Очень надеюсь, что Линнеман не уничтожил документы Ронана об опекунстве. Если он это сделал, то вряд ли что-то можно будет сделать. Шерил имела бы полное право забрать детей и исчезнуть вместе с ними на материке. И вообще, куда бы она их отвезла? Обратно в Нью-Йорк? Сомневаюсь. Что бы отправить их обратно нужны деньги, а зачем беспокоиться, когда у них нет семьи или чего-то, что связывает их с городом, когда Ронан ушел. Им предстояло бы оказаться в совершенно ином штате, чем тот, в котором они выросли просто потому, что их отец решил умереть на крошечном острове у побережья штата Мэн. — Я собираюсь проверить это, мисс Лэнг. — Шерил выглядит очень расстроенной. — Не думаю, что сейчас у меня есть на это время. Мне действительно нужно вернуться на пристань. По закону, я должна забрать детей с собой в центр, пока все это не уладится. — А если я предпочитаю, чтобы они остались здесь? Со мной? — С моей стороны было бы неосторожно оставить детей в ситуации, которую я считаю нестабильной. — Нестабильной? Я бы сказала, что здесь, со мной, окружающая среда гораздо более стабильна, чем в групповом доме. — Мисс Лэнг... — Шерил замолкает, на мгновение сосредоточив все свое внимание на туфлях и задумавшись с открытым ртом. — Меньше пяти минут назад вы не хотели этих детей. Вы ничего не сказали о том, что мистер Флетчер назначил вас опекуном над ними. Вы заговорили об этом только тогда, когда узнали, куда их направят. Не хочу показаться грубой, но нас учат определять беспорядочное поведение у людей, оставленных заботиться о детях из группы риска, и простите меня за это, но ваше поведение определенно дало мне повод для беспокойства. Я не совсем уверена, что вы понимаете, что вам придется делать, или что вы сможете справиться с этим. Наверху громко хлопает дверь в спальню Коннора, и громкий звук эхом разносится по всему дому. Просто замечательно. — Шерил, я знаю, что это не хорошая ситуация. Знаю, что, вероятно, есть семьи и дома для Коннора и Эми, которые могли бы быть идеальными для них, но я также знаю, что разделение их и удержание в групповом доме в течение нескольких недель подряд, возможно, месяцев, никоим образом не принесет им пользы. У меня большой опыт общения с проблемной молодежью. Я уже много лет работаю с детьми того же возраста, что и Коннор и Эми. Я позабочусь об этих детях. Могу это сделать. Я буду бороться изо всех сил, чтобы убедиться, что они останутся со мной, если это означает, что они смогут остаться вместе. А теперь вы можете сидеть здесь и спорить со мной о том, что делать, или можете поспешить и застать Джерри на пристани, прежде чем он отправится обратно на материк. Я слышала, что шторм, скорее всего, продержится еще пару дней. Если вы не хотите провести две или три ночи взаперти в комнате над единственным баром на острове, не имея чистой одежды, чтобы переодеться, то я бы на вашем месте поторопилась. Играть на ее желании покинуть Козуэй — дешевый ход, но, похоже, это сработало. Шерил вздрогнула, когда я упомянула о возможности застрять в баре. После долгой паузы, в течение которой она изучала меня водянистыми голубыми глазами, она говорит: — Но, пожалуйста, имейте в виду… Я всегда могу вернуться. Признаю, что это, конечно, хлопотно, но я люблю свою работу. Если вы поймете, что эта задача вам не по силам, нет ничего постыдного в том, чтобы позвонить и попросить меня прийти и забрать их. Точно так же, если подумаю, что они в опасности, Офелия, я позабочусь о том, чтобы Коннор и Эми вернулись на лодке в Мэн быстрее, чем успеете моргнуть. Вы меня понимаете? — Да, мэм. — Ну что ж, тогда все в порядке. — Шерил поднимается на ноги, держа сумочку под мышкой, достает сотовый телефон и проверяет время. Драматически вздохнув, убирает телефон и нервно дергает свой пиджак. — Я сама найду выход. Уверена, что вам захочешь пойти и убедиться, что с Коннором все в порядке. Это был не слишком тонкий намек, как будто я могла не осознавать, что мальчику понадобится какое-то утешение после того, как он узнал, что его отец умер. Хотя она сама сказала мне дать ему минуту. Натянуто улыбаюсь ей — улыбка, призванная продемонстрировать вежливость, но не более того. — Естественно. До свидания, — говорю ей, поднимаясь на ноги. Эми все еще крепко прижимается к моему телу, но теперь она неподвижна, как испуганное животное. — К сожалению, думаю, что так и будет, — бормочет Шерил себе под нос. Я прикусываю язык и бросаюсь наверх, прежде чем успею сказать что-нибудь такое, о чем потом пожалею. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ Зеркальное отражение Линнеман ничуть не удивился, когда я сказала ему, что остаюсь. Когда попросила его не придавать гласности документы, которые подписала, освобождая детей от моей опеки, он сказал: «Какие документы?» — в неловкой манере сообщника, но был слишком напряжен, чтобы убедительно показать свое невежество. Моя мать, с другой стороны, была почти в истерике. — Что значит, ты не вернешься? — То и значит, не вернусь. Во всяком случае, пока. Женщина из соцзащиты была ужасна. И они собирались разлучить детей. Как я могла оставить их, когда… — Я знаю, что ты беспокоишься о них, Офелия, но послушай меня. Ты хорошая, добросердечная девушка, но слишком много сопереживаешь другим людям. Люди этим пользуются. Этот Ронан Флетчер понял, что у тебя чуткое сердце, как только увидел тебя, а потом поставил в такое положение, от которого, как он знал, ты не сможешь уйти. Разве это справедливо? Я вздыхаю. — Знаю, что это несправедливо. Но я не могу просто оставить их в каком-то грязном, опасном месте, где с ними может случиться все, что угодно, и весело идти своей дорогой. Я не смогу спокойно спать. Следует долгая пауза, а потом мама говорит то, что заставляет меня повесить трубку. Это звучит примерно так: — Офелия, это не потому, что.. ну, ты знаешь… Потому что ты не можешь иметь собственных детей? Эми и Коннор... они в беде, и им нужен кто-то, кто будет заботиться о них, но не заблуждайся, милая, они не твоя ответственность. Это всего лишь работа и ничего больше. Как только эти шесть месяцев закончатся, тебе придется попрощаться и уйти от них. Не хочу видеть, как ты страдаешь из-за чего-то, что легко можно… Если бы я позволила ей, она бы еще долго болтала без умолку. Мама, вероятно, не заметила, что я повесила трубку еще целую минуту. Стараюсь не думать о том, что она сказала. Я едва знаю детей и не живу в вымышленной стране, где я усыновила их как своих собственных, и мы все собираемся жить долго и счастливо. Просто они должны были быть в безопасности, и выглядело так, как будто я единственный способ, которым это должно было произойти. По крайней мере, на какое-то время, пока не будет сформулировано другое соглашение. Коннор отказался выходить из своей комнаты. Он лежал на кровати и смотрел в потолок, низко надвинув на голову шляпу в разноцветную полоску, и даже не моргал. Я просидела с ним почти все утро, пока Эми спала в гнезде из одеял и подушек на полу у моих ног, всхлипывая во сне. Как бы часто я ни пыталась заговорить с ним, Коннор даже не замечал моего присутствия. В полдень я вышла из комнаты Коннора, чтобы приготовить им что-нибудь поесть, хотя знала, что ни один из не притронется к еде, и прошла уже половину лестницы, когда фигура, стоявшая в коридоре у входной двери, остановила меня как вкопанную. Опять он. Ронан. Прислонившись к стене, упершись плечом в свежевыкрашенную кремовую штукатурку, темные волосы спадают ему на глаза, клетчатая рубашка помята и не заправлена — это действительно был он. Это был Ронан. Я кричу и пытаюсь взбежать обратно по лестнице. — Не надо! Не подходи ближе! Ронан даже не вздрогнул. Он изучает меня с холодным, отстраненным выражением на лице, которое делает его еще более красивым, чем когда-либо, жестоким, царственным способом, от которого дрожь пробежала по моему телу. Разве он не должен быть более прозрачным или что-то в этом роде? У меня почти нет опыта общения с недавно умершими, но я читала много ужастиков, когда была подростком, и призраки должны были быть более бледными и гораздо менее раскрасневшимися. На щеках мужчины румянец, а глаза ярко блестят, такие же глубокие и темные, как всегда. Я не могу пошевелить ногами. Мне нужно шевелить ногами, чтобы убежать от него, но они ни в малейшей степени не слушают меня. Я снова кричу, вцепившись руками в перила, едва удерживаясь на ногах. — Господи, женщина. Замолчи. — Ронан отталкивается от стены, а затем направляется ко мне, в гневе сдвинув брови. — Ты вопишь так, что и мертвого разбудишь. Он подходит к основанию