, когда нашу позицию увидел Петрович, он сказал, что для военных кораблей вплоть до последнего десятилетия девятнадцатого века наша позиция оборудована с избытком. Мол, заряжающиеся с дула пушки семнадцатого, восемнадцатого и первых десятилетий девятнадцатого века имеют дальнобойность ядрами от пятисот до восьмисот метров, картечью – от трехсот до пятисот. Фрегат из флота короля Людовика, находясь на фарватере, даже обстрелять нашу фортецию не сможет, ибо его ядра до нас не долетят. Бомбические пушки середины девятнадцатого века, конечно, подальнобойнее, но и у них предельная дальность стрельбы полтора километра – как раз дистанция от нашей позиции до края фарватера. Правда, бомбы у них круглые, и после падения на некоторое расстояние способны катиться по земле будто мячики, воняя тлеющими фитилями. Вкатится одна такая при недолете прямо по нашему откосу сюда, на позицию – и все, привет Шишкину. Поэтому топить такой «поздний» фрегат времен императора Наполеона Третьего придется с первых же выстрелов, чтобы только «бум-с!» – и круги по воде, в то время как более ранние посудины желательно принуждать к капитуляции, ибо у них на борту много чем можно поживиться. Одни медные пушки чего стоят, если их пустить в переплавку. Петрович, как я понимаю, с увеличением нашего народонаселения грезит о дальних морских походах. На «Отважном» дальше Корнуолла или устья реки Адур за солью не сходишь, ибо для океанских просторов наш кораблик слишком легковесен, к тому же при его небольшой грузоподъемности овчинка дальнего похода на нем не стоит выделки. Однако не стоит забывать, что такой «трофейный» фрегат потребует команды в пару сотен опытных в парусном деле моряков и соответствующей защищенной глубоководной якорной стоянки, чтобы его по весне не унесло к чертям собачьим вместе с ледоходом. В устье Ближней такой корабль не заведешь, и на берег на полозьях не вытащишь. Стоит ли претворение в жизнь такой мечты о дальних походах тех хлопот, которые она за собой повлечет – это еще бабушка надвое сказала. Впрочем, сегодня мы здесь собрались совсем не ради того, чтобы обсуждать возможную добычу. На батарее № 1 – контрольные стрельбы, в том числе на полную дальность с корректировкой. До того, как на нас свалятся неприятности, надо быть уверенным, что техника не подведет. За наводчика и командира орудия – сам старший сержант Седов. В качестве заряжающих и снарядных Гай Юний выделил нам своих самых сообразительных легионеров из числа тех, кого на празднике осеннего равноденствия признали полноценными согражданами. Парни горды, будто выиграли приз в лотерею. Они выучили все команды и готовы продемонстрировать свое мастерство. На телефоне сидит четырнадцатилетняя девочка-волчица Нара. Работа у нее простая – четко и ясно отрепетовать (повторить) то, что ей сообщает с наблюдательной вышки Жермен д`Готье, по гражданской профессии бригадир строителей. У нас тут так заведено. Как только звучит сигнал тревоги, каждый признанный военнообязанным снимает рабочую спецовку, напяливает на себя переделанную американскую форму и мчится занимать свое место в строю. Не расписаны по подразделениям пока лишь обращенные легионеры. Нет, если к нам явятся какие-нибудь обормоты, вооруженные только холодным оружием, тогда мы пустим в дело четыре имеющихся манипулы, поддержав их натиск ружейным и пулеметным огнем, а в остальных случаях «мулы Мария» для нас, скорее, не подмога, а обуза. Однако их командир Гай Юний – такая же военная косточка, как и я – пришел посмотреть на стрельбы. Также присутствуют оба итальянских офицера: старший механик лейтенант Гвидо Белло и бывший первый вахтенный офицер субмарины старший лейтенант Раймондо Дамиано, которого мы приподняли из рядовых в кандидаты. Старший механик, одним из первых изъявивший нам лояльность, по своему политическому вероисповеданию оказался сторонником социалистической партии, запрещенной в Италии наравне