Всю свою жизнь я ждала, что вот-вот разразится катастрофа. За неимением более разумного и рационального объяснения это казалось неизбежным. С тех пор как стала достаточно взрослой, чтобы читать газеты или слушать вечерние новости, меня забрасывали информацией о людях, потерявших своих близких в террористических атаках, разбитых и горящих автомобилях, сошедших с рельсов поездов, ограблениях банков с ужасающими последствиями. Каждый день какое-нибудь стихийное бедствие или жуткое насилие раскалывали мир надвое. Куда бы вы ни посмотрели, чья-то жизнь лежала в руинах, непоправимо поврежденная и измененная до неузнаваемости. Последние пять лет, с тех пор как переехала из родительского дома в Манхэттен-Бич, Калифорния, я провела в раздумьях, когда же настанет мое время. Когда бомба взорвется в моем автобусе? Когда моя жизнь будет висеть на острие ножа из-за моего iPhone? Когда я не посмотрю, куда иду, и встану на пути грузовика? В конце концов, это как игра в лотерею, и как бы ни старалась не думать об этом, казалось, неразумным предполагать, что трагедия не посетит мой порог в какой-то миг жизни. До этого момента я просто затаила дыхание и ждала. Возможно, это случится завтра. Скорее всего, это произойдет сегодня, когда самолет, на котором я лечу из одного конца страны в другой, из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк, рухнет в Гудзон. За последние годы такое уже случалось. Нет причин, почему бы этому не случиться снова. Мой желудок переворачивается, когда самолет кренится на одну сторону, резко качнувшись влево, описывая широкий круг над Нью-Йорком. За окном рядом со мной простирается город во всех направлениях, насколько мог видеть глаз, и резко обрывается вдали, где вода цвета стали пожирала горизонт. Я веду себя глупо. Знаю, что самолет не разобьется, но никак не могу убедить себя, что нахожусь в полной безопасности, когда мы несемся по воздуху навстречу бетону, стеклу и металлу. — Мисс Лэнг? — Женщина, сидящая рядом со мной, улыбается и ободряюще хлопает меня по руке. — Я просто хотела еще раз пожелать тебе удачи. Уверена, что ты справишься. Эти собеседования... — Женщина пренебрежительно махнула рукой. — Они никогда не бывают такими страшными, как мы думаем. А ты такая милая, очаровательная девушка. Я просто уверена, что все будет хорошо. Она не переставала болтать все шесть часов полета. Я получила полное изложение истории ее жизни в промежутке между отвратительной трапезой в полете, где-то над Колорадо, и одиноким стаканом джина с тоником, который выпила где-то ближе к Индиане: ее зовут Марджи Фенек, ей пятьдесят восемь лет, у нее трое взрослых сыновей, все они теперь женаты, но, боже, если бы они не были таковыми, любой из них просто мечтал бы встречаться со мной. Она уже несколько часов гладит меня по руке, как будто мы были старыми друзьями, и, честно говоря, я не возражаю. Ни капельки. Контакт, если уж на то пошло, был успокаивающим. Были перерывы между ее постоянной болтовней, когда она задавала вопросы обо мне, и я чувствовала себя обязанной ответить тем же. Ей легко удалось вытянуть из меня цель моего визита в Нью-Йорк в середине недели. Она знала все о том, как мои родители боролись за ресторан в Саут-Бэй. Я рассказала ей о призрачном Ронане Флетчере, о котором мне было известно несколько разрозненных фактов: он бывший военный, получил «Пурпурное сердце», поэтому, очевидно, был очень крутым. Его жена умерла в прошлом году, оставив его с двумя маленькими детьми на попечении. Его капитал довольно высокий, где-то около отметки в миллиард долларов. Марджи также узнала, что я ненавижу летать и не переношу турбулентности. Предполагаю, что она намерено