Должен заметить, что Марш сумел за четыре минуты весьма точно описать все произошедшее. Поблагодарив его, я погрузился в раздумья. Ситуация была в общем-то безвыходная. Против нас действовал Экспедиционный корпус неизвестной численности, усиленный конницей и артиллерией. Причем, если судить по массированному обстрелу трентонского Капитолия, мы для них в одночасье стали такими же нелюдями, как южане либо индейцы. Сопротивляться было по большому счету нечем. А нападения врага, по моим прикидкам, можно было ожидать в худшем случае часа через полтора-два. После Мятежа были расформированы все нью-джерсийские полки. Оставались лишь отряды ополчения в Трентоне, Ньюарке и Перт-Амбой, общей численностью в шестьсот человек. В некоторых муниципалитетах имелась полиция, но подчинялась она местным властям. И полномочий переподчинить ее у меня не было: пришлось бы договариваться с каждым городком в отдельности или по крайней мере с самыми большими из них – в других стражами порядка являлись, как правило, два-три ирландца, способные лишь отлавливать бродяг и пьяниц. Оставалось ополчение. Трентонская рота была разбита. До Ньюарка было не менее двух-трех часов быстрой скачки верхом – конечно, я пошлю туда человека, но тамошний отряд будет здесь не раньше вечера. Перт-Амбой намного ближе, но там всего около ста человек. Негусто. Но после того, что произошло, я решил не сдаваться без боя, а если меня убьют, что ж, по слухам, один из югороссов сказал, что «лучше умереть стоя, чем жить на коленях». Но не на пару же с Кроуэллом и с помощью троих слуг противостоять врагу. Одного из этой троицы я послал в Ньюарк к мэру города, Генри Йейтсу, с которым у меня сложились неплохие рабочие отношения. Я попросил его – власти над ним у меня не было – взять на себя командование Ньюаркской ротой ополчения, и передал приказ командиру роты, Джону Кардигану, о временном подчинении Йейтсу. Кроме того, я настоятельно рекомендовал им обоим объявить набор людей в отряд самообороны. Оружие для этого имелось, пусть в основном устаревшее – на складе хранилось имущество двух расформированных нью-йоркских полков, а готовы они должны были быть не позднее завтрашнего дня. Одновременно им нужно было связаться с мэриями близлежащих Джерси-сити, Бейонн и Элизабет и пригласить их также поучаствовать в этом деле. Второй мой слуга поскакал в Перт-Амбой с приказом тамошней роте немедленно выступить в Нью-Брансуик, а также привезти сюда как можно больше оружия и боеприпасов с местного склада, хоть он и был намного меньше, чем в Ньюарке. Ибо в самом Нью-Брансуике складов с вооружением не было. Третьего же я отправил по церквям с письмом об опасности, нависшей над городом, и просьбой бить в набат, а всех пришедших направлять на привокзальную площадь – она хоть, строго говоря, и не находилась в центре, но была весьма к нему близка и лучше всего подходила для моих целей. Именно туда я направился и сам, вместе с Маршем. И, как оказалось, вовремя – пришел поезд с беженцами из Принстона. Сама железная дорога в Трентон через Принстон не проходила – приходилось добираться до него через небольшой полустанок Принстон-Джанкшн, находившийся примерно в трех милях от Принстона. Тем, кто догадался туда бежать, повезло – поезд, шедший из Ньюарка в Трентон, остановился там в тот самый момент, когда на полустанке появились первые беженцы, а вражеские войска то ли не знали, то ли не придали значения этой станции. И прибывшие принстонцы – около семисот человек, – как это ни цинично звучит, своим присутствием помогли мне набрать более шестисот добровольцев за час. Впрочем, сто пятьдесят семь из них и прибыли на этом поезде. Женщин же, детей и стариков разобрали местные жители к себе по домам – супруга мэра города, Катерин Ван Найс, взяла это дело на себя. Мэр, Лайл Ван Найс, несмотря на довольно-таки преклонный возраст и одышку, тоже горел желанием присоединиться к нам, и я еле-еле его отговорил – пользы от него было бы мало, а здесь, на своем месте, он нам мог быть весьма полезен. В частности, по его приказу получили разрешение присоединиться к нашему отряду все двенадцать городских полицейских с их оружием. Так что, когда подошла перт-амбойская рота, у меня под ружьем оказалось более семисот