ПОВЕСТЬ Рисунки Е. Гаврилкевича «Мальчик с Антильских островов» — это автобиографическая повесть известного мартиникского писателя, живущего ныне в Сенегале. Это история жизни негритянского мальчика из деревушки, затерявшейся среди плантаций сахарного тростника на острове Мартиника. Поэтично и проникновенно описаны автором люди и природа родного края. Перевела с французского ТАТЬЯНА ИВАНОВА НА ДАЛЕКИХ ОСТРОВАХ Знаете ли вы, где находятся Антильские острова? В Карибском море. Ну да, там же, где Куба, только южнее, по соседству с Гаити. Качаются на ветру листья пальм, шуршат стебли зеленого тростника, прозрачные ручьи текут среди саванн — земной рай, да и только! Первый восхитился красотой Мартиники и Гваделупы — так называются эти острова — знаменитый путешественник Христофор Колумб. Он открыл Мартинику и Гваделупу для европейцев. А потом? Потом за обладание Мартиникой и Гваделупой сражались испанцы, англичане, французы. И достались они в конце концов французам. Огляделись французские «рыцари» на завоеванной земле и увидели печальную картину: растут кругом ананасы, бананы, манго, сахарный тростник, а собирать их и обрабатывать некому — европейцы, пока воевали между собой, истребили мирное местное племя карибов. «Не самим же нам пачкать руки!» — воскликнули «благородные» колонизаторы и стали ввозить на Мартинику рабов из Африки. Тут все сразу наладилось — европейцы зажили припеваючи, а черные стали на них работать. Так продолжается и по сию пору. Правда, рабов теперь на Мартинике нет. Рабство было отменено еще в 1848 году. И называется ныне Мартиника не колонией, а независимым департаментом Франции. Но потомки белых завоевателей — креолы — по-прежнему распоряжаются на Мартинике. Им принадлежат земля, сады и плантации, пароходы и яхты. Они живут в роскошных виллах и отелях, а потомки рабов — антильские негры — гнут спину на полях. Знойные африканские песни звучат на антильской земле. Люди словно впитали в себя плодородные соки почвы — блестят глаза, лоснится кожа, сверкают белые зубы. С незапамятных времен сохранились негритянские воинственные танцы и даже колдуны. Но, как ни странно, это не мешает антильским неграм прилежно посещать церковь и соблюдать правила католической религии — еще одна дань завоевателям! Веселые негритянские мальчишки и девчонки жаждут ходить в школу. Однако на пути к образованию их подстерегают препятствия: надо приобрести обувь, дорогие французские учебники — не все родители способны на такие затраты. Жозе́ф Зобе́ль — автор книги «Мальчик с Антильских островов» — родился и вырос на Мартинике. Он кончил лицей в Фор-де-Франсе, главном городе Мартиники, потом продолжил свое образование в Париже. Широкий размах освободительного движения в Черной Африке увлек Зобеля, и он переехал в Сенегал, где ведет большую культурно-просветительную работу. Но в романах и рассказах он постоянно возвращается к стране своего детства, оставившей неизгладимый след в его душе. Первые годы его жизни прошли на плантациях сахарного тростника. «Безоблачные» дни он проводил в играх с босоногими приятелями, а по вечерам старый негр рассказывал ему волшебные сказки. В праздники он слушал, как поют и танцуют взрослые рабочие с плантаций. Потом он поступил в школу, и ему открылся новый мир — «прекрасные белые буквы на черной доске». Маленькому Жозе́ посчастливилось: благодаря самоотверженности бабушки он смог продолжать учение. Но когда он жил в городе и учился в лицее, мелодии, услышанные на уборке тростника, продолжали тревожить его воображение. Он не забыл старых друзей, скучал по бабушке. Бабушка Жозе — мама Ти́на, как он ее называет, — удивительное существо. Всю свою долгую жизнь сражается с неподатливыми сорняками эта негритянка в большой соломенной шляпе и с трубкой в зубах. И все ради того, чтобы внук ее стал человеком. Возвращаясь с работы, она находит в себе силы следить за тем, чтобы Жозе ел ножом и вилкой, полоскал рот, мыл руки и ноги, вежливо разговаривал со старшими. Она воспитывает во внуке гордость, может быть несколько преувеличенную с нашей точки зрения. Она часто с волнением спрашивает мальчика: «Надеюсь, ты ничего не просил, Жозе?» А он не только не просит, но даже отказывается от предложенного ему куска пирога, хотя изнывает от голода. Такая болезненная щепетильность бабушки и внука станет нам понятна, если мы вспомним, что предки их были рабами. «Мой внук не будет гнуть спину!» — утверждает бабушка. А внук, в свою очередь, хочет освободить бабушку от непосильного труда. «Подожди еще немножко, — пишет он ей из города, — скоро я кончу учиться и возьму тебя к себе». Глядя, как грузят на пароходы мешки с сахаром, бананы и ром, Жозе мечтает о будущем. Могучие негры-грузчики купаются в море. Заходящее солнце дарит им свои прощальные лучи. Грузчики хохочут, как будто бы им принадлежит весь мир и весь порт вместе с кораблями и грузами. Но, увы, все это чужое. Пароходы — французские, грузы — собственность торговых компаний. Сейчас дело обстоит так, но кто знает, что