– Подождите там, не уходите, пожалуйста, я буду через пару минут, – попросил он и действительно прибыл ровно через две минуты. – Спасибо за бдительность, можете идти. – Настоящий полковник отпустил меня с поста под чужой дверью. – В квартире одна бабушка, ей восемьдесят два, она живет сама, но я позвонил ее дочери, она сейчас приедет. – Удачи, и держите меня в курсе, пожалуйста, – попросила я, ретируясь к лифту. Дожидаться развития событий на холодной лестничной площадке под дверью мне не хотелось – в воображении шкворчали и подрумянивались сырники, курилась ароматным паром чайная чашка, мягко обнимал озябшее тело теплый махровый халат, – но судьба старушки-соседки меня беспокоила. Мы в ответе за тех, кто разбудил нас на рассвете… Я вернулась домой и исполнила свои маленькие уютные мечты: переоделась в халат, заварила чай, нажарила сырников. Подумывала лечь еще поспать, но телефон пищал, исправно получая СМС-весточки с фронта в соседнем подъезде, и я не смогла оторваться от сюжета. Дочь старушки-соседки, сама уже немолодая дама, примчалась на такси и обнаружила, что хозяйка квартиры закрылась изнутри не только на замок, но и на задвижку. Полковник-управдом вызвонил мастера с инструментами, тот победил дверь, бабулю нашли лежащей на полу и вызвали ей «Скорую». Похоже, она сломала ногу. На этом история закончилась, донесения от полковника перестали поступать, и я сама не заметила, как тихо задремала на кухонном диванчике. Проснулась я от того, что снова услышала какое-то бормотание. Открыла глаза и увидела Сашку. Спиной ко мне она стояла у окна и восхищенно приговаривала: – Да, мангуст! Да-а, мангуст, о-о-о! Интонации у нее были прямо-таки сладострастные. Я мигом встревожилась, пытаясь вспомнить, нет ли в обширной компании Сашкиных друзей-приятелей кого-то с таким прозвищем. Вообще-то одноклассника и сердечного друга дочери зовут Фома, но она кличет его Фомкой. А если один парень именуется как воровской инструмент, то почему другой не может называться животным? – Какой мангуст, Саша? – спросила я деликатно. Дочь обернулась, выкатила глаза: – Какой еще мангуст, мама?! Оказывается, она восхищенно бормотала: «Ту-ман густо-ой!» – любовалась соответствующим природным явлением. В общем, не такой уж у меня чуткий слух. Поржав над мифическим мангустом и доев сырники – Сашка тоже не удержалась, слопала аж три штуки, – мы с дочкой разошлись, кто куда: она – в школу, я – на работу. Без пяти девять, когда я парковала свою старушку-«Хонду» у здания Таганского суда, мне позвонила чужая бабушка. – Елена? – вопросило надтреснутое контральто в трубке. – Доброе утро, дорогая Елена, это Ада Егоровна, соседка. Мне дал ваш номер телефона милейший Игорь Андреевич, наш интендант-полковник. – Да-да? – Елена, вы моя спасительница! По правилам хорошего тона я должна нанести вам визит, но это, увы, решительно невозможно, поскольку я вообще маломобильна, а теперь еще дополнительно отягощена свежим гипсом. А потому не соблаговолите ли вы заглянуть ко мне в любое удобное для вас время, к примеру, сегодня вечером в двадцать ноль-ноль? Я полагаю, к этому моменту вы уже освободитесь от ежедневных праведных трудов? – Я тоже так полагаю, – промямлила я, несколько растерявшись. Изысканная речь, тон и тембр голоса Ады Егоровны выдавали привычку непринужденно общаться с князьями и графьями на великосветских балах, где я отродясь не бывала. – Тогда я непременно жду вас нынче в восемь пополудни, – подытожила моя собеседница. – Звонить не надо, дверь будет открыта, извольте пожаловать без церемоний. – Не премину, – брякнула я. – Прибуду. Всенепременно… Свойственная Аде Егоровне манера речи оказалась заразительна. У дверей суда я столкнулась с подругой Машкой. Вернее, это она с кем-то там столкнулась, спеша протиснуться в дверь, а потом задела меня. А еще зацепилась хлястиком пальто за массивную дверную ручку, отчего и не могла продолжить