человек. Для пятисот пятидесяти из них у меня были ружья – Спрингфилды М1861 у ополчения, Спрингфилды М1855 и Энфилды М1853 со складов. Другие вооружились тем, что у них было, от охотничьих ружей до револьверов, которые были и у полицейских. Кроме того, у нас оказалась какая-никакая артиллерия – две шестифунтовки М1841. Конечно, они сильно устарели, но, как говорится, у нищих нет выбора[55]. Я боялся, что противник нападет на нас в тот же день. Но и вечер, и ночь прошли спокойно. Это дало мне время создать из толпы некое подобие вооруженного отряда, назначить командиров из числа ветеранов той войны и распределить позиции. Кроме того, те, кто захотел, получили возможность покинуть Нью-Брансуик поездом в Ньюарк. Впрочем, таковых оказалось не более сотни. И только на следующее утро около одиннадцати часов на горизонте появилось облако пыли. Врагов (недавно бывших моими соратниками, горько усмехнулся я про себя) было, как мне показалось, не менее двух тысяч, и вооружены они были не в пример лучше нас. Пользуясь своим численным превосходством, они навалились на нас, и лишь каким-то чудом мы сумели продержаться несколько часов. В самом начале боя шальная пуля вырвала кусок мяса на моей левой руке, к счастью, кость оказалась не задета, но боль была адская. Я попросил перевязать рану, но остался руководить обороной. Враги все наступали, невзирая на потери. Они занимали один за другим ближние пригороды и методично пробивались к центру. Я понял, что поражение неминуемо, и мы вряд ли сможем продержаться до вечера. Неожиданно для всех нас в тылу наступавшего врага появились странного вида повозки серо-зеленого цвета с нанесенными на их боках красными звездами, вооруженные пушками и митральезами. Они подняли бешеную стрельбу по наступавшим. Янки (кто бы мог подумать, что для меня они станут «янки»!) пробовали отстреливаться, но их пули отскакивали от бортов этих боевых повозок, как горох. Продолжали стрелять и мы. Постепенно уцелевшие враги в синих мундирах стали бросать оружие и поднимать руки. Они сдавались, уже не помышляя о сопротивлении. Мне ничего уже больше не хотелось – я мечтал лишь сесть на землю и забыться. Но я все же переборол себя и подозвал одного из перт-амбойцев. Вручив ему флаг Нью-Джерси, я зашагал с ним туда, где по моим расчетам находилось неприятельское командование. К нам подъехала громыхающая и ревущая самоходная боевая повозка с длинной пушкой на странного вида башне. Из нее выбрался высокий, крепкого телосложения человек в невиданной мною ранее пятнистой форме, взглянул на меня с улыбкой и спросил на довольно приличном английском языке: – Я имею честь беседовать с мистером губернатором? – Да, именно так. А как вы меня узнали? – Я видел ваши портреты времен той войны. Вы не сильно изменились с тех пор. Ну а я – полковник армии Югороссии Сергей Рагуленко. Вам, похоже, нужна медицинская помощь? – Сначала нам нужно принять капитуляцию у командования противника. Не хотите ли вы меня сопроводить? – С удовольствием! Отмахнувшись от медика в пятнистом, который рвался перевязать мне руку, я направился к старшему из офицеров противника. Командовал ими мой старый знакомый по Мятежу – генерал Джеймс Форсайт. Вот только теперь у него на шляпе был серебряный лист – его, как и многих других, лишили генеральского звания после войны, и он стал подполковником. Увидев меня, он вздохнул и с горечью произнес: – Генерал Мак-Клеллан, сэр, позвольте вручить вам мою саблю! – Так это вы командовали всеми этими войсками? – Генерал Шофилд и полковник Ругер погибли, сэр. Командование пришлось взять мне. Я принял у него саблю. Потом в глазах у меня потемнело, и я потерял сознание – как потом оказалось, от большой потери крови. Выжить я не надеялся. Но русские врачи смогли не только вернуть меня к жизни, но и спасти мою руку, хотя подобные раны, как правило, часто гноились. Начиналась гангрена, и даже ампутация не всегда спасала жизнь раненого. Более того, эти чудо-врачи, хоть и с оговорками, разрешили мне поучаствовать в сегодняшнем мероприятии. Ведь законный президент Североамериканских Соединенных Штатов Уильям Алмон Уилер собирался объявить о перемирии с Конфедерацией. А одним из условий такового было провозглашение независимости всех