произойдет в будущем? Прочтите книгу Жозефа Зобеля «Мальчик с Антильских островов», и вы побываете на далеких островах, познакомитесь с жизнерадостными и мужественными людьми. Т. Иванова ЧАСТЬ I С МАМОЙ ТИНОЙ БЛАГОПОЛУЧНЫЙ ДЕНЬ Когда день проходил без происшествий, наступал приятный, безмятежный вечер. Завидев на дороге маму Ти́ну — мою бабушку, — я опрометью бросался ей навстречу. Я хлопал руками, точно птица крыльями, подпрыгивал, как осел, громко кричал и звал за собой моих маленьких приятелей, тоже поджидавших возвращения родителей с плантаций сахарного тростника. Мама Тина знала: раз я пришел ее встречать — значит, я хорошо вел себя весь день. Тогда она доставала из-за пазухи какое-нибудь лакомство: манго, гуаву, икак, ломтик иньяма[1], остатки своего завтрака, завернутые в зеленый лист, или — самое вкусное — кусочек хлеба. Товарки подсмеивались над ней, но мама Тина уверяла, что пища не полезет ей в горло, если она не поделится со мной хоть крошечкой. Между тем на дороге появлялись всё новые группы рабочих, и дети, узнавая родителей, с пронзительным визгом кидались к ним. Я послушно шел за мамой Тиной и жевал, предоставляя ей одной вести беседу. — Ну вот, слава богу, я дома, — вздыхала она, прислоняя мотыгу к стене хижины. Потом она снимала с головы круглую бамбуковую корзину, ставила ее на землю и усаживалась на каменистый холмик, заменявший нам скамейку. Затем она доставала из кармана юбки помятую жестяную коробочку, в которой хранились трубка, табак и коробок спичек, и, раскурив трубку, принималась медленно и с наслаждением курить. Мой день на этом заканчивался. Родители моих приятелей и подруг тоже вернулись с работы: дети разошлись по домам. Игры кончились. Мама Тина одна занимала почти весь камень. Она садилась вполоборота к закату, прислонившись спиной к стене хижины, вытянув выпачканные в земле ноги, и отдыхала, посасывая трубочку. Я, примостившись рядом с ней, глядел в ту же сторону на цветущие деревья — желтые, пламенно-красные — и на озаренное закатом небо над плантациями. Иногда я рассматривал маму Тину, — украдкой, ибо она постоянно твердила, что дети не должны разглядывать взрослых. Старая соломенная шляпа, сплюснутая корзиной, вылинявшая на солнце и размокшая под дождем, была нахлобучена по самые брови на лицо мамы Тины, едва ли более светлое, чем земля на плантациях. Не в лучшем состоянии было и платье, которое мама Тина чинила каждое утро, ворча, что листья тростника цепляются за платья бедных женщин, видно, нарочно желая им досадить. Платье мамы Тины представляло собой бесформенный балахон неопределенного цвета, а ведь, насколько я помню, когда-то это было вполне приличное ситцевое платьице в цветочках и одевалось оно только в церковь, на мессу, и по воскресеньям. Впрочем, это странное побуревшее одеяние куда больше подходило к корневидным, опухшим от работы рукам и ногам старой негритянки и к жалкой хижине, в которой она жила. Время от времени мимо нас проходили соседи. — Приятно покурить, Аманти́на? — говорили они вместо приветствия. Не поворачивая головы, мама Тина отвечала им довольным мычанием. Кто знает, куда переносилась она в своих мечтах в эти мгновения? Выкурив трубочку, мама Тина говорила: — Ну, хорошо! Это звучало как заклинание. Она прятала трубку, табак и спички в жестяную коробочку, вставала, брала с земли корзину и входила в дом. Даже в темноте мама Тина с первого взгляда замечала любой непорядок. Но в такие дни, как сегодня, мне нечего было бояться. Я съел в полдень горсть маниоковой муки и ломтик соленой трески — все, что мама Тина оставила мне на обед. Я налил в муку совсем немножко растительного масла, как она велела, и не таскал сахара из баночки, которую мама Тина так умудрялась запрятывать, что сам черт не отыщет, не разбил никакой посуды и даже подмел земляной пол хижины после того, как просыпал муку. Словом, я был образцом послушания в отсутствие мамы Тины. Удостоверившись, что все в порядке, мама Тина спрашивает себя шепотом (она большая любительница побеседовать сама с собой): — Так что же мне приготовить на вечер? Стоя в нерешительности в полутьме хижины, мама Тина сладко зевает. — Если бы речь шла только обо мне, — говорит она жалобно, — я бы не стала разводить огонь. Положила бы от глистов щепотку соли под язык и легла бы спать. Потому, что я так устала, так устала… — жалуется она. Но тут же, выйдя из оцепенения, она развивает бешеную деятельность: быстро расхаживая по хижине, она достает из корзины плод хлебного дерева, режет его на четвертинки, очищает кожуру и делит каждую четвертинку на два квадратика. Я с интересом слежу, как она укладывает овощи в «канарейку» — глиняный горшок с крышкой: на дно — слой кожуры, потом — квадратики, щепотку соли, кусочек трески; сверху все заливается водой. А когда мама Тина приносит с полей пучок шпината, она посыпает все шпинатом и прикрывает кожурой хлебного плода. Между тремя закопченными камнями перед хижиной мы разводим огонь, и скоро содержимое «канарейки» уже весело булькает и бурлит.