с коммунистами. Впрочем, товарищ Гвидо Белло никого ни за что не агитировал, демонстраций и забастовок не устраивал, режим Муссолини не подрывал, в подпольной работе участия не принимал, в парторганизации не состоял, что и уберегло его от репрессий и тюремного заключения. Да в команде поговаривали, что он «красный», но не очень громко. Однако леди Сагари раскусила его сразу, в результате чего при посредстве Александра Шмидта Петрович вызвал итальянского лейтенанта на откровенный разговор – и результатом стало его обращение в нашу «веру». Тут таких позывов стесняться не надо: мы все значительно «краснее» его. Что касается старшего лейтенанта Раймондо Дамиано, то с ним все гораздо банальнее – он оказался фанатичным монархистом, сторонником Савойского дома. Ну и ладно – махнули рукой мы с Петровичем, – главное, что он не фашист. А уж монархиста мы как-нибудь переварим – в переносном смысле, разумеется. Так Раймондо Дамиано обрел промежуточный статус, при этом мы пообещали, что когда нам понадобится строевой флотский офицер, то как только, так сразу. Кстати, его сильно уязвило известие о том, что сразу после войны монархия в Италии пала. Некоторые его коллеги при таком известии стрелялись, но ему было не из чего, а разбивать себе голову о стену он не стал – это больно, долго и не гарантирует успеха. Итак, все в сборе, можно начинать. Впрочем, когда бахнет в первый раз, сюда сбежится половина племени Огня, и отсутствие сигнала тревоги этому не помешает. Рядовой Квинт Акций, потянув за ручку, с натугой открывает клин-затвор, куда Тиберий Салоний сует блестящий от смазки длиннющий унитар, после чего затвор сыто чавкает, закрываясь. Орудие к выстрелу готово. Старший сержант Седов по очереди крутит ручки вертикальной и горизонтальной наводки, выставляя нужный угол возвышения и разворот орудия (что требует немалой беготни[10]), потом тянет за ручку спуска. Грохочет выстрел – и снаряд по максимально высокой траектории уходит куда-то за болотистый лесок, которым порос левый берег, а из открывшегося затвора на землю со звоном вылетает дымящаяся гильза, заставляя непривычных легионеров втягивать головы в плечи. Через некоторое время трезвонит телефон, и Нара сообщает, что надо взять на четыре деления левее, а то мы влепили снаряд в противоположный берег. Заряжание повторяется сначала, и звучит второй выстрел. И снова поправка: теперь на одно деление вправо. Еще один выстрел. Гол! Снаряд лег прямо посреди фарватера. По идее успех, а по сути – совсем наоборот. Если возиться столько времени в боевой обстановке, то ничего хорошего из этого не получится. Напугать нехороших людей так можно, а добиться попадания в корабль – вряд ли. Тут на каждое орудие нужны два наводчика, которые будут не задумываясь отрабатывать команды корректировщика или (если огонь ведется прямой наводкой) командира. Седов придерживается того же мнения. – Пушку мы испытали, товарищ командир, – сказал он, – но на этом хорошие новости заканчиваются. Нужен нормальный расчет, а не тот эрзац, что имеется. В первую очередь необходимо подобрать грамотных наводчиков и учить их самым настоящим образом, при этом ни в коем случае не разбрасываясь снарядами. Единственный плюс – это то, что штурвалы наводки крутятся довольно легко, хотя я не назвал бы эту пушку особо верткой. – Парней из французского клана, товарищ старший сержант, в наводчики тебе не дам, – сказал я. – Их мало, и все они нужны с пулеметами в первой линии. Девки-волчицы достаточно сильны и способны повторять русские слова как попугаи, но с пониманием смысла технических терминов у них пока туговато. Можно было бы взять кого-то из бывших римских легионеров, но с грамотностью у них дела обстоят немногим лучше, чем у волчиц, а с упрямством – гораздо хуже. Их не учить, а переучивать надо. – Эх, была не была, товарищ командир! – сказал старший сержант Седов. – Давайте попробуем с волчицами. Неграмотных узбеков