штатов, подвергшихся Второй Реконструкции. И одним из них был мой Нью-Джерси. Кто бы мог подумать… Стоять мне было непросто, да и русские настояли на том, чтобы для меня был поставлен легкий раскладной стул. Но только я решил все-таки немного посидеть, как к трибуне подошел человек, которого я до того видел лишь на портретах – президент Уильям Алмон Уилер. Он чуть поклонился и начал свою речь: – Господа, поверьте мне, то, что я вынужден сейчас произнести, я говорю с болью в сердце… 6 сентября (25 августа) 1878 года. Филадельфия, площадь Независимости Уильям Алмон Уилер, президент Североамериканских Соединенных Штатов Я вышел на негнущихся ногах из Индепенденс-Холла, подошел к трибуне и, собравшись с мыслями, произнес: – Господа, поверьте мне, то, что я вынужден сейчас произнести, я говорю с болью в сердце… Я с трудом сдержал рвущийся наружу всхлип. Да, именно мне придется послужить могильщиком тех Соединенных Штатов, в которых я родился, которым я честно служил и за которые, не задумываясь, готов был отдать свою жизнь. Да, моя страна выживет, но какой ценой? И в каком составе? Даже это еще не было окончательно ясно. И даже мой родной и горячо любимый штат Нью-Йорк потеряет город, который дал ему свое название, а также находящееся чуть южнее от него графство Ричмонд, выразившее желание присоединиться к Нью-Джерси. Наверное, самой большой моей ошибкой – и, куда уж там, самым моим большим преступлением – была, как это ни тяжело признать, трусость. Когда убили президента Хейса, я, увы, поверил официальной версии. Но ничто не заставляло меня подписывать все приносимые мне от Хоара законопроекты и указы – про начало Второй Реконструкции, про ограничение южан в правах, про арест их делегаций в Конгрессе, про ввод войск по всему Югу… Конечно, я не знал истинного положения вещей, информацию от меня скрывали, но что мне мешало, как действующему президенту, проверить все самолично? Съездить, наконец, в близлежащий Мэриленд или Виргинию. А если б меня убили – меня и так убили бы, если бы не русские. Три дня назад Добровольческий корпус Конфедерации под началом югороссов и лично полковника Рагуленко лавиной прошелся по занимаемым нашими войсками позициям в Мэриленде и Делавэре и захватил Филадельфию. Это оказалось намного проще, чем кто-либо ожидал, потому что часть войск, собираемые в кулак в Филадельфии и Йорке, вместо Мэриленда «совершила экскурсию» в Нью-Джерси, где их окончательно и разбили. Результат вон он – раненный в этой операции губернатор Мак-Клеллан с рукой на перевязи, с трудом вставший с походного стульчика, как только я подошел к подиуму. И добровольное присоединение Нью-Джерси к Конфедерации. Пауза недопустимо затянулась, поэтому я собрался с мыслями и продолжил: – Как вам известно, группа проходимцев под началом сенатора Хоара захватила власть в стране и устроила настоящий террор в южных штатах – и все ради власти и ради денег. Теперь эти штаты отделяются от Североамериканских Соединенных Штатов и образуют новое государство, Конфедеративные Штаты Америки. После того, как так называемая Вторая Реконструкция распространилась и на Нью-Джерси, этот штат также выразил желание присоединиться к Конфедерации. Более того, в их состав переходит графство Ричмонд, находившееся до сих пор в моем родном штате Нью-Йорк, а колыбель штата, город Нью-Йорк, выразил желание стать свободным портом. Я хочу от имени нашей страны встать на колени перед жертвами Второй Реконструкции и попросить прощения у тысяч людей, которые потеряли близких, у обесчещенных женщин, у людей, потерявших последнее имущество. И пообещать им, что ни один преступник – будь то служащий цветных полков, либо один из тех, которые руководили ими – не уйдет от ответственности. Более того, мы согласились передать самых злостных преступников в трибунал, который будет созван в Чарльстоне по примеру Дублинского. Увы, нам придется согласиться на эти требования, равно как и на передачу Индейской территории, территории Нью-Мексико и юга Калифорнии Конфедерации. Север Калифорнии и Южный Орегон, состоящий из штата Орегон и территории Вашингтон, а также Аляску, придется отдать Югороссии в счет того, что эти территории были ранее отторгнуты от Российской империи. Кроме того, в ряде