пытается отвлечь меня от резкого крена к земле самолета, заходящего на посадку. — Да. Да, уверена, что все будет хорошо. Так и должно быть, верно? — говорю я, сверкнув в ее сторону нервной натянутой улыбкой. — О, конечно, милая. Если будешь заботиться об этих детишках в течение целых шести месяцев, подумай обо всех деньгах, которые сможешь сэкономить, чтобы помочь своим родителям. Ты сама это сказала. У тебя ведь не будет никаких расходов. Ты никого не знаешь в городе, так что не сможешь тратить деньги на развлечения каждый вечер недели, как делает молодежь. Меня с натяжкой можно назвать «молодежь», в свои двадцать восемь лет, я уже миновала тот период своей жизни, когда каждый уик-энд проводила на вечеринках и тратила деньги впустую. Последние пять лет я проработала учительницей в начальной школе, оплачивала счета, экономя пятнадцать процентов от своего дохода, откладывая деньги на покупку дома. Так поступают взрослые ответственные люди. Я бы все еще занималась этим, если бы государственная школа, в которой работала, не была закрыта из-за недостаточного государственного финансирования. Я потеряла работу вместе с остальными преподавателями четыре месяца назад, примерно в то же время, когда мама и папа смущенно признались, что ресторан на грани разорения. Они не просили о помощи, нет, но я видела, что они в ней нуждаются. Очень нуждаются. Вот куда пошли мои сбережения. Все до копейки. Теперь у меня больше не было денег, чтобы дать им, и не было работы, чтобы заработать больше, и вот так я оказалась в этом самолете рядом с Марджи, на пути к собеседованию для работы няни на другом конце страны. Не знаю, как до этого дошло. Мне нужно было найти другую преподавательскую работу, но сейчас середина учебного года, и все вакансии заполнены. Репетиторство приносило какой-то доход, но это было эпизодически и ненадежно, а мне нужен постоянный доход, чтобы убедиться, что смогу держать маму и папу на плаву. Когда агентство, в которое я записалась, позвонило и сообщило мне о Ронане Флетчере и его двух маленьких детях, у меня не было особого выбора, кроме как согласиться на полностью оплаченную поездку через Штаты, чтобы встретиться с этим странным, богатым человеком и узнать, что он ищет. — Напомни, сколько лет детям? — спрашивает Марджи, на этот раз сжимая мою руку. — Не уверена. По-моему, в папке значилось пять и семь. Лицо Марджи вытягивается от удивления. — Такие маленькие? И ты говоришь, что у тебя еще нет своих детей? — У меня сложилось впечатление, что она считает меня плохо подготовленной к тому, чтобы иметь дело с пяти и семилетними детьми. — Нет, на самом деле я не хочу детей, — говорю я. — Мне нравится заботиться о детях в школе, но я не планирую иметь своих собственных. — О боже, милая, почему? Быть мамой… это самая чудесная вещь в мире. Не знаю, как бы я жила без моих мальчиков. Со временем я поняла, что, если сказать людям, что у меня не может быть детей, они всегда чувствуют себя неловко. Всегда лучше было просто солгать. Что-то придумать — мой образ жизни слишком беспокойный для иждивенцев, или просто не хочу быть матерью. Это проще, чем объяснить, что я была замужем один раз, в общей сложности восемнадцать месяцев, прежде чем поняла, что вряд ли когда-нибудь смогу забеременеть. Мой бывший, с*кин сын, плохо воспринял эту новость. Он взял наличные, лежавшие на нашем совместном сберегательном счете — слава богу, это были не все сбережения — и сбежал с моей лучшей подругой. В последний раз я слышала, что у них только что родился первый ребенок, маленькая девочка, и они жили в Сан-Франциско. Я тупо улыбаюсь Марджи и пожимаю плечами. — Уверена, что материнство — это