– Да покуда никто на мою приманку не соблазнился, господин. – А чего ж тогда тут сидишь? – Оголодал, а ни денег, ни припасу нема. Вот спымаю да съем. – Эвоно как, братец. Ты из чьих будешь? – Раньше был матушкин с батюшкой, да потом вот в плен попал к татарам, а уж они меня в Тамань-город продали купцу тамошнему. Ну, а как ваше войско ее на меч взяло, так и вовсе стал ничей, потому как хозяина моего убили. – Так тебя с прочими полоняниками сюда доставили? – Ага. – Тебя хоть кличут как, рыбарь? – Васькой, – расплылся в щербатой улыбке, бесхитростно и открыто глядя на Панина голубыми глазами, парень. – Вот что, пошли со мной, хоть накормлю. Побудешь с моими головорезами, а потом мы тебя на Русь отправим ближайшим кораблем. – Спасибо, господине мой добрый! Век Бога буду молить о твоем здравии, – всхлипнул не привыкший к такому обращению Васька и, позабыв про удочку, кинулся в ноги полковнику, пытаясь поцеловать руку. – Ну, будя! – с деланой строгостью прервал поток благодарностей Федор. Как ни странно, улыбчивый парубок пришелся по нраву давно огрубевшим душой панинским охотникам. Его не только накормили, но и приодели в захваченную у турок одежонку, а Ванька Кистень, и вовсе расщедрившись, сунул недавнему полонянику кривой кинжал, взятый им недавно с убитого янычара. – Вот, дарю. Мужику без ножа быть негоже. Ни себя оборонить, ни кусок хлеба добыть. – Умудренный воровским опытом пояснил Кистень побратимам свою щедрость: – Наш ведь человек, русской крови. Васька без конца всех благодарил, а спустя время, приглядевшись и сделав, видно, какие-то выводы, подошел к Панину и спросил: – Ваша милость, господин полковник, а где ваш слуга? Я его не заметил нигде. – Нет у меня ни денщиков, ни холопов. Прежних убили, а новыми так и не обзавелся. А чего спрашиваешь? – Дык как это целый полковник и царев стольник и без слуги. Возьмите меня, я ловкий, грамоте обучен, и в прежние времена у важного пана служил. – И что с ним сталось? Вернись к нему и дальше служи. – Побили его татары, а меня увели в Крым. Некуда мне возвращаться, – повесил голову парень. – А что умеешь? – Все, что потребуется. Сготовить обед, за столом услужить, почистить одежу, доспех и оружие, постирать, из самопала бить обучен. Татарский немного разуметь научился, – охотно принялся перечислять многочисленные достоинства Васька. – Ну, уговорил, черт языкастый. Оставайся. – А сколько мне жалованья положит ваша милость? Панин рассмеялся. – Ишь каков! Пока кормить и одежей тебя обеспечивать стану, а коли докажешь, что стоишь того, то и плату назначу. – И на том спасибо, ваша милость, – не унывая, ответил Васька. – Большая честь полковничьим денщиком быть! – Вот и славно. Сегодня во время штурма Васька полез одним из первых вслед за господином. Драться ему и не пришлось, зато хозяйский саадак таскал исправно и пистоли перезаряжал. Одним словом, нужный человек! Корчма и впрямь оказалась вполне приличной. Пол хоть и земляной, но чисто выметенный, а по краям дощатые помосты, застеленные коврами, и с подушками для постояльцев. Перепуганный хозяин вместе со слугами, не зная, как угодить грозным гостям, притащили всего самого лучшего, что только смогли найти в своих кладовых, от местных сладостей до самого лучшего вина. – Весьма недурно! – первым оценил напиток Попел. – Прозит! – А я до этого похода думал, мусульмане хмельного вовсе не пьют, – покачал головой Федор, поднимая пиалу, до краев наполненную янтарной жидкостью. – Под крышей Аллах не видит, – уголками губ усмехнулась неразлучная с ними в последнее время Нахат. – Интересно, а этот, как его, прости господи, кофий здесь варят? – заинтересовался стольник. – Вам нравится кофе? – удивилась девушка. – Да не то чтобы, – поморщился Панин. – Просто интересно, как его, анафему, кушать правильно. А то государь недавно поднес, а я оконфузился. Девушка, ни слова не говоря, поднялась с лавки и упорхнула к духанщику, что-то ему быстро объяснила и с важным видом вернулась к столу. – Сейчас все будет, Феодор Симеонович, – как всегда нараспев произнесла она имя-отчество Панина, и все замолчали, ожидая нового представления. Скоро к ним вышел мальчик-слуга и вынес жаровню с