– Ты знаешь истории о трупах животных, которые продолжают появляться в разных частях города? – спросила Матильда. Оливер кивнул. – Эти двое приходили ко мне домой на днях, потому что неподалеку от нашего дома забили целое стадо коров. – Да, я слышал о коровах. Но все же, почему полиция пришла в ваш дом? Матильде стало интересно, что другие говорят офицерам и что те записывают в свои блокноты. У них уже есть подозреваемый? Она оглянулась на Оливера, который хмуро смотрел на нее, пытаясь отыскать на ее лице хоть какое-то просветление в темноте, на которую они наткнулись вместе. «Доверься ему», – подумала она. Ты можешь доверять ему. Он знает, кто ты такая. – На их тушах было вырезано мое имя. У всех. Оливер сглотнул. – О черт. – Да, о черт. А теперь есть мертвая девушка. Девушка, с которой я дружила с давних пор, и у нее на лице написано мое имя. Какого черта? Я имею в виду, что, черт возьми, происходит? Они подумают, что это сделала я, не так ли? Оливер посмотрел на суматоху вокруг них. Всего несколько часов назад они чувствовали себя единственными людьми в мире. Вдруг Оливер схватил Матильду за руки и покачал головой: – Нет, нет, послушай, все будет хорошо. Им нужно принять заявления от всех присутствующих здесь, но особенно от нас, потому что мы нашли ее. Никто не подумает, что это была ты: у тебя около сотни свидетелей, которые видели тебя на вечеринке, и у тебя есть я. Мы были вместе все это время. – Матильда посмотрела на Оливера, ее брови нахмурились от беспокойства: – Что? Что это за взгляд? О черт. Ты пошла в ванную одна. – Не совсем. – Что это значит? – Оливер взглянул на Матильду широко раскрытыми глазами. – Матильда, ты должна рассказать мне, что произошло, и тебе нужно говорить быстро, потому что если ты втягиваешь меня во что-то и мы собираемся поговорить с детективом… Вопрос Оливера повис в воздухе, и Матильда зацепилась за его слова, зная, что не может в одиночку держать оборону. – Я не ходила в ванную. Я пошла искать Эшли. Оливер поднял руки к голове, но, взглянув на полицейских, опустил их. – Ладно. Ладно, это значит, что ты была последней, кто видел ее живой. – Нет, я ее не видела. Ее не было в комнате родителей Шона. Там было пусто. А потом я… Вот тогда-то ты и нашел меня. Что, если… что, если я… Оливер покачал головой: – Что, если бы тебе удалось найти ее, пока ты была без сознания, убить ее, вырезать свое имя у нее на лице, затем пронести ее через толпу людей и засунуть ее на это дерево? – Когда ты так говоришь, это кажется абсурдным, но… – глаза Матильды щипало каждый раз, когда она моргала, и все, что она хотела сделать, это забраться в постель и спрятаться под одеялом от этого кошмара, – я могла что-то сделать, пока была без сознания? Что-то ужасное, используя магию, или ненависть, или что-то неправильное, смешанное с заклинанием, которое я применила на Эшли на днях… – Матильда… – Дай мне закончить. Ты не можешь отрицать факты. Мертвые животные, а теперь и мертвый человек, и все с моим именем, вырезанным на них. И эти обмороки… Я не испытывала ничего подобного раньше. Как будто что-то идет за мной, и я не контролирую свое тело, – Матильда смотрела, как парамедики увозят тело Эшли. Девушка покачала головой и снова посмотрела на Оливера: – Я ненавидела Эшли, Оливер. Я ненавидела ее так сильно, что проглотила пчелу, чтобы ее вырвало целым ульем. Что, если эта тьма берет верх, и я теряю контроль? – Послушай, – начал Оливер, положив руки ей на плечи, – тебе нечего скрывать. Мы пришли вместе, ты воспользовалась ванной, я встретил тебя снаружи, а потом мы спустились сюда. Вот и все. Матильда покачала головой: – Мы поговорим с полицией, а потом я отвезу тебя домой, и мы разберемся с этим после того, как немного поспим. – Мне нужно все прояснить, – прошептала Матильда. – Мне нужно выяснить, что связывает эти смерти и мои обмороки. Но прямо сейчас мне нужно просто не вляпаться в неприятности. Матильда оглянулась через плечо и попыталась сосчитать, сколько гостей было в саду и сколько полицейских слонялось вокруг. Она снова повернулась к Оливеру: – Я могу сотворить заклинание, чтобы изменить восприятие людей или просто