Говорю же, у нашего бывшего чудовища ангельский характер. Любому нормальному человеку на ее месте захотелось бы сперва двинуть этому гению в глаз, а уже потом разбираться с его великими открытиями, да и то только ради того, чтобы их убедительно раскритиковать. – Сборище буйнопомешанных, – ласково сказала им Кекки, чрезвычайно удачно озвучив мое собственное мнение по этому вопросу. И, помолчав, вдруг добавила: – Как же я вас всех люблю! – Представляешь, – сообщил я ей драматическим шепотом, – та же беда. – Всех сразу?! Хуже кейифайев, честное слово, – укоризненно покачал головой Мелифаро. И сам же первым заржал. * * * Вопреки популярной и крайне утешительной для меня самого легенде, будто я просто способный балбес с умеренно эксцентричным характером, мое внутреннее устройство представляет собой бездну, кишащую чудовищами. Одно из них зовут Ответственность, второе – Здравый Смысл; имени третьего я не знаю, но оно подозрительно похоже на совесть, как ее описывают пострадавшие от этого кровожадного монстра. По удачному стечению обстоятельств, мои чудовища – засони, почище меня самого, но когда они все-таки просыпаются, с ними лучше не шутить. Поэтому я не стал притворяться, будто занят какими-то условно непостижимыми делами, а сам, добровольно предложил Джуффину подежурить в его кабинете, пока он и остальные наши коллеги претерпевают светские муки на Королевском приеме. Думал, приведу его в восхищение, но шеф только плечами пожал: «Ну естественно». Как будто и правда ничего иного от меня не ожидал. Удивительный человек. Ради такого дела я запасся целой пачкой газет, благо давно их не читал. Начал с вчерашнего вечернего выпуска «Суеты Ехо», с удивлением выяснил, что прежде, чем заявиться ко мне на крышу, Кофа и Нумминорих отыскали в одном из подвалов заброшенных хозяйственных помещений Ордена Плоской Горы драгоценности, похищенные из резиденции Чангайской посланницы, а Кекки и Мелифаро нашли и задержали некоего отравителя, заколдовавшего все вино в погребе ненавистного кузена-трактирщика так, что у трех с лишним дюжин клиентов начались галлюцинации; к счастью, все остались живы, но перепугались знатно. Я об этих безобразиях еще узнать не успел, а они – хлоп! – и уже поймали. И даже не стали рассказывать, потому что неинтересно, повседневная рутина, полная ерунда. Дочитав журналистские отчеты о работе коллег, я внезапно почувствовал себя недотепой, окруженным гениями, как в самом начале работы в Тайном Сыске; многим, я знаю, на моем месте стало бы неприятно, а мне, наоборот, понравилось. Больше всего на свете я люблю восхищаться – в первую очередь, теми, кто рядом, но можно вообще всем подряд. Еще часа полтора я подбрасывал в топку своего восхищения дрова, вернее газеты, одну за другой. Оказывается, для того, чтобы узнавать о работе коллег из раздела «Криминальная хроника», вовсе не обязательно выходить на пенсию и переезжать в загородный дом. Достаточно пропускать большинство утренних совещаний ради совершенствования в той области искусства сновидений, которая на языке честных людей называется «дрыхнуть без задних ног», и некоторые вечерние, просто потому, что могу, а все остальное время трещать без умолку, не затыкаясь, не давая беднягам вставить больше трех слов подряд. А в тех редких случаях, когда им это все-таки удается, слушать вполуха, думая о своем. Похоже, прав был сэр Кофа, когда говорил, что чрезмерное усердие в Истинной магии незаметно превращает человека в наваждение – вроде рядом сидит, ест обычную человеческую еду, слова говорит понятные, а все равно кажется только тенью вечно отсутствующего себя. Я тогда отмахнулся: «Да ладно вам, не сгущайте краски». А теперь вдруг явственно ощутил себя таким наваждением, только и счастья, что пощупать можно; впрочем, не всем подряд. И – не то чтобы пришел к выводу, будто с непостижимым и неопределенным срочно пора завязывать, но решил, что в этом вопросе неплохо бы обрести разумный