прекрасно. Просто не для меня. Марджи хмурится, как будто не может понять, что со мной творится. — Все в порядке, милая, — говорит она. — Знаешь, ты, возможно, передумаешь. Однажды ты просто проснешься и вдруг... — Она качнулась в мою сторону, когда колеса самолета коснулись земли. Где-то в хвосте самолета кто-то начал хлопать в ладоши. Марджи на мгновение посмотрела в ту сторону, пока я изо всех сил старалась вернуть свое сердце на законное место в груди, оттуда, где оно застряло высоко в горле. — Ну, вот. Все прошло не так уж и плохо, правда? — спрашивает Марджи. Кажется, она совсем забыла о предложении, которое только что не закончила. Я тоже этому рада, ведь все это уже слышала не раз: «Ты проснешься однажды утром, и тебе просто захочется иметь ребенка. Это поразит тебя, как гром среди ясного неба, и ты не сможешь отрицать зов своего тела.» Проблема в том, что я уже проснулась и почувствовала этот зов глубоко в своих костях, но мое тело отказало мне, и с тех пор мне приходится иметь дело с этой печальной реальностью. — Внимание всем пассажирам. Пожалуйста, оставайтесь на месте с пристегнутыми ремнями безопасности до тех пор, пока пилот не выключит знак «пристегните ремни». При открытии верхних шкафчиков, пожалуйста, действуйте осторожно, так как предметы могли перемещаться во время полета и могут упасть… — Из громкоговорителей продолжает передаваться заранее записанное сообщение, предупреждающее пассажиров огромного аэробуса А380 — заполненного едва ли на четверть — что усиленные меры безопасности в аэропорту могут означать длительное ожидание высадки и получения багажа. Но я почти не слушаю его. Уже чувствую себя слишком переполненной, мое горло немного распухло, крошечные бусинки пота прорываются через поры кожи, посылая холодные мурашки, бежать по моему животу и вниз по рукам. — А памятник все еще есть? — резко спрашиваю я. — Ну, знаете, там, где раньше был Всемирный торговый центр. Марджи перестает рыться в своей потрескавшейся черной кожаной сумочке и пристально смотрит на меня. И внезапно она где-то между чувством сильной жалости ко мне и некоторой настороженностью. — Ну, конечно же, дорогая. С какой стати он мог исчезнуть? Смотрю в окно, не желая смотреть на нее и обмениваться странными выражениями лиц. — Даже не знаю. Кажется, что это было так давно. Люди... они забывают. — О, нет. Нет, это вряд ли когда-нибудь случится. Нью-Йорк не забывает. Мы будем помнить этих бедных людей из поколения в поколение. Пока город не падет в море. Наверное, дольше. Полтора часа спустя ругаюсь себе под нос, обливаясь потом, проклинаю себя за то, что не взяла больше времени, чтобы добраться из аэропорта до здания «Флетчер Корпорэйшн». Пересечение 23-ей и 6-ой очень далеко от аэропорта Кеннеди, и у меня остается всего двенадцать свободных минут, когда выскакиваю из такси и бросаюсь внутрь внушительного, высокого, похожего на копье стеклянного сооружения, которое словно взлетает из тротуара. Вестибюль «Флетчер Корпорэйшн» скромный и простой, но в нем чувствуются деньги. Полы из полированного мрамора, а зона отдыха справа состоит из красивых серых кожаных кресел, которые выглядят так, будто стоят больше, чем моя машина в Лос-Анджелесе. Спешу к стойке регистрации, отчаянно приглаживая волосы, надеясь вопреки всему, что не выгляжу полностью измотанной, что, несомненно, так и есть. Женщина за стойкой смотрит на меня и улыбается. — Чем я могу вам помочь? — спрашивает она. Ее голос ровный и отстраненный, но не враждебный. Светлые волосы зачесаны назад в идеально уложенную прическу, от которой мне захотелось плакать от зависти. — Меня зовут Офелия Лэнг. У меня назначена встреча с мистером