– Нет ещё. Отодвигаю встречу с мегерой, – цокаю я. – Так, значит, Джо тебя выгнала? Ты с сумкой или только вернулся? – Я ушёл сам. Меня задолбала Джо и её нравоучения. В принципе, я давно это планировал, поэтому думал, что она сама поймёт – наша дружба себя исчерпала. Да и дружбы между парнем и девушкой не бывает. Кто-то кого-то хочет. И здесь уж точно запал был не на моей стороне. Джо была вечно недовольна тем, что я стал собой без этой ужасной и гадкой выпечки, которой они кормили меня. Знаешь, Париж мне открыл глаза, и я рад, что вернулся сюда, чтобы показать всем, кто такой Эдвард Ренайс, – отвечаю ей, запихивая в рот салат. – Правильно сделал. Ваша пекарня давно уже требует закрытия. Вы банкроты, но Нэнси даже слышать не хочет о том, чтобы продать это место нам. Мы предлагаем хорошие деньги за кафе, тем более город будет расширяться в этом году. Рядом строят новый завод, и надо думать о будущем. Да и Джо заигралась. Она всегда носилась за тобой, как хвостик, а ты поощрял это. Ты верно поступил. Она тебе прохода не давала. Затыкала тебя, но ты обрёл голос. Поздравляю, Эд, ты, действительно, стал мужчиной, – Лола поднимает бокал, и я чокаюсь с ней. – А сколько вы предлагаете за кафе? – Интересуюсь я. – Мой отец готов заплатить триста тысяч фунтов. Для нашего городка это более чем хорошая цена. Ни один банк ссуду вам не даёт и не даст, потому что вы гибнете. Джо год назад предлагала отличную концепцию нового ресторана. И как видишь, она работает, – Лола окидывает взглядом ресторанчик. – То есть, Джо продала вашей семье свою бизнес-идею? – Уточняю я. – Ага, после того как Нэнси развопилась, как больная, и чуть не выгнала Джо из вашей помойки. Уж прости… – Всё нормально. Это дерьмо, я знаю. Но она не говорила мне об этом, – хмурюсь я. Вот и подруга. Круто Эд пригрел на груди змею, которая пошла к конкурентам и продалась за бумажки. Вот это верность. Обидно за брата. – Конечно, не говорила. А на что ты думаешь она живёт этот год? На наши деньги. Мы отвалили ей сорок три тысячи. – Ни хрена себе. Офигеть, Джо, вот ты ж сука, – шиплю я. – Но твоя мать отвергла её идею, Эд. В защиту Джо скажу: она пыталась поднять ваш бизнес, ведь работала там с четырнадцати лет, окончила хороший университет и вернулась с идеями, чтобы помочь вам. – Разве друзья так поступают? Вы наши конкуренты, верно? А она припёрлась к вам и отдала себя, как шлюха. Это не по-братски, понимаешь, о чём я? Да я бы убил за такое своего друга, если бы он предал меня и за моей спиной начал проворачивать всякие махинации. Так бизнес не делают. Это предательство, детка. Грёбаное, мать его, предательство. Вот пусть сама объясняется с матерью, и та её вышвырнет. Но меня всё же волнует другое. Сейчас твой отец готов купить землю? К примеру, за полмиллиона? – Я могу поговорить и обсудить с ним это. Земля – это выгодное вложение. – Но земля с жирными булочками – это кощунственное отношение к фигуре и здоровью. Я многое увидел в Париже, и там даже любовь к мучному сошла практически на нет. Все сейчас интересуются вот такими местами, где можно хорошо поесть и при этом сохранить форму. Долголетие приветствуется, а особенно, когда ты красавчик. – Значит, ты готов продать землю нам, ведь ты наследник этого кафе, насколько я знаю, но твоя мать запрещала тебе даже думать об этом. – Сделай мне выгодное предложение, от которого я не захочу отказываться, детка, – подмигиваю Лоле, довольно улыбающейся мне. Так-так, выходит, мой брат не просто слюнтяй, он абсолютная тряпка, и я сделаю его богатым. Очень