баланс. Ради достижения баланса я первым делом покормил Куруша – мало что так наглядно подчеркивает торжество материальной реальности, как хруст орехов и леденцов, особенно когда ты сам стал причиной этих упоительных звуков. Вторым делом, отправился в туалет: есть в мире некоторые незыблемые вещи, которые гораздо убедительней даже самого громкого хруста. А на обратной дороге решил, что кружка камры в обществе Трикки Лая – хорошее третье дело, после которого я окончательно и бесповоротно стану полноценной частью реального мира, возможно аж до самого позднего вечера или, чем черт не шутит, вообще до завтрашнего утра. Я не стал посылать Трикки зов. Сунуть нос в дверь его кабинета и спросить: «Ты занят или не очень?» – было гораздо проще. Безмолвная речь для меня по-прежнему что-то вроде каждодневных упражнений на турнике, вполне посильных, но требующих напряжения, а дверь – вот она. Правда, за каждой дверью меня по-прежнему ждет бесконечность Хумгата, сбивающий с толку призывный шепот всех сбывшихся и несбывшихся миров; скорее всего, так теперь будет всегда. Но аккуратно, осознанно переступать пороги, оставаясь в той реальности, которую выбрал для постоянного места жительства, я давным-давно научился, делаю это легко, без ощутимых усилий, и, как ни смешно звучит такое признание, для меня это несравнимо проще, чем лишний раз послать кому-нибудь зов. Однако вместо Трикки Лая в его кабинете сидела новая начальница Столичной полиции, в старомодном темном тюрбане, скорее мужском, чем женском; впрочем, в этих тонкостях я до сих пор полный профан. Перед ней высились горы самопишущих табличек; судя по страдальческому выражению лица, все, как одна, содержали столь душераздирающие подробности о природе бытия, что человеку неподготовленному лучше о них не знать. Скорее всего, это были черновики грядущего годового отчета: обычно на подобные документы даже самые всемогущие и бесстрашные люди вроде сэра Джуффина Халли смотрят именно так. Я собирался было бесшумно растаять во тьме коридора, но леди Кайрена Умата меня заметила и явственно обрадовалась. А кто бы на ее месте не обрадовался такому прекрасному поводу сделать перерыв. – Извините, – сказал я. – Думал, застану здесь Трикки… – Он в Замке Рулх, – откликнулась леди Кайрена. – Кто-то из нас обязательно должен присутствовать на приеме в честь шиншийцев. Сэру Трикки интересно, а мне не особо. Я на официальных приемах разной степени пышности уже раз триста, наверное, была. К тому же работы непочатый край. Причем такой, которую за меня никто не сделает: я должна как можно скорей начать во всем этом разбираться. По-настоящему, а не делать вид. Она так красноречиво развела руки в стороны, что мне стало ясно: леди имеет в виду не что-то конкретное, а полицейскую работу как таковую. Я исполнился сочувствия. Потому что всякий раз, помогая Трикки, от души радовался, что не служу в Столичной полиции. Все-таки справиться с дюжиной катастроф мирового масштаба, умереть, надорвавшись, а потом чудом воскреснуть гораздо проще, чем навести и постоянно поддерживать умеренный порядок в отдельно взятом городе. Я бы точно с ума сошел. И из всех возможных утешений, какие можно придумать, только одно показалось мне достаточно честным, чтобы произнести его вслух: – Ничего, с таким заместителем не пропадете. Он в этом хаосе – как рыба в воде. – Ваша правда, – согласилась леди Кайрена. – Сэр Трикки Лай необычайно умный и сведущий человек. Иметь такого заместителя – серьезный вызов. На его фоне моя естественная беспомощность, неизбежная в начале обучения любому делу, выглядит полной катастрофой. Ее, конечно, несложно замаскировать имитацией компетентности. Сидеть с умным видом, говорят, даже у моего предшественника изредка получалось, особенно когда ему хватало выдержки помолчать. Но мне не этого надо. Я хочу по-настоящему вникнуть в работу полиции. Все знать и понимать. Видеть внутреннюю логику нежелательных