из кишлаков наводчиками делали, а с этими будет легче – главное, что у них есть желание научиться делать все самым правильным способом… В любом случае, с нашим ограниченным запасом снарядов стрельбу по ненаблюдаемой цели, пусть даже с корректировкой, я считаю чистым баловством. Прямой наводкой будет гораздо удобнее. – Ну что же, товарищ старший сержант, вполне адекватный выбор, – сказал я. – Ты сам отберешь кандидатуры или мне назначить по своему усмотрению? – Сам, – ответил Седов, – есть кое-кто на примете… Ага, понятно, почему старший сержант не стал торопиться с женитьбой. У нас, в принципе, приветствуется, когда невест подбирают среди бойцыц собственного подразделения. Я сам так сделал, причем не раз, и поэтому не вижу в этом желании старшего сержанта ничего плохого. Но Гая Юния, который уже достаточно понимает русскую речь, такой оборот дел задевает за живое. Он-то о своих легионерах гораздо лучшего мнения. – Мои парни быть ничуть не хуже, – сказал он. – Сила у них в руки есть, и команды они выполнять правильно. – Сила тут нужна только заряжающим и замковым, – ответил я. – Наводчикам нужно умение и понимание. А твоих парней не учить, а переучивать надо, и уйдет на это гораздо больше времени. Одни только арабские цифры чего стоят. Ты уж извини, но по уму и обучаемости местным среди людей любого цивилизованного времени нет равных. Твои парни нужны нам в первой линии, если вдруг придется в плотном строю резаться глаза в глаза с озверевшими отморозками, у которых в руках такое же холодное оружие. Ну не девок же, в самом деле, ставить в первый ряд. Как сказал один наш философ, «каждый бывает незаменим, будучи употреблен на своем месте». – О да, – криво улыбнувшись, ответил Гай Юний, – об этом я и не подумать. Враг может быть любой, и не всегда ты мочь расстрелять их из пулемет. – Пулеметы в любом случае будут на твоей стороне, – ответил я. – Это я тебе гарантирую. Но не всегда они смогут довести дело до конца, и, кроме того, не каждого врага стоит брать в плен. Великий Дух в качестве испытания может забросить к нам таких мерзавцев, что их придется истребить до последнего человека, чтобы не было их тут вообще. А это уже работа для твоих парней. Их еще нужно довооружить и обучить, потому что в некоторых случаях ваших пилумов и гладиев может оказаться недостаточно. Высокое средневековье – это тебе не дикие галлы, дисциплины и выдержки у тамошних солдат может оказаться не меньше, чем у твоих парней, а оружие лучше. Понимаешь меня? – Понимаю, амиго, – ответил повеселевший Гай Юний, – и больше не иметь возражать. Ведь ты смотреть сверху с высоты свой век, а я видеть только опыт Рим, который ты называть древний. Пока мы тут так мило беседовали со старшим сержантом Седовым и старшим центурионом, Александр переводил итальянским офицерам наши слова на немецкий – точнее, пересказывал суть беседы своими словами. Как оказалось, у итальянцев по этому поводу имелось свое мнение. – А почему бы вам, господин Орлов, в качестве наводчиков не использовать итальянских моряков? – перевел мне Александр слова Раймондо Дамиано. – Переведи ему, – ответил я, – что итальянцам мы пока доверяем гораздо меньше, чем римлянам и тем более волчицам. К тому же они пока совершенно не владеют русским языком, так что это получится не расчет, а вавилонское столпотворение. Раймондо Дамиано ответил, и Александр перевел его слова: – Он говорит, отец Бонифаций убедил их, что здесь в одном из нас воплотился Божий Сын, который сделает для этого мира то, что в нашей истории сделал Иисус Христос. Мол, если есть Божий Замысел, то должен быть и тот, кто приведет его в исполнение. Все итальянцы, и даже такой социалист, как лейтенант Белло, являются добрыми христианами и никогда не пойдут против Божьей Воли. Они верят, и верят истово. Если Господь решил сделать вас – то есть нас, русских – основателями новой цивилизации, то, значит, так тому и быть. Если