песком, от которой так и веяло жаром. За ней последовала медная посудинка с длинной ручкой, в которую он насыпал мелко размолотого порошка бурого цвета и добавил воды, после чего установил на песок. – На огонь нельзя, что ли? – удивился Федя. – Нет, – улыбнулась Нахат. – Тогда вода будет быстро нагреваться, и кофе не успеет отдать напитку весь свой вкус. – Пахнет приятно, – заметил Попел, шумно вдохнув поплывший по корчме аромат. Скоро все было готово, и девушка, отобрав джезву у прислуги, сама разлила горячее содержимое по маленьким чашечкам. – Принеси воды! – приказала она мальчишке, и тот тут же исчез, чтобы через минуту вернуться с большим кувшином, наполненным чистейшей колодезной водой. – Это еще зачем? – удивились Федор с Вацлавом. – Чтобы оттенить вкус благородного напитка, – пояснила черкешенка, но, попробовав воду, сморщила хорошенький носик. – Правда, для этого лучше подошла бы вода из горного ручья с моей родины. В Крыму такой нет! Федор в ответ только покачал головой, вода, мол, и есть вода, но спорить не стал и отхлебнул из поданного ему кубка. Затем поднял чашечку с кофе и, наученный прежним горьким опытом, осторожно отхлебнул из нее. – Горько, – едва не сплюнул Федор, но все же сумел удержаться. – Надо заедать сладостями, – наставительно заметила Нахат, показывая на блюдо с рахат-лукумом и каким-то непонятным печевом. Панин последовал ее совету и, набрав целую горсть лакомств, недолго думая, отправил в рот. – А так вроде и ничего, – сообщил он, прожевав. – Только уж больно крошится. – Это хурабие[17], – немного нараспев произнесла девушка. – Да уж вижу, что не пряники. Следующим настал черед Попела. Получив свою порцию, чех тоже отхлебнул воды из кубка, отметив про себя, что она и впрямь немного солоновата, а затем маленькими глотками стал смаковать диковинный напиток. Вкус был крайне непривычным, но вместе с тем приятным и необычайно бодрящим, а нежнейшее печенье буквально рассыпалось во рту, добавляя приятных ощущений. – Эх, Нахат, кабы ты так щи варить умела, – заметил Панин, – цены бы тебе не было! – Я вам не кухонная рабыня! – сверкнула глазами черкешенка. – Вот и жаль, а то я бы похлебал. Ну что, поесть нам дадут али нет? Последние слова были обращены к хозяину, но тот уже распорядился, и слуги несли грозным гостям запеченную баранину, пилав и еще какие-то блюда, названий которых Федор не знал. Впрочем, они от этого были ничуть не менее вкусными. – Коста, и ты угощайся, разговоры отложим на потом, успеется еще, – великодушно обратился к греку Федя, пригласив настороженно молчавшего моряка присоединиться к застолью. Увидев, что русские военачальники с аппетитом уплетают поданное им угощение, духанщик приободрился и что-то сказал на своем гортанном языке, отчего Нахат вдруг густо покраснела и метнула на него яростный взгляд. – Чего это он? – поинтересовался Попел, отправляя в рот очередной кусок нежного мяса, но девушка сделала вид, что не слышит, наотрез отказавшись ему отвечать. – Переведи, – велел своему слуге Панин. – Он говорит, – бесхитростно ответил ему Васька, – де, правильно заваренный кофе бодрит мужчин и усиливает их мужскую силу… Ой, Нахат, ты чего щиплешься, я же верно перевел. Господин, скажите ей, чтобы не терзала меня! Федор с Вацлавом в ответ только посмеялись над взбеленившейся девчонкой и продолжили воздавать должное восточной кухне. Правда, долго наслаждаться у них не получилось, потому что их отыскал гонец от генерала фон Гершова и велел всем начальным людям собираться на совет. Дворец османского наместника хоть и не поражал особой роскошью, но в целом был вполне удобным и комфортным. В нем имелось немало помещений с толстыми стенами, остававшимися прохладными даже в самую жару. В закрытом от посторонних глаз дворике разбит тенистый сад и плескался струями прозрачной воды фонтан. Последний мне так понравился, что я немедля приказал денщикам избавить меня от доспехов и сапог, после чего залез в воду, да так и остался там. – Фух, хорошо! – сообщил я служивым. – Вам удобно, мой кайзер? – не без иронии осведомился пришедший с докладом фон Гершов. – Завидуй молча, – благодушно отозвался я. – А если хочешь, так присоединяйся.