происшествий, выявлять закономерности, прогнозировать развитие любой ситуации с достаточно высокой степенью вероятности. К счастью, к моим услугам полицейские архивы за много лет, неплохой навык работы с информацией и отличные средства для укрепления памяти, хвала Магистрам. Причем персонально тем, которые их когда-то изобрели. – Кстати, сейчас у студентов в моде одно старинное заклинание времен короля Мёнина, – вспомнил я. – Довольно простое, всего сорок какая-то ступень Белой магии. Штука в том, что, в отличие от популярных пилюль, оно помогает не столько заучивать слово в слово, сколько запоминать суть, причем именно в той формулировке, которая наиболее близка и понятна самому ученику. Я сам пару раз им пользовался, когда надо было быстро войти в курс запутанного, сложного дела, и подтверждаю: отличное средство, здорово проясняет ум. И вам, наверное… Леди Кайрена помрачнела и отрицательно покачала головой. – Спасибо, сэр Макс. Но то, что для вас и большинства столичных студентов «довольно простое», для меня – недосягаемая вершина. Я из семьи драххов, сами понимаете, что это означает. Угуландская Очевидная магия, к сожалению, не для меня. Я овладела Черной – примерно до двадцатой ступени, и Белой – пока всего до четырнадцатой. И знали бы вы, какого мне это стоило труда. Моих умений вполне достаточно, чтобы сохранять лицо в повседневной жизни, но не более того. Сперва мне стало неловко. Словно предложил безногому человеку заняться оздоровительным бегом трусцой. А все потому, что надо внимательно слушать сплетни, а потом обрабатывать полученную информацию и делать из нее разумные выводы. О происхождении леди Кайрены Уматы мне наверняка уже тысячу раз рассказали, да я внимания не обратил. Или просто не вспомнил, в чем заключается основное отличие драххов от остальных людей[7]. Потом я подумал: стоп, а как быть с моим ощущением, что она – очень неплохая колдунья? Теоретически я, конечно, мог ошибиться. Но на практике, чутье меня до сих пор ни разу не подводило. Может, леди пока просто не знает о собственных возможностях? Так иногда бывает: к некоторым талантам требуется особый подход, а хороших учителей никогда не хватает на всех. Или все еще проще? Может, она в своей области гений? На нашей угуландской Очевидной магии, к которой драххи почти неспособны, свет клином не сошелся, вот о чем никогда не следует забывать. – Я слышал, у драххов есть своя магия, – наконец сказал я. – Да такая, что всем остальным и не снилась. – Снилась, снилась, – усмехнулась начальница полиции. – Нет в нашей старинной лесной магии ничего такого особенного, чтобы никому присниться не могло. Но некоторые житейские проблемы с ее помощью действительно неплохо решаются. Так что мне в общем грех жаловаться. Просто, поймите меня правильно: довольно обидно, когда есть область человеческой деятельности, в которой ты заведомо слаб. Да еще и настолько важная область. И к тому же в последнее время вошедшая в моду, так что не демонстрировать определенный набор обязательных фокусов теперь – почти дурной тон. До недавних изменений в Кодексе мне гораздо приятней жилось: все, чего я не умею, было строго запрещено законом, а когда состоишь на Королевской службе, закон лучше даже в шутку не нарушать. Зато магия моих предков не подпала под запрет, а знают ее очень немногие, так что возможностей у меня было гораздо больше, чем у среднего горожанина. Но теперь ситуация изменилась – увы, не в мою пользу. Представляете, как мне было досадно, что я не могу ходить в полуметре от пола, когда все мои подчиненные практически перестали спускаться на землю? И запретить им нельзя. Ну, то есть теоретически можно, но попытка сохранить старые порядки в отдельно взятом замке Анмокари выглядела бы очень глупо. Гораздо хуже, чем вполне нормальное с учетом моего происхождения неумение взлетать. – Да, вам пришлось несладко, – согласился я, вспомнив, как сам переживал, вернувшись в Ехо, что не