Прошло ровно два месяца с момента торжественной церемонии награждения русских участников Третьей американской революции – именно так теперь именовалось сопротивление Второй Реконструкции и последовавшие за ней операции Добровольческого корпуса и смешанного Экспедиционного корпуса Югороссии и России. Почему именно Третьей? Дело в том, что Первой на Юге считалась Война за независимость, а Второй на Юге называли образование Конфедерации[58]. Мне в той церемонии не довелось поучаствовать – как назло, за четыре дня до награждения я сильно простыл, и югоросские врачи запретили мне присутствовать на награждении. А через несколько дней, когда я более или менее поправился, меня посетил президент Дэвис в присутствии Сергея Александровича Рагуленко и прикрепил к моей груди орден КША Южный крест 1-й степени и медаль «Феникс Конфедерации». На ней был изображен феникс, взмывающий ввысь из горящих руин к полумесяцу с надписью Liberty – Свобода. Под флагом Молтри – синим знаменем с этим полумесяцем – воевали южане во время Первой революции. А сегодня он – вместе с деревом пальметто – находится на гербе Южной Каролины. С другой стороны медали полукругом бежала надпись: «За свободу и независимость Конфедерации. 1878». После чего президент отбыл по своим неотложным делам, а Сергей Александрович Рагуленко – теперь в генеральских погонах со змейкой и двумя звездами – остался со мной. – Евгений Максимович, – улыбнулся он. – А у меня к вам письмо от императора. Простите, только не оригинал, а факсимиле… Что в нем, я, естественно, не знаю. Он вручил мне запечатанный конверт и встал, чтобы выйти. Я улыбнулся: – Нет-нет, Сергей Александрович, обождите. Почерк я узнал сразу – это была действительно рука его императорского величества. В нем он выражал признательность за мои заслуги и сообщал о награждении меня чином полковника и орденом Святой Анны 2-й степени с мечами. Кроме того, он написал, что очень хотел бы видеть меня новым послом Российской империи в Конфедеративных Штатах Америки. Я посмотрел на генерала Рагуленко: – Сергей Александрович, государь предложил мне должность полномочного министра в Конфедерации. Этого я не ожидал. – Открою вам небольшой секрет, – улыбнулся генерал. – Вашу кандидатуру предложил ему лично адмирал Ларионов. Да, вы не кадровый дипломат, но вы так хорошо себя зарекомендовали на государевой службе, и у вас столь замечательная репутация среди конфедератов, что он согласился. Кстати, выскажу вам свое личное мнение – вы как нельзя лучше подходите для этой должности. И еще – скучно вам не будет, хоть это и не привычная вам разведывательная деятельность. Ведь еще древние говорили: «Дипломат – почетный шпион». Как мне кажется, это недалеко от истины. Не так ли? Я усмехнулся: – Да, вы, конечно, правы. Да и возраст мой уже не тот, чтобы и далее заниматься тайными операциями. Скажите, вы можете передать конфиденциальную телеграмму в Петербург от моего имени? – Конечно, можем. Причем зашифрованную так, что никто во всем мире не сможет ее прочитать без нашей аппаратуры. А в Петербурге ее расшифруют и передадут императору. Конечно, можем послать и факсимиле – но это займет пару лишних дней, ведь надо будет сначала доставить документ на Бермуды. – Да, я думаю, телеграммы хватит. Я написал несколько слов благодарности и согласия на листе бумаги и вручил их генералу, а затем спросил: – А кто будет послом в КША от Югороссии? – Генерал Османов Мехмед Ибрагимович. Он, как и вы, разведчик. Только, естественно, свою деятельность не будет афишировать. К тому же он прекрасно владеет английским языком. Думаю, что вы с ним поладите. – Да мы знакомы с Мехмедом Ибрагимовичем еще по Константинополю. – Еще лучше. К тому же он успел подружиться с императором еще в бытность Александра Александровича наследником престола. Думаю, что это будет для вас тоже немаловажно. – Но разве он не стал вице-канцлером? – Открою вам небольшой секрет. Он сам попросился на эту должность – видите ли, ему довольно-таки быстро надоело в Константинополе. Через неделю мы с генералом Османовым уже договаривались с ричмондскими властями об аренде