Ринат поперхнулся чаем и чуть было совсем не выпустил из рук чашку. – Это такой дядя, – выдавил он, бросив умоляющий взгляд в сторону жены. Но Гузель только улыбнулась. – Я понимаю, что дядя, а не тётя, – тёмные глаза дочери внимательно смотрели на отца. – Гегель – это немецкий философ, – пришёл к Ринату спасительный ответ. И он быстро спросил: – А почему ты им интересуешься? – Я видела у мамы на столе книжку о нём. – Вот у мамы и спрашивай. – Ринат сердито покосился на жену. – Но ведь мужчина у нас в доме ты! – парировала дочь. Ринат уже ждал продолжения: «…и значит, за всё в ответе». Но Гуля просто смотрела на него пытливыми глазами. – Да, мужчина в доме я, – важно ответил Ринат, – и поэтому занимаюсь мужским делом, ловлю преступников. А по вопросам Гегелей и прочих обращайся к маме! – Почему? – Потому что это её епархия. Жена Рената была специалистом по романо-германским языкам и читала лекции студентам в университете. – Папа, а что такое епархия? – оживилась Гуля. – Фух! – вырвалось у отца, но, взглянув на часы, Ринат радостно сказал: – Гуленька, допивай быстро свой чай! Мы в детский садик опаздываем. На что дочь ответила: – Папа, ты зря радуешься, до садика нам идти и идти, и ты успеешь мне всё рассказать. – Умна не по годам, – вырвалось у Рината. А жена его прыснула со смеху. И потом, став серьёзной, сказала: – Гуленька, не приставай с вопросами к папе, а то ты собьёшь его с рабочего ритма. Ты же сама знаешь, какая у него сложная и ответственная работа, – при этом Гузель не сводила с дочери строгого взгляда. – А как же Гегель и епархия? – спросила та. – Я сама тебе вечером всё расскажу. – Точно расскажешь? – Разве я тебя когда-нибудь обманывала? – спросила Гузель. – Нет, никогда, – не раздумывая, ответила Гуля. Ринат перевёл дыхание, радуясь тому, что всё благополучно разрешилось. И дал себе слово побольше читать и расспросить об этом Гегеле поподробнее жену. Но, увы, никогда нельзя быть уверенным в том, что же заинтересует пытливую девочку на следующий раз. До детского садика они в это утро добрались без приключений. Гуля была серьёзной и задумчивой. На всём протяжении пути она молчала, только крепко сжимала руку отца. Уже чмокнув её в голову на прощание, Ринат не выдержал и спросил: – Гуленька, а почему ты всё время молчала? – Я боялась сбить тебя с рабочего ритма, – серьёзно ответил ребёнок. И Ринат, стараясь не улыбаться, прижал одну ладонь к другой и сказал: – Спасибо тебе, родная. Оказавшись за дверью детского садика, Ринат улыбнулся. Дошёл до автобусной остановки и, запрыгнув в автобус, стал думать о гражданине Галушкине Михаиле Тимофеевиче, разработку которого ему поручил вчера вечером следователь Наполеонов. Михаил Тимофеевич Галушкин был в это утро трезв. Он не пил уже четвёртый день. Но на душе у него, как он сам выражался, было пакостно. И тут пожаловал гость нежданный и незваный, который, как известно хуже татарина. Но мало того, он им и оказался! Кем же ещё может быть человек, представившийся Ринатом Ахметовым?! Галушкин стоял на пороге и, раскачиваясь с носка на пятку и обратно, исподлобья смотрел на оперативника. – Мы на пороге будем разговаривать или всё-таки пройдём в квартиру? – дружелюбно спросил Ринат. – А чего в неё проходить-то? – сердито ответил Галушкин. – Ну, что ж, тогда мне придётся забрать вас в отделение. – Это ещё зачем? – ещё сильнее набычился Галушкин. – Затем, что разговаривать на лестничной клетке и неудобно, и неприлично. Разве вас этому не учили в детстве родители? – Учили, учили, – пробурчал Галушкин и неожиданно смилостивился: – Ладно уж, проходите, но у меня там не прибрано. Однако когда Ринат зашёл в квартиру, то не удержался и присвистнул: – Не прибрано это мягко сказано, у тебя тут, как Мамай прошёл. – Вот-вот, – процедил сквозь зубы Галушкин и обвиняюще уставился на Рината. Тот проигнорировал его взгляд, сбросил со стула какое-то шмотьё и сел. – И вы присаживайтесь, гражданин Галушкин. – Я не гражданин, а господин, – взъерепенился тот. – Прямо так уж и господин, – усмехнулся Ринат. – А чем я хуже этих?! – Галушкин качнул головой в сторону. Ринат не понял, кого он именно имел в виду, но спорить с нервным типом не стал. – Ладно, господин, так господин, – сказал он. – Вы мне лучше расскажите, где вы были утром, – он назвал дату убийства Самсоновой, – вернее, с утра и до обеда? – В церкви! – прозвучал ответ. – Где-где? – недоверчиво переспросил оперативник. – В церкви я был! – И зачем вы туда ходили? – Как зачем? Хотя вам, басурманам… – За оскорбление полицейского при исполнении, – равнодушно начал Ахметов. – К куме я ходил! – выпалил Галушкин. – Так к куме или в церковь? – всё тем же ровным голосом уточнил Ахметов. – Так кума у меня в церкви служит! – И зачем же вы, господин Галушкин, ходили в тот день к куме? – Да я бы и не пошёл к ней, – махнул Галушкин рукой, – но она мне с вечера позвонила и строго так сказала: «Миша! Чтобы завтра утром пришёл ко мне в церковь!» – И вы не посмели ослушаться? – не удержался от усмешки Ринат. Галушкин покосился на оперативника и, поняв, что тот не отстанет от него, пока не узнает правду, решил признаться: – Обносился я… – Что? – Ну, пропил свою одежду! Почти всю! И костюм, и пальто, и… – Трусы хотя бы оставили?