Флетчером на четыре часа. — Ах, да. Мисс Лэнг. Одну минуту, пожалуйста. — Женщина откидывается на спинку стула, выдвинув ящик стола, достает оттуда маленький ламинированный бейджик с моей фотографией. Затем с улыбкой подвигает мне ламинат через стойку. — Очень хорошая фотография, — говорит она мне. — Обычно они выглядят ужасно. Смотрю на фотографию и морщусь. Это больше похоже на фото арестанта, чем на удостоверение личности. Я удивленно рассматриваю его. Мои глаза, обычно зеленые, окрашены каким-то красноватым оттенком, так что я выгляжу довольно демонически. Контраст на изображении тоже очень слабый, поэтому мои длинные светло-каштановые волосы кажутся почти черными. Загар отсутствует, а губы кажутся кроваво-красными. В общем, на фото я выгляжу как вампир. Все равно вежливо и неловко улыбаюсь секретарше. — Спасибо. Она наклоняется вперед и кладет руку на мое предплечье, говоря очень тихо. — Не надо так волноваться. Мистер Флетчер иногда бывает холодноват, но он порядочный парень. Честный и хороший начальник. Все будет хорошо. Понятия не имею, почему она чувствовала необходимость успокоить меня, но ее слова действительно замедляют мой пульс, и я очень благодарна за это. — Но сейчас вам лучше подняться в офис в пентхаусе, Мисс Лэнг. — Она указывает на ряд лифтов на другой стороне вестибюля. — Может, он и хороший начальник, но терпеть не может, когда люди опаздывают. ГЛАВА ТРЕТЬЯ Предложение Суровый охранник провожает меня на лифте в офис Флетчера. Я мало путешествовала. Лишь уик-энд в Аризоне и поездка в Лас-Вегас. И всего лишь раз выезжала за пределы Штатов, когда папа спланировал десятидневную поездку в Канаду для семьи — подарок на выпускной, когда дела в ресторане были намного лучше, и с деньгами было не так напряженно. Когда вхожу в личный кабинет Ронана Флетчера на тридцать первом этаже, который также оказался самым последним этажом здания «Флетчер Корпорэйшн», меня окружают самые странные, самые удивительные вещи из стран, которые сомневаюсь, что когда-либо смогу посетить: маски африканских племен, сделанные из дерева с замысловатой резьбой; красиво раскрашенные японские шелковые веера, словно редкие бабочки, восседают на стенах; русские яйца «Фаберже» размером с мой кулак, сидящие в позолоченных подставках на комодах из красного дерева. Вдоль всей правой стены тянется стеклянная витрина, в которой с изящной точностью разложены золотые ожерелья и чеканные медные серьги поверх роскошного рубиново-красного бархата. Комната больше походит на музейную выставку, чем на офис. Если бы не огромный, внушительных размеров письменный стол с огромным iMac, стоящий прямо перед стеклянными окнами от пола до потолка, выходящими на город, я бы подумала, что попала в Музей Естественной истории, а не на чье-то рабочее место. — Мистер Флетчер сейчас подойдет, — говорит мне охранник. — Присаживайтесь. И ничего не трогайте. Я бы все равно ни к чему не притронулась — все выглядит так, будто стоит больше, чем моя жизнь. Сажусь по другую сторону стола и стараюсь не ерзать. Смотрю на часы: три пятьдесят девять. Четыре часа. Четыре ноль одна. Четыре ноль две. Ронан Флетчер официально опаздывает. Невероятно, учитывая то, что мне только что сказала секретарша. Прошло еще две минуты, и я уже начала думать, что Флетчер, возможно, уже ушел, чтобы заняться своими детьми, но тут дверь справа открывается, и в комнату торопливо входит мужчина, натягивая белые манжеты своих рукавов. Я ошеломленно наблюдаю, как он усаживается напротив меня. Совсем не то, чего я ожидала. Ронан Флетчер не старомодный, тучный коммерсант с раздутым животом из-за слишком большого количества поздних ночных, жирных обедов