справлюсь со всеми этими цирковыми трюками, которые за время моего отсутствия из никому не доступных тайных запретных приемов внезапно превратились в некую обязательную программу, каждому столичному подростку по плечу. Но с «обязательной программой» я довольно легко справился. Я вообще учусь очень быстро, так уж мне повезло. Я, конечно, славлюсь чудесной способностью сперва говорить, а потом думать, но мне все-таки хватило ума не спросить: «А как же вас приняли на такую высокую должность без умения нормально колдовать?» Но вопрос, надо думать, все равно повис в воздухе, потому что леди Кайрена холодно сказала: – Считается, что на моей нынешней должности магия практически не нужна. Мой непосредственный предшественник умел даже меньше, чем я. К тому же в моей служебной инструкции ясно сказано, что полиция не должна заниматься магическими преступлениями. Это компетенция ваших коллег, сэр Макс. Упомянутая инструкция не просто дает мне право, а даже обязывает перекладывать свои заботы на плечи Тайного Сыска гораздо чаще, чем до сих пор делал мой заместитель… Эй, не смотрите на меня так! – Как? – удивился я. На самом деле я вообще никак на нее не смотрел, а просто дал волю воображению и представил, что будет, если на Тайный Сыск вдруг и правда свалится вся эта мелкоуголовная магическая хренотень, которой сейчас занимаются несколько сотен полицейских под руководством трудоголика Трикки. Первые пару дней будет весело, а потом меня, вероятно, запрут в приюте безумных, так что в общем все равно. – Говорят, вы способны испепелить взглядом, – объяснила леди Кайрена. – Надеюсь, это обычные придворные сплетни, о Тайных сыщиках чего только не выдумывают, но если все-таки правда, не испепеляйте меня, пожалуйста. Я всего лишь пытаюсь объяснить, что формально имею право занимать свое место. В конце концов, должен же кто-то его занимать. А я – далеко не наихудший вариант. – Судя по тому, что я о вас слышал, самый прекрасный из всех мыслимых вариантов, – согласился я в надежде, что высказанная вслух грубая лесть компенсирует моральный ущерб, нанесенный невысказанным вопросом. Улыбнулся, честно стараясь вложить в улыбку все свое обаяние разом, сказал: – Не буду вам мешать, – и аккуратно отступил к выходу. Рассудил, чем быстрей завершится ставший неприятным по моей вине разговор, тем лучше. А назавтра о нем никто уже и не вспомнит. Потому что у леди Кайрены куча дел, а у меня – тем более. Целых две кучи и еще щепотка, чтобы посыпать сверху, просто для красоты. Но она остановила меня на пороге вопросом, который обычно действует на меня, как любимый прием сэра Кофы в бытность его начальником Правобережной полиции в Смутные времена. Я имею в виду своего рода невидимый «колпак», которым он накрывал преступников, после чего его жертвы не могли ни сдвинуться с места, ни колдовать, что, наверное, очень обидно, когда ты вконец распоясавшийся великий маг и волшебник, Младший Магистр какого-нибудь мятежного Ордена, совершенно уверенный, будто тебе все нипочем. Леди Кайрена Умата никакой боевой магии не применяла. Просто спросила: – А это правда, что у вас дома живут кошки? Но не как на фермах, а какие-то особенные? И их будущие котята заранее обещаны в дар Королю[8]? Невиданное коварство. После того, как меня спросили про Армстронга и Эллу, я никуда не смогу уйти, пока не расскажу о них все, что вспомню, а вспомню я очень много, вот в чем моя беда. Поэтому следующие полчаса я вещал, размахивая руками; боюсь, время от времени повторялся, но леди Кайрена оказалась благодарной слушательницей и не стала мне за это пенять. Впрочем, окончательно разум я не утратил. В смысле так и не признался ей, что кошки у меня самые обыкновенные, с фермы при загородном доме родителей сэра Мелифаро, а легенда об их необычной породе родилась без моего участия, исключительно благодаря тому, что я поселил котят в городской квартире, чего никто из жителей Ехо в здравом уме делать