трехэтажного особняка на Ист-Маршалл-стрит, в двух шагах от Президентского особняка Конфедерации. Дом сей ранее принадлежал кому-то из конфедератов, погибшему во время Второй революции и не оставившему наследников. Во время Реконструкции его выкупил за копейки некий саквояжник, бежавший недавно на Север. Сделка по его покупке была признана ничтожной, и дом достался нам со всей обстановкой. Первый этаж стал посольством России, второй – посольством Югороссии; жили мы здесь же, на третьем этаже. Вполне вероятно, что в скором времени нам предстоял переезд в Вашингтон, а пока нам и этого вполне хватало. Тем временем события мчались с бешеной скоростью. Через неделю после перемирия был подписан трехсторонний договор между САСШ, КША и Югороссией, который закрепил те положения, о которых договорились между собой президент Уилер, югороссы и конфедераты. Парламенты штатов Севера прислали в Филадельфию новых сенаторов взамен тех, кого арестовали и выдали Конфедерации, или тех, кто выбыл по уважительным причинам (смерть, тяжелая болезнь, эмиграция). Председателем Сената, согласно Конституции, является вице-президент страны. Так как Камерон был арестован, а нового может выбрать лишь Палата представителей, которая была распущена, временным председателем Сената избрали сенатора от Огайо Джона Шермана, брата генерала Шермана. К всеобщему удивлению, он показал себя с лучшей стороны. Первым делом он предложил принять правило, согласно которому после ста часов дебатов любой сенатор мог предложить прекратить прения, и если две трети сенаторов проголосуют за эту резолюцию, то дебаты прекращаются и немедленно следует голосование[59]. После чего началось рассмотрение вышеуказанного договора. Дискуссия, если верить газетам, была сначала весьма жаркой, но все изменилось после выступления сенатора Роско Конклинга от штата Нью-Йорк. По его словам, выбор был между плохим и очень плохим. И присовокупил, что виноваты в сложившейся ситуации «именно мы, сенаторы». К слову, Конклинг был одним из немногих, кто в свое время воспротивился инициативе Хоара об изъятии Калифорнии из текста первого договора с Югороссией, о чем он не преминул заявить в ходе дебатов. Мол, если бы не идиотизм Хоара, то могло не быть никаких проблем. Имевшая было место попытка филибастера[60] закончилась голосованием за прекращение прений – Шерман поступил весьма дальновидно. Более того, в результате Сенат проголосовал подавляющим большинством за ратификацию договора «без каких-либо изменений либо изъятий». И территория САСШ уменьшилась более чем наполовину. После этого прошли референдумы в Канзасе, Колорадо, Неваде и на территории Дезерет. Подавляющее большинство жителей Колорадо выступило за то, чтобы остаться в составе САСШ. В Канзасе же во время проведения референдума откуда-то появились некие народные милиции, которые в ряде населенных пунктов допускали только тех к выборам, про кого они знали точно, что те проголосуют за САСШ. Они не гнушались и стрельбой – в частности, тяжело ранен был нью-йоркский журналист Джозеф Пулитцер, имевший неосторожность отправиться на один из таких участков. В результате за САСШ проголосовало около пятидесяти двух процентов – а там, где милиционеров не было, подавляющее большинство голосов были за Конфедерацию. Но как бы то ни было, Канзас так и остался в составе Севера, и Юг решил этого не оспаривать. А вот результаты в Неваде и Дезерете были совершенно неожиданными. И там, и там большинство проголосовало за третий пункт – за вхождение в состав Югороссии. И переговоры об этом, насколько я слышал, теперь близки к завершению. Так что Югороссия прирастет новыми землями. Впрочем, все русско-американские территории ныне принадлежат вновь созданной Русско-Американской компании, пятьдесят один процент акций которой принадлежит правительству Югороссии, а сорок девять процентов – императорской семье. На этом настоял государь – по его словам, не исключено, что кто-нибудь из его потомков в будущем совершит те же ошибки, которые уже были совершены, и отдаст ту или иную территорию. И он напомнил слова своего деда, императора Николая