богатым. Я собрал достаточно информации, чтобы познакомиться с мамочкой, которую так боялся Эд, только меня напугать сложно, и я начну собственную войну за право на нормальную жизнь для брата. Он будет у меня в долгу пожизненно. Ну и, конечно, утру нос Джози. Глава 6 Гарольд Я никогда не планировал встречаться с матерью, потому что всегда считал, что мне и без неё нормально. Расти с отцом, который постоянно пропадал на работе, было кайфово. Никто за мной не следил. Никто не ходил на собрания в школе. Никто не дёргал меня. Всё было хорошо, пока я не вырос и не понял, что отец начал наседать на меня из-за моего образа жизни. Он не спрашивал меня, кем я хочу быть, какие у меня планы или, вообще, чего я хочу в будущем. Он просто поставил меня перед фактом, где я продолжу обучение и где я буду работать. И последней каплей стало объявление на ком я женюсь, что, по моему мнению, просто гадство. Я не планирую остепеняться. Я хочу, чтобы меня разорвали на части цыпочки. И кайфовать всю жизнь. Но я не идиот и осознаю, что папочка недолго будет мириться со счетами после очередной гулянки, а я их устраивал каждый день. Так что сейчас мне подвернулся идеальный вариант не только помочь Эду, но и для себя вырвать несколько сотен тысяч фунтов для начального этапа, а там я сам разберусь с папой, и он смирится, что я не собираюсь продолжать его дело. Это и стало причиной, почему я пришёл к идеально выбеленному дому своей матери. Если бы не деньги, которые я получу с продажи кафе от отца Лолы, то духу моего бы здесь не было. Мне достаточно узнать, что моя мать не уступает в мерзком характере отцу. Вероятно, поэтому мы и появились. Два идиота столкнулись рогами и бодались, пока не решили разделить нас и развезти по разным континентам, на что я не жаловался. Но раз мне подвернулся удачный случай разбогатеть, то я непременно собираюсь им воспользоваться. Сумку я оставил в кафе у Лолы, объяснив это тем, что пока мне некуда идти, и я не подыскал для себя удачный вариант для ночлега. И, конечно, она предложила свою квартиру в новом и хорошем районе, на которую у Эда и Джози денег никогда не было и не будет. Но, чёрт возьми, я до сих пор думаю, почему Джози поступила так некрасиво по отношению к брату? То есть она тупо кинула его, заставив считать себя ничтожеством, живущим за её счёт. А она должна была поделиться с Эдом. Так кореша не поступают. Стучусь в дверь и жду, когда мне откроет женщина по имени Нэнси Пруденс Ренайс, сорока пяти лет от роду, залетевшая в девятнадцать от моего папочки. Она не получила никакого образования, полностью посвятив себя Эду, как и алиментов от отца на содержание ребёнка не получала. Гадко. Но, причём от обоих. Это как же нужно было поругаться, чтобы, вообще, разделить братьев? Если бы не я, то Эд так и оставался бы куском унылого дерьма. Мне никто не открывает, и я нажимаю на звонок. Слыша тяжёлые шаги, готовлю вступительную речь о том, почему так сильно преобразился Эд. Когда дверь распахивается, то я впиваюсь взглядом в глаза, идентичные тем, что у брата. Они не такие яркие, как у меня, выцветшие. – Мама? – Шепчу я, смотря на сухое лицо темноволосой женщины в спортивном костюме и с короткой стрижкой, которая ей вовсе не идёт. Она сильно старит её. Но это моя мама, понимаете, о чём я? Мне двадцать пять лет, и я видел её только на фотографии, присланной Эдом, и всё. Я никогда не знал, какие у неё руки, какой голос, кто она такая на самом деле, и насколько я похож на неё. И сейчас, стоя на пороге дома матери, родившей меня и ни