бы не стал. Ну и плюс моя репутация: считается, что от меня можно ожидать чего угодно, кроме нормальной человеческой логики, понятных поступков и обычных, ничем не примечательных беспородных котов. От кошек я предсказуемо перешел к собакам. Это, на мой взгляд, вполне простительная слабость: когда одна из живущих в вашем доме собак – гигантская овчарка Пустых Земель, а вторая – штатный преподаватель Королевского Университета, приглашенный туда сперва, конечно, больше ради забавы, но быстро завоевавший не только любовь студентов, но и неподдельное уважение коллег, хвастаться такими домашними питомцами перед девушками – естественная потребность любого нормального человека. А именно в этом вопросе я – эталон нормальности. Сияющий, недостижимый ее образец. Неудивительно, что в финале моего бурного монолога леди Кайрена робко спросила, нельзя ли ей будет однажды взглянуть на этот удивительный зверинец, а я искренне ответил: «Да хоть сегодня», – потому что легко раздаю подобного рода обещания, не сверяясь со своими ближайшими планами, которые, впрочем, все равно совершенно непредсказуемы – это во-первых. А во-вторых, я просто привык, что в гостиной Мохнатого Дома вечно толчется столько народу, что даже если я нечаянно сгину навеки, приглашенных мною гостей все равно будет кому принять, да так радушно, что о моем отсутствии никто особо не пожалеет. Ну, то есть пожалеют, конечно, но далеко не сразу. А спохватившись, например, через дюжину дней. Леди Кайрена всего этого, разумеется, не знала, из чего можно сделать вполне очевидный вывод: придворные сплетни наверняка чрезвычайно увлекательны и полезны для развития воображения, но практического толку от них никакого. В смысле правды о людях из них не узнать. Во всяком случае она явно не была готова к тому, что фраза «да хоть сегодня» в моих устах означает не официальное приглашение, а просто разрешение зайти в мой дом в любое удобное время. И, вполне возможно, меня там застать, но вероятность этого события, будем честны, не особенно велика. Поэтому когда я наконец вернулся домой – на самом деле совсем не поздно, примерно через полчаса после полуночи; для человека, успевшего не только выслушать от коллег и друзей чуть ли не дюжину разных правд о Королевском приеме, нанести короткий, исполненный сладкой педагогической муки визит на Темную Сторону и дважды поужинать, но и смотаться на побережье далекого Ариморанского моря за необходимой Джуффину технической консультацией, вернуться чуть за полночь это фантастически рано – так вот, дома я застал в гостиной сонную Базилио, специально поджидавшую меня, чтобы рассказать о вежливой голубоглазой леди, которая заявилась к нам в гости, ужасно смутилась, выяснив, что сэра Макса нет дома, и в ближайшее время, скорее всего, не будет, наотрез отказалась от угощения, не решилась погладить кошек, хотя они смотрели на нее с явной симпатией, четырежды извинилась и ушла. Только тогда у меня в голове сложилась объективная картина произошедшего: позвал человека в гости, сам при этом отсутствовал, даже зов не прислал, чтобы извиниться и перенести встречу – ну я получаюсь и свинья! Правда, не абсолютная, а относительная свинья, только с одной отдельно взятой точки зрения, со всех остальных – самый обычный я, к которому просто надо привыкнуть, и тогда все будет хорошо. Некоторое время я раздумывал, не послать ли зов леди Кайрене, чтобы принести извинения и объяснить причины своего поведения, слегка приукрасив трудности, замедлившие мое продвижение к дому, чтобы она не держала зла. Но решил, что уже, пожалуй, слишком поздно для разговоров. Люди, которым надо с утра являться на службу, в это время обычно спят. Оставалось только ругать себя последними словами, но я рассудил, что делу это вряд ли поможет, так что не имеет смысла даже начинать. Но, справедливости ради, я совсем недолго ходил необруганным. Всего какие-то несчастные полчаса. На то и даны человеку