Павловича: «Где раз поднят русский флаг, там он уже спускаться не должен». А шесть дней назад – пятого ноября, в первый вторник месяца, как и положено – прошли выборы в Палату представителей с кандидатами от трех партий – Демократической, Республиканской, и новой – Партией Союза, в которую вошёл ряд известных политиков из обеих традиционных партий. Их программой была денонсация договоренностей с Конфедерацией и возвращение всех потерянных территорий, а также импичмент президенту Уилеру – «на этот раз правильный», как громогласно заявлял конгрессмен Джеймс Абрам Гарфилд, ставший лидером этой партии. Результаты потихоньку публикуются, но уже ясно, что Партия Союза получит не более двух десятков мест в новой Палате – слишком уж свежи воспоминания о разгроме армий Севера в Мэриленде, Пенсильвании, Нью-Джерси, Виргинии, Южной Каролине, Джорджии, Алабаме и Луизиане. Судя по всему, большинство голосов получат именно демократы – республиканцев теперь обвиняют как в отделении Конфедерации в 1861-м, так и в обеих Реконструкциях. Чем это обернется, не берусь предсказывать, хотя Мехмет Ибрагимович говорит со смехом, что партии мало отличаются друг от друга, но что они, как ему кажется, выучили свой урок и будут делать все, чтобы не разозлить русских. Но наиболее драматические события на американском континенте ныне происходят здесь, в Конфедерации. Необходимо провести выборы на всех уровнях – президентские, в Палату представителей и в местные законодательные собрания, которые, в свою очередь, назначат новых сенаторов. Но медлить тоже не стоило, поэтому выборы были назначены на первую субботу декабря. И сейчас во всех штатах, от Флориды до Нью-Джерси и от Делавэра до Индейской территории, проходят предвыборные кампании – часто весьма бурно. Тем более что Демократическая партия практически сразу после объявления независимости раскололась на две части. Первая из них получила название Партия возрождения, выступает в общем и целом за курс, объявленный Конгрессом в изгнании в Гуантанамо, и за неукоснительное соблюдение всех договоров. Кроме того, программным пунктом является дружба с Югороссией и Россией. Но немалая часть демократов под руководством нынешнего вице-президента Александра Стивенса создала Партию свободы. Она, несмотря на название, выступает за легализацию рабства, хотя и не планирует немедленного закабаления бывших рабов. Кроме того, они считают, что договор с Югороссией и САСШ не был справедлив, и требует пересмотра границ; в частности, своими они считают и север Калифорнии, и Неваду, и Дезерет. И, наконец, остатки Республиканской партии превратились в «Партию очевидной судьбы», которая ставит перед собой цель воссоединения САСШ с конституционно закрепленными правами южных штатов. Они вряд ли получат ощутимое количество голосов, но ее, вероятно, создали как задел на будущее. Посмотрим, конечно, но мне не верится, что она когда-либо получит реальную власть. Президент Дэвис отказался выставлять свою кандидатуру на новый срок, ссылаясь на свой возраст и болезни. Его примеру последовали самые популярные люди новообразованной Конфедерации – генерал Форрест и адмирал Семмс. Реальная поддержка есть у двух кандидатов – капитана Оливера Семмса, сына адмирала, баллотирующегося от Партии возрождения, и у Александра Стивенса, ныне вице-президента Конфедерации, кандидата от Партии свободы. Шансы кандидата от «Партии очевидной судьбы», бывшего сенатора от Флориды Саймона Коновера, исчезающе малы, хотя сам сенатор пользуется немалым уважением. Ведь несмотря на то что он был «саквояжником», он добровольно присоединился к южным сенаторам, которых арестовали по указке Хоара, – и, будучи по профессии врачом, сумел каким-то чудом добиться того, что большинство его сокамерников выжили. Так что одно могу сказать точно: жизнь моя действительно круто изменилась. Не знаю, окажусь ли я хорошим дипломатом, но Сергей Александрович в одном оказался прав – скучно мне точно не будет. 