лестницы, засунув руки в карманы, и я чуть не теряю сознание на месте. — Не надо. Я серьезно. Не подходи ближе. Клянусь, я ... — Я не знаю, что буду делать, ведь невозможно защититься от паранормальных сил. Ронан качает головой, выглядя очень разочарованным. Его глаза вспыхивают от нетерпения. — Офелия. Это ведь твое имя, да? Слушай, я знаю, о чем ты думаешь, но я не Ронан. Если бы мы могли пропустить эту часть и перейти к менее нелепой части нашего разговора, было бы потрясающе. — Ты не..? — В его словах нет никакого смысла. Это точно Ронан. Волосы, глаза, свирепый изгиб губ, от которого у меня почему-то подкашивались колени. Правда, его волосы более растрепанные по сравнению с зализанной назад хипстерской стрижкой, которую он обычно носил, но даже так не было никакой ошибки. У меня отвисает челюсть и расширяются глаза. Знаю, что это так, но ничего не могу с этим поделать. — Салли, — говорит Ронан. — Я Салли, брат Ронана. — Какой? — Очевидно, брат-близнец. У нас мимолетное сходство, по крайней мере так говорят. — Он ведет себя как придурок, голос буквально сочиться сарказмом, и могу понять почему. У них с Ронаном более чем мимолетное сходство. Он точная копия этого человека. Я все еще не уверена, что верю словам, которые слетели с его губ. Однояйцевые близнецы, конечно, вполне реальны — в моем классе в школе Сент-Августина были две маленькие девочки, которым приходилось носить бейджи с именами, потому что их было трудно отличить друг от друга — но это безумие. Ничто не отличало человека, стоящего передо мной, от Ронана Флетчера. Они одного роста, одного телосложения. То, как они держались, прислонившись к стене, было совершенно одинаковым. Они точные копии друг друга, а не просто два человека, которые случайно делили один и тот же эмбриональный мешок. — Линнеман позвонил и рассказал мне, что случилось, — говорит Ронан… нет, Салли. Пришлось напрячься, чтобы вспомнить его имя. — Я заходил вчера вечером, но ты, кажется, испугалась. Я подумал, что ты будешь менее сумасшедшей, если я вернусь днем. Похоже, я ошибся. Ошеломленная, делаю шаг вниз по лестнице, не сводя с него глаз, как будто он исчезнет, если я отвернусь. — Уверена, ты понимаешь, почему… — Я похож на своего брата. Слышу это всю свою жизнь. Когда смотрю в зеркало, то вспоминаю его. Ежедневно. Так что да. Я понимаю. А теперь мы можем двигаться дальше? У меня был этот разговор больше раз, чем я могу сосчитать, и он становится действительно чертовски раздражающим. Медленно спускаюсь по оставшейся части лестницы, пытаясь вернуть себе немного достоинства. Вероятно, в глазах Салли этого не произойдет, но все же я должна попытаться. — Линнеман не упоминал, что ты зайдешь, — бормочу я, вытирая потные ладони о джинсы. — Потому, что я ему не сказал. Нет смысла. Он бы только попытался отговорить меня от этого, в своей обычной манере, и я бы закончил грубостью. —Кажется, что грубость — предопределенное состояние этих мальчиков Флетчер. Никогда бы не подумала, что такое возможно, но Салли еще более колючий и недружелюбный, чем его брат. — В любом случае, я не собираюсь оставаться здесь надолго, — говорит он, дерзко вздернув подбородок. — Я пришел сказать, чтобы ты не беспокоилась. — Прошу прощения? — Линнеман рассказал, что сделал мой брат. Что он хочет, чтобы ты оставалась здесь, на острове, пока я не сдамся и не решу позаботиться о его детях. Я пришел сюда, чтобы сказать, чтобы ты не беспокоилась. Я не возьму их себе. Он был сумасшедшим, если думал, что я когда-нибудь смогу присматривать за ними. Поэтому делай то, что должна. Я остаюсь в стороне от этого. — Папа? — высокий, испуганный голос Эми эхом разнесся по коридору сверху. Глаза Салли расширяются. — Это... это его маленькая девочка? — Он похож на кролика, попавшего в свет фар. Я молча киваю. Оглянувшись через плечо, думаю увидеть ее за моей спиной, но Эми все еще идет по коридору неуверенными и робкими шагами. — Я понимаю, что ты сейчас немного не в себе. Но... может быть, ты захочешь встретиться… Поворачиваюсь к Салли, но его там уже нет. Входная дверь распахнута настежь, а мужчины нигде не видно. Вместо него на его месте стоит невысокая женщина около тридцати, с ярко-рыжими волосами и в черной шерстяной шапочке. Она, нахмурившись, смотрит через плечо.