разу не поинтересовавшейся, жив ли я, впервые за все двадцать пят лет знакомлюсь с новым чувством, болью. – Эдвард? Что ты с собой сделал? – Её голос резкий, даже когда она шепчет. Не так я не представлял эту встречу, но надеялся хотя бы на объятия, которых, видимо, не будет. – То, что захотел. Я войду, или мне стоять на пороге и лицезреть то, как ты издеваешься над собственной кожей? – Едко произношу я и без разрешения делаю несколько шагов внутрь. Я видел эту гостиную на фотографии, отправленной братом. Здесь за десять лет ничего не изменилось: тот же старый диван, тот же облезший столик с жёлтой салфеткой и вазой со свежими цветами, те же блёклые обои, кресла, фотографии на каминной полке, на которых нет меня. Тот же запах, который я ощущал, глядя на фотографию. Запах химикатов и хлорки. Всё стерильно чисто, кроме души моей матери. – Так, немедленно объяснись и чётко выложи мне, на каких препаратах ты сидишь? Где ты взял деньги? Кто тебя надоумил? Джо? Я требую, чтобы ты живо сел и поел, пока я приготовлю чай. В кого ты превратил себя, Эдвард? И это что… а ну-ка, ты сделал татуировку? Ты… – А теперь ты слушаешь меня, мама, – резко обрываю я клокочущий голос. Мне жаль брата. Эта женщина стальная, и своим авторитетом она умеет подавлять других, в этом мы схожи – я такой же. Я не воспринимаю других, людьми, достойными моего внимания. В этом Эд был прав. И только я могу воздействовать на неё, чтобы добиться того, что сам хочу и помочь брату. – Что? – Моя родная мать отшатывается от меня, бледнея на глазах, и от этого словно старится ещё больше. Я не могу воспринимать её, как близкого человека. Не могу. И я чувствую, что в этом доме никогда и никого не любили. Отец всё же лучший вариант, и мне крупно повезло быть выбранным им. – То. Да, я похудел, занялся своим внешним видом и набил себе татуировки. Я больше не собираюсь жрать дерьмо, которым ты пичкала меня всю жизнь. Ты подорвала моё здоровье, поэтому я, достигнув достаточно зрелого возраста, сам способен выбирать, когда и что есть. Понимаешь, о чём я говорю? – Грубо обращаюсь к ней. – Боже мой, сыночек. Ты как со мной разговариваешь? Ты где нахватался этой либеральной чуши, затмившей твою голову? А я знала. Я знала, что тебе не следовало ездить в Париж, но Джо скрывала от меня всё, пока ты не улетел. Это она вбила в твою голову, что тебе нужно менять себя, но это не так! Эта девушка плохо влияет на тебя, Эдвард. Ты собираешь свои вещи и переезжаешь ко мне. Я сделаю из тебя порядочного мужчину, – она указывает на меня пальцем, и я понимаю, почему Эд так её боялся. Думаю, эта дамочка может и врезать. Я уверен, что брат от неё получал и довольно хорошо, но я не позволю так с ним обращаться. Он мой брат, чёрт возьми. – Я тебя научу уму-разуму. Ты у меня будешь есть то, что я скажу. Вырос он. Ишь, какой умный-то. Вырос! А кто тебе пелёнки менял? Кто тебя растил? Кто… Перехватываю её палец и зло отталкиваю, стараясь не выйти не из себя. – Никто меня не растил должным образом. Мне не семь лет и даже не восемнадцать, чтобы слушать тебя, как я должен жить. Уяснила? Я взрослый мужчина и буду жить там, где захочу. Ты и Джози ни хрена не помогли мне выйти из того ужасного состояния, в которое заставили упасть. Но я пришёл не для того, чтобы ругаться с тобой. Я пришёл сказать, что принял решение о продаже кафе отцу Лолы, – рычу я. – Это ты меня перед фактом ставишь? Я тебе не позволю! Я тебе не позволила ни год назад, под науськивания Джо, ни сейчас не позволю! Мерзавец ты, Эдвард! Ну держись, сейчас я