для Гая Юния эти слова были чисто абракадаброй (ибо в Великого Духа он уверовал, но в тонкости догмата о Троице его никто не посвящал), то мы со старшим сержантом Седовым переглянулись с обалдевшим видом. Мне отче Бонифаций ничего такого пока не говорил, а старшему сержанту тем более. Человек он советский, не особенно религиозный, и считает нашу версию религии Великого Духа не более чем марксизмом с сакральным обоснованием. Правда, и наличие в одной конкретной точке далекого прошлого стольких разновременных выходцев невольно наводит на мысль, что все это неспроста. Если к нам на голову один за другим валятся пришельцы из других времен, то это может привести в чувство любого маловера. Сам я принял теорию с божественным вмешательством в нашу жизнь как рабочую гипотезу, и буду следовать ей до тех пор, пока эта самая жизнь не докажет обратного. По-другому нельзя, поскольку именно я отвечаю за безопасность нашего только формирующегося народа. – И кто же, по мнению господ итальянских офицеров, является тем самым человеком, который должен заменить в этом мире самого Христа? – спросил я, после некоторой паузы. – Интересный, знаете ли, вопрос… Вот живешь рядом с человеком, дышишь с ним одним воздухом, ешь за одним столом и вдруг – бац, он оказывается Божьим Сыном, Пророком и Мессией. – Господин Гвидо Белло раньше думал, что это сам отец Бонифаций, – ответил Александр, – но теперь усомнился в этом предположении. Быть может, Воплощение Сына еще придет в этот мир, или Он – один из тех детей, что родился от вас тут, и пока еще младенец. – А мы тогда кто получаемся – апостолы, что ли? – со скепсисом спросил старший сержант. – Вы зря смеетесь, Иван Федорович, – покачал головой Александр, – апостолами, по мнению отца Бонифация, являются все, кто присягнул вашей идее построения тут нового человечества. Вы знаете, что раньше я относился к социалистической идее весьма скептически, но теперь думаю, что если бы господин Ленин был хоть немного похож на Сергея Петровича, то на Руси можно было бы избежать множества разных неустройств. Кстати, самого господина Грубина отец Бонифаций считает Предтечей, кем-то вроде Иоанна Крестителя – ведь он первым крестил в этом мире грешников, и даже привел их к исправлению. – Да, – сказал я, – Петрович у нас голова. Но это не отменяет того, что своими предположениями отче прежде должен был поделиться с нами на Совете. Хорошо хоть это всплыло сейчас, а не тогда, когда решать что-то было бы поздно. Нам еще тут только религиозных фанатиков не хватало, которые начнут резать друг друга и всех встречных и поперечных по какому-нибудь религиозному вопросу. Поэтому со всем этим надо как следует разобраться, и только потом принимать решение… В этот момент позади нас, на дороге от Промзоны к Большому Дому, раздался топот копыт, и вскоре верхом на разгоряченном Роберте к нашей компании подскакал Виктор де Легран. – Там, в лесу, со стороны, где в наше время быть Бордо, наши дозоры встретить два десяток неместный человек, – взволнованно сообщил он, соскакивая с седла, – и все они одетый в военную форму и говорить по-русски. Оружия у них нет, поэтому я приказать вести их в Большой Дом, а сам поскакать вперед, чтобы предупредить. Гуг сейчас делать поиск, не идет ли за этот человек погоня или главный сила. Первая моя мысль была о власовцах, которые пробирались в Бордо, чтобы сесть на пароход и уплыть в Аргентину. Или они шли к испанской границе, думая, что Франко их не выдаст? Ничего, встретим и поговорим… Если это и в самом деле окажутся власовцы – то торчать их головам на кольях на берегу Гаронны, несмотря ни на какие оправдания. Другого правосудия для изменников Родины у нас нет. Тот же день и час, Окрестности бывшего римского лагеря «Новая Бурдигала». Беглец с Первой Мировой войны, бывший взводный командир русского Экспедиционного корпуса во Франции, подпрапорщик Иннокентий Михеев (26 лет, 1893 года рождения).