и пива. Он высок, выше шести футов; он бы затмил мой рост пять футов восемь дюймов, если бы мы стояли бок о бок. Темные волосы и темные глаза; он вполне мог бы иметь итальянское происхождение, но кожа у него бледная. У мужчины широкие плечи, мускулистые руки, натягивающие дорогой на вид материал рубашки, застегнутой на все пуговицы. Мужчина не поднимает на меня взгляд, пока не усаживается в кресло. Когда же он поднимает голову и, наконец, пристально смотрит на меня, я ошеломлена резкими углами и линиями его лица. Они великолепны — грубый набросок углем, вырванный из тетради Микеланджело, все размашистые, смелые мазки. Сильная линия подбородка. Высокие скулы. Совершенно прямой нос. Его нижняя губа полнее верхней и образовывает идеальный лук Купидона. Нельзя отрицать: этот человек произведение искусства, столь же редкое и изысканное, как и любой из артефактов, установленных в этой комнате. — Здравствуйте, мисс Лэнг, — холодно говорит он. — Спасибо, что нашли время приехать в Нью-Йорк. Знаю, какое это было неудобство. — Его голос мелодичный, тонкая мелодия переплетается с ритмом его слов. Такой странный акцент, который я не могу определить. — Все нормально. — Судя по моему беззаботному тону, действительно имею это в виду, что путешествие на самом деле не принесло мне никаких сложностей, и я совсем не возражала против этого. Флетчер хмурится, его темные брови опускаются. — Некоторые люди не любят летать, — говорит он. — Рад слышать, что у вас все прошло гладко, мисс Лэнг. Приношу свои извинения за то, что мы не смогли встретиться в Лос-Анджелесе, однако в последнее время мой график довольно напряженный. Было много нерешенных вопросов, с которыми нужно было разобраться. Я киваю. — Конечно. Это не было проблемой. — Что ж, все равно спасибо. Ваша пунктуальность и профессиональный внешний вид в столь долгом путешествии очень впечатляют. Профессионализм для меня превыше всего, Офелия. Могу я называть вас Офелией? — Да, конечно. — Хорошо. Ты тоже можешь звать меня Ронаном. Особенно если мы рядом с детьми. — Я не ожидала, что он так скажет. Думала, что мне придется называть его мистер Флетчер или сэр, или как-то еще. Обращение к нему по имени кажется чуждым. Слишком личным. Ронан, должно быть, замечает удивление, промелькнувшее на моем лице. — Детям не нужна еще одна строгая, официальная няня, Офелия. Им не нужен еще один из моих целующих задницы сотрудников, крутящийся вокруг них двадцать четыре часа в сутки. Им нужен друг. Это то, что я ищу в успешном кандидате на эту роль. — Понятно. Я могу это сделать, — говорю я. — Хорошо. А сейчас почему бы нам не начать с того, что ты расскажешь мне о себе и своем преподавательском опыте? Я всегда ненавидела эту часть интервью. Ронан, должно быть, уже прочитал мое резюме — он никогда бы не заплатил за то, чтобы доставить меня в Нью-Йорк, если бы не прочитал мои верительные грамоты, поэтому неприятно, что компании и частные лица всегда проходят через утомительный процесс, когда вы описываете свои навыки и возможности. Это кажется пустой тратой времени. Но я не могу сказать ему об этом, поэтому делаю ему одолжение. Ученая степень в области социальных наук и фотографии. Магистр по английской литературе и языку. Диплом по статистической математике, который получила только ради собственного удовольствия пару лет назад. Рассказываю о своем пребывании в школе Сент-Августина, подробно описываю дополнительные роли, которые брала на себя в школе, обеспечивая репетиторство после уроков для учеников, которые хотели или нуждались в этом. — И все дети в вашей школе были хорошо приспособлены? Приходилось ли работать с какими-нибудь... проблемными детьми?