движение. – Разрешите помочь. – Я отцепила ее от ручки и придержала дверь. – Прошу вас, мадам! – Как изысканно, – буркнула Машка, забыв поздороваться. – А этот протопал без извинений. Ж-животное… – Какое? – зачем-то уточнила я. Обычно обиженные женщины говорят, что мужики – козлы, но Машка не опустилась до банальности. – На букву «М», – сказала она. – Мангуст? Мы обе остановились. – Почему – мангуст? Мне бы и в голову не пришло… Животное на букву «М» – это медведь. И я как раз Медведева имею в виду, это он меня толкнул. – Сердито сопя, подруга огляделась, но своего обидчика не увидела. Наш коллега судья Медведев успел пройти к себе – у него кабинет на втором этаже. Рядом с Машкиным, к слову говоря. Я подумала, что подруга как-нибудь обязательно отомстит грубияну-соседу. Не преминет, так сказать. Соблаговолит, нет сомнений. Машка, видно, подумала о том же и заспешила к лестнице. Я пошла к себе, на ходу выбрасывая из головы избыточно изящные для повседневного применения речевые обороты. Благородная старушка Ада Егоровна, как модно сейчас говорить, сделала мое утро. Однако выдержать в том же стиле целый рабочий день не представлялось возможным: увы, судейский язык шершав и скучен, как шинельное сукно. – Доброе утро, Елена Владимировна! Мой помощник Дима уже был на месте. Как всегда, хорош, пригож, свеж и вежлив. При моем появлении он поднялся и вышел из-за стола, чтобы взять у меня пальто. – Доброе, Дима. Или не очень? – Я энергично вытряхнулась из верхней одежды и вопросительно поглядела на стопку папок на столе. – Только что звонили от Анатолия Эммануиловича, вам нужно срочно к нему зайти. – Помощник выдал информацию, предоставив мне самой ее оценивать. – Ой-ой, – оробела я. Срочный вызов на ковер к начальству – не лучшее начало дня. Вообще-то наш председатель суда Анатолий Эммануилович Плевакин – хороший мужик, но руководитель он строгий и подчиненных своих не балует. Маловероятно, что шеф позвал меня, чтобы угостить конфетками к утреннему кофе. Хотя конфетку мне предложила Галочка, новая секретарша Плевакина. – Доброе утро, Елена Владимировна. Чай, кофе, конфетку, печенье? – А натощак я новые ЦУ не проглочу? – Я покосилась на приоткрытую дверь в логово шефа. Галочка неопределенно повела точеными плечами. – Еленочка Владимировна, зайди! – позвал меня Плевакин из своей берлоги. – А? Гляди! Нравится? Шеф еще не устроился в своем массивном кресле, а стоял у длинного, как подиум, стола для совещаний, разглядывая картину в раме. Картина была абстрактная: в центре большое ярко-желтое пятно, вокруг него много разных цветных клякс, точек, черточек и кривулек. Явно чей-то подарок – сам Анатолий Эммануилович такое не выбрал бы, у него вкус классический, даже консервативный. Он бы мишек в сосновом лесу повесил или Айвазовского. – Весьма экспрессивно, – осторожно похвалила я. – Понять бы еще, что это. – Плевакин повернул картину, которую держал горизонтально, на девяносто градусов, опять посмотрел, положил голову на одно плечо и перекинул ее на другое. – Как думаешь? – Постапокалиптический натюрморт? – предположила я. – «Генетически модифицированный одуванчик-мутант на фоне ядерного взрыва»? Анатолий Эммануилович хмыкнул и сунул картину мне в руки: – На, у себя повесишь. – Дома? – испугалась я. Постоянное созерцание термоядерного одуванчика могло разрушить и более крепкую нервную систему, чем моя. – Еще чего – дома, в кабинете у себя повесишь, это выносить нельзя, тут уже инвентарный номер имеется! Избавившись от пугающей картины, шеф прошел за стол, устроился на своем троне и погрозил мне пальцем: – А ну-ка, сделай лицо повеселее. Я знаю, о чем ты думаешь: боишься, что сейчас тебе прилетит какое-нибудь заковыристое дело. – А оно не прилетит? – Я чуточку обнадежилась. – Прилетит, – не стал запираться шеф. – Но тебе понравится. Ты же у нас главный специалист по красоте… – Что, опять?! – Я взвыла, как волк из мультфильма.