пограничных штатов – Канзасе, Колорадо, Неваде, а также на территории Дезерет, также известной как Юта, пройдут референдумы о принадлежности этих штатов. Мы договорились о том, что мы признаем результаты референдумов, но добились того, что в других пограничных штатах – в частности, в Огайо, Айове и Индиане, а также на территориях Вайоминг и Дакота – таких референдумов проводиться не будет, хотя, как нам известно, на юге Огайо и Индианы многие симпатизируют Югу. Но не все новости скверные. Нам не придется ничего платить – ущерб, причиненный южанам, мы договорились компенсировать передачей города Вашингтона. Практически готовы к подписанию ряда коммерческих договоров, который позволит нам взаимовыгодно торговать с Конфедерацией. Нью-Йорк останется финансовым центром как САСШ, так и КША. И, наконец, мы получим доступ для нашего торгового флота к ряду тихоокеанских портов, принадлежащих как Конфедерации, так и Югороссии. Но это можно будет сделать, только если у нас вновь появится легитимная законодательная власть. Поэтому прошу все штаты нашего союза как можно скорее прислать новых сенаторов либо подтвердить полномочия имеющихся. Выборы в Палату представителей состоятся, как обычно, в первый вторник ноября, который в этом году выпадает на пятое число. Новоизбранным конгрессменам придется начать работу уже в понедельник, восемнадцатого ноября. Но работать придется всем нам, начиная с меня. Ведь именно нам предстоит заново построить нашу страну – пусть она будет меньше, чем раньше, но мы должны сделать жизнь в ней лучше для всех. Дорогие сограждане, и вы, будущие граждане Конфедерации. Давайте попробуем сделать все, чтобы хотя бы последующие поколения жили в мире и согласии. И если кто-то считает, что я поступил неправильно, пусть баллотируется в президенты через два года и сделает все так, как считает нужным. 10 сентября (29 августа) 1878 года. Аннаполис, Мэриленд Полковник Нина Викторовна Антонова, министр иностранных дел Югороссии Издалека Аннаполис был похож на картинку из рекламного буклета – красивые здания, окаймляющие набережную, башни и купола чуть поодаль… Но романтика прекратилась, как только мы сели в приготовленный для нас автомобиль с флажками Югороссии и КША и поехали в сопровождении двух бэтээров через город по дороге в Вашингтон. Слева и справа то и дело попадались сгоревшие дома, а на многих уцелевших висели черные траурные ленточки. Тем не менее практически на каждом висело по флагу Конфедерации – часто самодельному – а с обочин и из дворов нас радостно приветствовали местные жители. Нас – это президента Джефферсона Финиса Дэвиса, новоиспеченного генерал-майора армии Югороссии Славу Бережного и министра иностранных дел Югороссии в моем лице. Пришлось одеться элегантнее – вряд ли здесь поймут, если дама придет в мундире. Для них эпатажным является уже тот факт, что министр – женщина. Как бы то ни было, именно мне президент Дэвис галантно уступил место спереди. Другие виновники происшедшего – генерал Форрест, генерал Турчанинов и другие – уже находились в бывшей столице Североамериканских Соединенных Штатов, ныне, согласно подписанному перемирию, перешедшей вместе с окружавшими ее штатами Мэриленд и Виргиния в состав Конфедерации. Столицей же последней вновь стал Ричмонд в штате Виргиния. Временно, такое у меня было предчувствие. Дорога к Капитолию заняла всего-то около пятидесяти километров мимо поместий, частично превращенных в руины, и через городки и деревни, названия которых я так и не узнала, но которые пострадали ничуть не меньше, чем Аннаполис. Но даже в самой маленькой деревушке нас встречали ликованием. Все резко изменилось, когда мы въехали в бывшую столицу Североамериканских Соединенных Штатов. Вообще-то черта города была едва заметна – после заставы какое-то время по обеим сторонам дороги находились такие же фермы, вот только никаких разрушений больше не было видно, да и флагов Конфедерации практически не было, а кое-где у неких отчаянных поборников Севера гордо реяли звездно-полосатые стяги. И, что характерно, никто их не трогал. К моему вящему удивлению, на Капитолии, на который, кстати, успели повесить «правильный» флаг, тоже не было никаких повреждений, кроме пары-тройки выщербин, наверное, от