так тебя отлуплю, что ты вспомнишь, кому обязан всем! – Мать краснеет от ярости и хватает металлическую трость, стоящую рядом с камином, замахиваясь ей на меня. Но я успеваю отскочить, когда она попадает по креслу, и с ужасом смотрю на неё. – Ты больная, что ли? Ты же меня прибить можешь! – Возмущаюсь я. – Я тебя родила, я тебя и прибью! Продать моё детище?! Продать то, ради чего мои родители жили?! Я тебе продам! Я тебя сейчас приведу в чувство! – Она снова замахивается, и уж лучше бы это была Джози с её мухобойкой. У них что здесь принято сразу лупить? Что за идиотизм? Снова отпрыгиваю, чувствуя, как жалость к брату заполняет голову. Она точно его била. Она изводила его и буквально насиловала собой и своими приказами. Она практически убила его изнутри, но появился я и спас его. Чёрт возьми, в какой ад я приехал? Мать замахивается снова и снова. Из-за её ударов разбиваются рамки, стоящие на камине, и её крик наполняет всё пространство. Чудовищно страшно за то, что пережил Эд здесь. Но достаточно. – Заткнись ты уже! – Перескакивая через диван, прыгаю на мать, заваливая её на пол. Мне плевать, ударилась она или нет. Меня волнует брат, который подвергался насилию. Я зол из-за него. Мне больно за него. – Закрой свой рот, и теперь ты будешь жить по моим правилам! – Выхватываю из её руки трость и поднимаюсь на ноги. – Ещё раз замахнёшься на меня, я тебе врежу и не посмотрю, кто ты такая. Ещё раз попытаешься унизить меня даже в моих глазах, то я снова тебе врежу. Нравятся синяки? Я тебе их устрою и с удовольствием. Ты не мать, а сука, которую должны были посадить за то, что сделала. И я вот это засуну тебе в глотку. Ты уяснила мои претензии к тебе? Я спрашиваю, ты меня поняла? – Подбрасывая в руках трость, цежу я сквозь зубы. Меня колотит от злости и подскочившего адреналина. Я готов драться. Я готов разорвать кого-нибудь. Раньше я никогда такого не чувствовал, как в эту минуту. Я ни разу не хотел убить человека, давшего мне жизнь. Но это не моя мать. Она чудовище. – Кто это с тобой сделал, сынок? Расскажи мне, милый мой. Ты же знаешь, что я не желаю тебе зла. Я всегда тебя любила и заботилась о тебе… – меняя тон, Нэнси поднимается на ноги и выставляет руку вперёд, а её губы подрагивают в имитации улыбки. Эта женщина никогда не улыбалась искренне. Она воплощение ада для ребёнка. – Я не припомню, что за забота, а? Когда лупила меня или же когда запрещала жить, вынуждая всегда находиться у тебя на глазах, поэтому я и сбежал к Джози? Это ты называешь любовью? Да что ты знаешь о ней, тварь? Ты ни хрена о ней не знаешь и даже не думай, что я поведусь на все эти слова. Я сказал тебе, зачем пришёл. И это точка. Я продаю заведение, потому что именно мне его передали по наследству, а не тебе. Ты не имеешь больше к нему никакого отношения. И я забираю его себе. А ты оставайся здесь и живи по своим грёбаным правилам, которые стоят у меня поперёк горла. Знаешь, как тебя называют в городе? Мегера. И ты даже хуже, чем она. Ты монстр, который ни о ком не думает, кроме себя! – Швыряю трость в стену, задевая картины, и они с грохотом падают на пол. – Как ты смеешь такое мне говорить? – Шепчет Нэнси. – Просто. Как ты сейчас просто взяла эту металлическую хрень и хотела ударить меня ей. Я не мальчик и физически сильнее тебя, запомни. Ты больше не будешь так со мной обращаться. Я вернулся, и это я буду учить тебя жить по моим правилам. Я даже не уверен, твой ли это дом или же мой? Ведь ты всегда пыталась утаить от меня правду? И, может быть, мой отец хотел связаться