26 (14) ноября 1878 года. Росс, Калифорния. Храм Святой Троицы на территории крепости Капитан Баев Виктор Викторович, командир спецназа Югороссии в Россе – Имаши ли, Викторе, произволение благое и непринужденное и крепкую мысль пребывати в законном браке с женою сею Аксиниею, юже зде пред тобою видиши? Я чуть поклонился отцу Евгению и ответил: – Имам, честный отче. – Не обещался ли еси иной жене? На самом деле да, была у меня невеста – там, в будущем. Вот только перед самым началом похода она мне объявила, что, мол, сегодня ты есть, а завтра нет, а мне нужен спутник жизни, который всегда со мной. Впрочем, мне уже рассказала соседка, что к ней захаживал некто, пока я пребывал в командировках, но я не верил. Тогда я сокрушался по этому поводу, зато сейчас сказал абсолютно честно: – Не обещахся, честный отче. Отец Евгений повернулся к Аксистоваки, чья смуглая красота как нельзя лучше сочеталась с белым платьем, сшитым местной умелицей, и задал ей те же вопросы. После чего последовал возглас: – Благословенно Царство Отца, и Сына, и Святаго Духа! Нас поставили на рушник, подаренный нам матушкой Наталией, и началось собственно венчание – и короны, которые держали над нашими головами, и кольца, и все как положено. Я поймал себя на мысли, что некогда ушедшая из этих мест Русь вернулась, и нигде это не было так заметно, как именно здесь. Стены храма, еще недавно замшелые после стольких лет запустения, были ныне заново остроганы рубанком, и кто-то уже нанес на них грунтовку для будущих росписей. Иконостас сломали золотоискатели, но его восстановили, и шесть привезенных с Камчатки икон – две панели Благовещения на царских вратах, архангелы Михаил и Гавриил на архангельских и Богоматерь и Христос между вратами – уже находились на своих местах. На двух деревянных подсвечниках горели восковые свечи из самого что ни на есть натурального воска, распространявшего медвяный аромат по храму. В Росс я прибыл около двух месяцев назад. За время американского владычества Калифорния, столь прекрасная своими ландшафтами, превратилась в царствие беззакония. Среди золотоискателей, толпой хлынувших в эти земли в сорок девятом году, оказалось множество воров и бандитов, сгонявших других с мест добычи, а нередко и убивавших их. Они же занимались закабалением, а то и резней местных индейских племен; впрочем, и те, кого обратили в неофициальное рабство, умирали сотнями. Когда-то давно соседи-американцы (и новые эмигранты, такие как швейцарец Зуттер, ставший в Америке Саттером) снабжали индейцев Росса огненной водой и оружием, обещая им, что, когда русские уйдут, у них начнется хорошая жизнь. Вместо этого их заставили мыть золото и делать всю грязную работу для новых хозяев, убивая всех, кто отказывался работать либо пытался бежать, а нередко и просто так, для устрашения остальных или просто из спортивного интереса. Когда золото более или менее иссякло, почти всех оставшихся краснокожих перебили, а другие остались на положении рабов. И это в новообразованном штате, с энтузиазмом поддержавшем борьбу с рабовладельцами на юге, где не было и близко тех зверств, которые происходили здесь. Когда наши ребята прибыли в Росс, они положили конец этим безобразиям, арестовали самозваных хозяев, а индейцам объявили, что они отныне свободны. Более того, десант врачей достаточно быстро спас тех из них, кого еще можно было спасти. С тех пор отношение к нам было самое восторженное. А их угнетателей мы судили – и те из них, кто был напрямую виновен в происшедшем, украсили местные деревья. Остальные же теперь занимаются общественно-полезным трудом – строят и восстанавливают дома, добывают камень и руду, валят лес… И так по всей Русской Калифорнии. Крики же, что они, мол, американские граждане, никого не интересуют. Да, хорошо это звучит – Русская Калифорния. На севере она граничит с русским же Орегоном – как и ранее, по сорок второй параллели. Граница же с Калифорнийской территорией Конфедеративных Штатов Америки на юге проходит по реке Санта-Клара к юго-востоку от Санта-Барбары (мне кажется, это неслучайно – кто-то из наших то ли был поклонником сериала, то ли посмеялся на этот счет). Нам же принадлежат и четыре из восьми островов Калифорнийского архипелага – Анакапа, Санта-Круз, Санта-Роза и