заставить их забыть обо всем, но мне нужно будет сделать это со всеми, а не только с полицией. Здесь так много людей. Я никогда… Оливер выпрямился, наконец-то став более похожим на себя, чем был с тех пор, как они нашли Эшли. – Может быть, я могу тебе помочь? Я имею в виду, что знаю, я все еще учусь, но те старые леди в библиотеке научили меня кое-чему. Кроме того, я хочу узнать больше, так что это беспроигрышный вариант. – Правда? – Правда. Я сделаю все, что ты скажешь. Ты можешь быть моим учителем. Матильда прищурилась. – Ты же действительно не думаешь, что это была я? – спросила она, скрестив руки на груди. – Как такое возможно? – И тебя не беспокоит, что люди умирают с моим именем, высеченным на их лицах? – Определенно что-то происходит, но я не думаю, что за этим стоишь ты, Матильда. – Тогда ладно. – Тогда ладно, – повторил Оливер, улыбаясь. Несмотря на то что Матильде казалось, будто она находится в эпицентре кошмара, ей не удалось скрыть ответную улыбку. Глава 12 Двенадцать дней до Хэллоуина –Тебе кто-то когда-нибудь говорил, что ты бормочешь? Оливер прижал руку к груди и откинулся на спинку стула. – Ай. Это было больно. В следующий раз, когда соберешься критиковать мой характер, лучше предупреждай. – Ты хотел помочь, и ты не сможешь этого сделать, если будешь невнятно произносить заклинание. «Скажи это ясно, скажи это правдиво». Так говорила моя бабушка. До того, как замолчала. Оливер подался вперед и сложил руки на столе. Они устроились в уголке сада, стаканчики с кофе согревали их по-осеннему озябшие пальцы и носы. Книга, напоминавшая старый учебник для неудачников, лежала на столе между ними. Однако при ближайшем рассмотрении размашистый почерк и замысловатые рисунки, нацарапанные на полях, выдавали его как одну из книг заклинаний Нанны Мэй. – Как она может колдовать, если не говорит? – спросил Оливер. Матильда подперла подбородок рукой и пожала плечами. – Она очень старая потомственная ведьма? Я не знаю. Возможно, когда ты становишься старым, тебе больше не нужно произносить эти слова вслух. Однако, когда ты только осваиваешь магию, тебе определенно нужно это сделать. Я никогда не творила ничего, что не включало бы в себя какое-то заклинание. – Как это вообще возможно? Кто-нибудь в школе слышал, как ты произносишь свои заклинания вслух? – О да, все время. – И как ты выкручивалась? – Я накладывала еще одно заклинание, чтобы они забыли то, что слышали. В их памяти достаточно пробелов, чтобы сделать из их мозгов рыболовные сети. – Матильда постучала по книге, лежащей перед ними. – В любом случае тебе не нужно говорить это громко: ты просто должен сказать это четко. – И то верно. Матильда улыбнулась: – И то верно. Оливер взял длинный кусок черной бечевки из беспорядочной кучи на столе, затем заглянул в бумажный пакет. – И скажи мне еще раз, что мы делаем с этим? – спросил он, вытаскивая из пакета фундук. Он поднес его к глазу и посмотрел через отверстие, проходящее посередине. – Ведьмина лестница, – сказала Матильда, забирая у Оливера бечевку и орех, – или лестницы, во множественном числе. – Я читал о них. Разве они не используются для темной магии? – Они могут использоваться в темной магии, как и все заклинания. Матильда взглянула на Оливера, когда начала нанизывать фундук на бечевку за обложкой меню, стоящего на столе, жестом показывая ему, чтобы он смотрел, – ведьмы обычно связывали перья или кости в бечевку с намерением проклясть или даже убить кого-то. Очевидно, это не то, что мы делаем. – Очевидно, – откликнулся Оливер, наблюдая за пальцами Матильды. – Мы привяжем столько орехов на бечевку, сколько людей было на вечеринке, чтобы они забыли, что произошло. – Включая полицию? – Особенно полицию, – Матильда подавила зевок. Было три часа ночи, когда детектив закончил беседовать с ними и Матильде с Оливером разрешили покинуть вечеринку, – я возьму одну часть, ты – другую. Свяжешь их всех и разделишь, вот так. Затем вешаем их над свечами в мешке – одна такая лестница над одной свечой. – Тогда я произнесу заклинание, ясное и истинное, и позволю свече сжечь лестницу? – Матильда кивнула, и в глазах Оливера мелькнуло беспокойство.