со мной, но из-за тебя я лишился его внимания и любви, считая, что ты и есть родная мне. Нет, ты никто. Сегодня ты для меня никто, но я дам тебе шанс завоевать мою любовь, но для этого ты станешь другой. И как ты это сделаешь – твои проблемы, – указываю на неё пальцем, где-то в глубине души тайно надеясь, что паршивая жизнь всё это сотворила с ней, а не она сама такая. Да, им пришлось туго, но не превращаться же в чёрствого и жестокого человека из-за этого. – Ты мне даёшь шанс? Это ты мне даёшь шанс? Эдвард, ты совсем лишился рассудка! Да я сейчас же вызову врачей, чтобы они упекли тебя в психиатрическую клинику! Ты… – С тобой бесполезно говорить. Да пошла ты на хрен, дура больная! – Ору я. – Что ты сказал, Эдвард? – Пошла. Ты. На Хрен. Дура. Больная. Или по слогам повторить? Знаешь, почему отец бросил тебя? Потому что ты невменяемая истеричка, считающая себя крутой. Нет. Ты просто жалкая брошенка, которая даже не умеет поддерживать диалог и нормально реагировать на критику. Да, вообще, здесь одни истерички, пытающиеся меня учить. Всё. Финита ля комедия. Баста. Сыт по горло. Оревуар, старая куропатка, – показываю ей средний палец и разворачиваюсь, чтобы свалить отсюда. Свой вердикт я уже вынес. – Не смей! Эдвард! Живо вернись… – Я не собачка, чтобы выполнять твои приказы, поняла меня? И если я захочу, то продам кафе, и ты ни цента не получишь. Ты больше не авторитет для меня. Ты ничто. И я ещё раз убедился, сколько лет потратил впустую, находясь из-за тебя в этом захолустье. Мать хватает со стола вазу и замахивается на меня, но я отхожу в сторону, и она летит в дверь. – В задницу тебя! – Быстрым шагом направляюсь к двери и замечаю, что она открыта, и рядом с ней стоит пресловутая Джози, бледная, как мел. Бесит. Все меня бесят, а эта стерва особенно. Предательница. – И тебя тоже в задницу! – Рычу на неё, толкая плечом, отчего она с громким криком падает с крыльца на землю. – Сам иди туда! Козёл! – Визжит мне в спину. Ненавижу их. Так сильно ненавижу. Они обе разворовали всё, что было внутри Эда, превратив его в то дерьмо, которое я встретил в Париже. Я нереально зол сейчас, и мне больно. Грудь как будто разорвали, и она горит от эмоций. Правильно сделал папа, что свалил от этой психопатки. Я не знаю, как он, вообще, додумался встречаться с ней, да ещё и позволить ей залететь от него. А эта… Джозефина, она специально приехала сюда, чтобы вместе с матерью насесть на меня, считая, что я Эд. Нет, цыпочки, я Гарри, и наведу здесь свои порядки. Суки! Мне нужно выпить. Мне очень нужно выпить сейчас, чтобы пережить то, что я увидел сегодня и понял. Я решительно направляюсь в центр города к месту, о котором упоминала Лола. Единственный нормальный бар и тот, наверное, принадлежит её семье, как и самое адекватное заведение в городе. И именно там я собираюсь надраться так, что имя своё забуду. Чёрт, мне так больно за Эда. Он был прав, говоря о том, что моя жизнь удалась, даже несмотря на приказы отца и его требования остепениться, начать работать и привыкать к стабильности. Здесь всё вверх дном, и я рад тому, что брат, наконец-то, увидит, что это не нормальная жизнь. Это дерьмо, в котором его держат насильно. Вхожу в бар, в котором звучит музыка, и зал постепенно наполняется жителями городка, словно они выползают только к ночи, как твари. Но мне плевать. Направляюсь к барной стойке и сажусь на стул. – Эд. Я, конечно, слышал уже о твоём фееричном преображении, но не думал, что ты настолько изменился, – улыбаясь, ко мне подходит бармен. Да задолбали уже.