друзья, чтобы помогать в работе, с которой он не справляется сам. * * * – Ты – нерасторопный погонщик облаков смрадной пыли, поднятых жалкой толпой босоногих варваров, изнуренных многодневным расстройством пищеварения, вызванного суетливым поеданием трупов, казненных за разглашение никого не интересующих лживых секретов последнего из рабов самозваного царя, позорно проигравшего все свои битвы. – Спасибо, – сказал я. – Если уж выбирать из всей этой милой компании, то погонщик облаков, пусть даже смрадной пыли, пожалуй, наилучший вариант. – Да, – согласился сэр Шурф, – я довольно бережно с тобой обошелся. Согласно официальному перечню традиционных шиншийских оскорблений, это всего лишь восемнадцатая степень из восьмидесяти восьми. Произносится обычно в состоянии очень сильного раздражения, но почти исключительно в семейном кругу, как и все остальные оскорбления низших степеней; как мне объяснили, примерно с двадцать первой можно начинать ругать чужих. – Приятно убедиться, что ты обращаешься со мной как с членом семьи. Но, по-моему, ты напрасно так сдерживаешься. Неужели я за все время нашего знакомства хотя бы на сороковую степень не нагрешил? – В некоторых эпизодах даже на восемьдесят восьмую, – утешил меня Шурф. – Только не подумай, будто я тебя недооцениваю. Просто дальше восемнадцатой степени мои изыскания пока не продвинулись. Старший личный мастер оскорблений великого халифа так и не решился произнести их вслух в моем присутствии. – Старший личный мастер оскорблений великого халифа?! – переспросил я. – Нет, погоди, у них правда существует такая должность? Ты меня не разыгрываешь? – Разумеется, нет, – холодно ответил мой друг. И уже совсем другим тоном добавил: – Сказать по правде, мне даже немного досадно, что я не сам это выдумал. Все-таки жизнь куда изобретательней, чем я. – В этом смысле мы все в одной лодке, – утешил его я. – Никому за этой шутницей не угнаться, особенно когда она не чья попало, а наша… Слушай, а чем занимается старший личный мастер оскорблений? Ежедневно оскорбляет халифа, чтобы тот не зазнавался и был ближе к народу? Или просто, чтобы не сглазили? Я слышал байку, будто садоводы в Запроливном Гугланде, где и климат, и почва – хуже не придумаешь, ежедневно бранят свои кусты и деревья такими распоследними словами, что даже столичные аристократы в смущении отворачиваются; и чем они больше ругаются, тем лучше у них все растет. Может, и с шиншийским халифом та же история? – К твоему сведению, про гугландских садоводов – не байка, а чистая правда. Их лексика восхитительно богата и разнообразна, как и сады. Но великий халиф Мурана Кутай Ан-Арума определенно не растительного происхождения, – совершенно серьезно сказал мой друг. – И оскорбляют, конечно же, не его самого, а других людей, просто от его имени. Великому халифу не пристало осквернять свои уста площадной бранью, но это не повод лишать высочайшего порицания тех, кто заслужил его своим поведением. Для таких ситуаций и нужны мастера оскорблений. В настоящее время при дворе великого халифа служат тридцать восемь специалистов соответствующего профиля, но в эту поездку взяли только троих. В обязанности старшего мастера входят оскорбления высокопоставленных лиц; всех остальных должны бранить его помощники: первый – своих, то есть свиту халифа, второй – враждебно настроенных иноземцев, если таковые встретятся на пути. Сомневаюсь, что у этих достойных людей так много работы, что ее действительно нужно делить на троих, но столь четкое разграничение полномочий красиво само по себе. – И тебя оскорблял старший мастер? Как высокопоставленное лицо? – Боюсь, ты питаешь необоснованные иллюзии насчет Королевских приемов. При всем моем уважении к Его Величеству, там не настолько непринужденная обстановка, чтобы меня вот так запросто кинулись оскорблять. Мы с господином Шурани Ум-Учиени просто беседовали за обедом, и мне удалось направить разговор в интересующее меня русло.