пуль. Почетный караул торжественно встретил нас у восточного портала, но Дэвис пренебрег протоколом и попросту обнялся с ожидающими нас офицерами и другими чиновниками – в первую очередь с генерал-лейтенантом армии Конфедерации Форрестом, с бригадным генералом армии Северного Мэриленда Тёрчиным – он же в ближайшем будущем генерал-лейтенант армии Югороссии Иван Васильевич Турчанинов, с полковником Сергеем Рагуленко и многими другими. Особенно выделялся на фоне других полковник Джон Джампер – я, наверное, впервые видела чистокровного североамериканского индейца, да еще и в безукоризненном белом парадном мундире. Были и некоторые сенаторы и конгрессмены – как из временного парламента в Гуантанамо, так и из южных делегаций в американском Конгрессе – те, кто выжил в местной тюрьме. А вот вице-президента Александра Стивенса не наблюдалось. И наконец, к моему удивлению и моей радости, в числе приглашенных оказались Сэм Клеменс и Василий Верещагин. Прошагав через гулкое фойе здания, мы вышли к западному его порталу, обращенному к длинному парку, который, как я знала из будущего, именовался Моллом. Там собрались тысячи – кто в форме Конфедерации, кто в синих мундирах с белой повязкой, а кто и просто в гражданском. И наше появление ознаменовалось криками «Ура!» и «Да здравствует президент!» Дэвис подошел поближе к ступенькам и неожиданно громко объявил: – Дорогие граждане возрожденной Конфедерации! Дорогие наши союзники – югороссы, русские, ирландцы, шотландцы, – которые проливали кровь за нашу свободу! Дорогие гости, – он посмотрел на кучку гражданских – после я узнала, что это были послы нескольких стран, аккредитованные в Вашингтоне, представители посольств других, и Уильям Эвертс, вновь назначенный президентом Уилером государственным секретарем САСШ. – Дорогие репортеры, надеюсь, что вы не забудете, что правда для журналиста превыше всего! И, наконец, дорогие жители этого славного города! За последние семнадцать лет мы пережили множество тяжелых испытаний. Война Северной агрессии, немыслимые зверства против гражданского населения, так называемая Реконструкция, а после короткой передышки – кровавая вакханалия, именуемая Второй Реконструкцией. И наконец, война за нашу свободу, за жизнь наших близких, за честь наших женщин, за наше право жить по совести, а не по диктату. Да здравствует Конфедерация! Подождав, пока утихнут крики «ура»[56], он продолжил: – Наш путь был тяжел, полит кровью и устлан терниями. Многие наши сограждане погибли. Отдали свои жизни и наши союзники, хотя это была не их война. Но, как мне сказал адмирал Ларионов, русские – и югороссы, и граждане империи – не могли остаться в стороне, когда в мире происходит столь вопиющее беззаконие. Ирландцы, шотландцы, добровольцы из других стран… Не забудем же тех, кто положил тело свое за правое дело! Я хотел бы объявить минуту молчания в их память. Помолитесь про себя за души погибших, и поблагодарите их за их жертву. Через минуту, или даже чуть больше, Дэвис поднял голову и продолжил: – Теперь о том, как нам жить дальше. Тридцать первого июля в Гуантанамо собрался Временный Конгресс Конфедерации. Он принял следующее решение. Объявляется независимость Конфедеративных Штатов Америки в составе штатов Первой Конфедерации, Мэриленда, Делавэра, Миссури и Кентукки, а также Западной Виргинии, незаконно отторгнутой от Виргинии в шестьдесят втором году. Кроме того, в состав Союза отдельным штатом войдет Индейская территория со всеми правами, которыми пользуется каждый штат Конфедерации. Более того, индейцы, живущие в любом другом штате Конфедерации, также становятся полноправными гражданами КША, не теряя при этом принадлежности к своему племени, а также связанных с этим прав. Я увидела, как стоявший недалеко от меня Джон Джампер заулыбался. Впрочем, и я ребенком грезила о том, чтобы индейцам в Америке наконец-то стало жить хорошо. Конечно, истории про Виннету не более чем сказки, написанные немцем, в Америке ни разу не бывавшим, но все же, все же… А Дэвис продолжал: – Кроме того, согласно договоренностям с президентом Уилером и представителями Югороссии, в состав Конфедерации войдут территория Новой Мексики и Южная Калифорния, пока на правах территории, а также город Вашингтон.