Сан-Мигель. Столицей территории, как и при мексиканцах, вновь стал Монтерей, а Сан-Франциско остался крупнейшим портом. Те из американцев, кто не занимался ни разбоем, ни уничтожением и порабощением местных племен, как правило, отправились обратно в САСШ, но некоторое их количество попросили разрешения остаться. Фермерам, как правило, это было дозволено при определенных условиях. Сложнее было в городах, особенно в Сан-Франциско. Этот город, при испанцах не более чем поселение вокруг монастыря, заселили при американцах моряки, а также держатели притонов, шлюхи и сутенеры, торговцы опиумом, ростовщики, да и просто уголовники. Были и порядочные граждане – не только матросы, но и мастеровые, грузчики, железнодорожники и люди других мирных профессий. Но понять, кто есть кто, было далеко не всегда просто. А нас, естественно, интересовали лишь «честно жити хотящи», как это говорится на церковнославянском. Впрочем, это все я знал в основном понаслышке – мой отряд базировался в Россе, откуда мы проводили операции по всему району. Когда-то поселок был весьма успешным – поля, приносившие богатые урожаи, обширные сады, мельницы, мастерские, даже верфь, на которой строились самые разные суда, включая пароходы. Под американцами Росс на какое-то время заняли золотоискатели, после чего некогда богатый и опрятный поселок потерял товарный вид. А в последнее время здесь жили лишь немногие рабовладельцы, и практически все здания – включая и часовню Святой Троицы – находились в полуразрушенном состоянии. Все изменилось, когда Росс вернулся к Русской Америке. За два коротких месяца многие дома были приведены в порядок, прибывшие из России крестьяне занялись распашкой полей и восстановлением садов. Одним из первых сюда прибыл отец Андрей Атласов из Усть-Камчатска со своей матушкой Наталией. Отец Андрей был камчадалом – так именуются потомки казаков, смешавшиеся с местными народностями, тогда как его матушка являлась чистокровной ительменкой. Для местных индейцев племени кашая они сразу стали своими – ведь оба, а особенно матушка, внешне не так уж и сильно отличались от здешних аборигенов. И за эти два месяца здание было отскоблено, покрашено, подготовлено к росписи, а алтарная часть, отделенная иконостасом, превратила часовню в пусть небольшой, но самый настоящий храм. Мы сошлись сразу, ведь и я родился на Камчатке, в Вилючинске на южной стороне Авачинской губы, где и прожил первые девять лет своей жизни. И когда я рассказал, что моя Аксистоваки вот-вот должна приехать, отец Андрей сразу же спросил, кто она по вероисповеданию. Узнав, что она училась в школе у миссионеров, он протянул: – Понятно. Тогда лучше все-таки крестить ее заново. Крестной будет моя матушка. А до венчания она поживет у нас. – Но у меня для нее есть отдельная комната. – Негоже невесте пребывать под одним кровом с женихом до свадьбы, – строго произнесла матушка Наташа. – Тем более, она станет моей крестницей. Позавчера, перед воскресной службой, мой журавлик стал Аксинией, а сегодня, в последний день перед началом Рождественского поста, отец Евгений решил нас венчать. Да, мне пост не обязателен, все-таки я воин (да и, положа руку на сердце, хоть и считаю себя православным, но посты соблюдал редко). Но если бы мы не поженились сегодня, то свадьбу пришлось бы отложить на время после Богоявления – ни в пост, ни в святки венчания не проводятся. Забегая вперед, медового месяца – или даже медовой недели – у нас не получилось. Уже на третий день мы ушли на спецоперацию на восток, к городку Санта-Розе (не путать с одноименным островом), а моя девочка договорилась с нашими врачами о том, что будет у них работать медсестрой. Рано или поздно она планирует поступить в медицинское училище, которое собираются открыть в Монтерее, но пока хоть так – ей надо и русский язык подучить, и кое-какие навыки приобрести, а сами наши врачи весьма заинтересованы в ее познаниях в местных лекарственных растениях. Но я теперь всегда буду знать, что, где бы я ни был, дома меня ждет мой журавлик, который лечит. 11 января 1879 тода (30 декабря 1878 года). Ричмонд, Капитолийская площадь