— Макс, я выбрал тебя, — мягко произносит он. Его жесткая, мозолистая рука нежно берет меня за подбородок, и внезапно его рот покрывает мне губы. Мозг мой полностью отключается. Мы пару раз целовались и раньше. Но теперь все по-другому. На сей раз я подавила желание сорваться с места и с криком дернуть от него подальше. Закрываю глаза и, невзирая на страх, обвиваю его руками. Потом мы каким-то образом заваливаемся на бок на прохладный песок. Я обнимаю его крепко-крепко. А он так же крепко меня целует. И мне очень, очень-очень хорошо. Стоило только забыть мой всегдашний ужас, как меня стремительно понесло в сладкую, мягкую пустоту, в которой ничего нет, кроме Клыка, где я ничего не слышу, кроме его дыхания. И в которой мне ничего больше не надо, только чтобы ЭТО продлилось подольше. Постепенно наши поцелуи из жадных становятся нежными. Мы больше не сжимаем друг друга так судорожно. Дыхание становится ровнее, и мысли снова соединяются в осознанные цепочки. А вместе с ними возвращается моя истерическая трусость. Только я стараюсь не выпустить ее за пределы моей черепушки. Потому что мне совсем не хочется испортить то, что только что между нами случилось. Как я обычно это делаю. Я покосилась на Клыка. Он лежит на спине, прижимает меня к себе и смотрит в небо. На миллиарды звезд, которые видишь только в пустыне. О существовании которых даже не подозреваешь. Клык улыбается, и лицо у него мягкое и совсем не замкнутое. У меня на языке вертятся мои всегдашние колкости. Но я плотно прикусила язык — не фиг трепаться попусту. Надо просто лежать и беречь охватившее меня чувство хрупкости, и думать о том, что между нами произошло и происходит, и размышлять о том, с каких пор я его так мучительно люблю, и удивляться тому, как страшна и как чудесна моя любовь. И как остро чувствует ее каждая клеточка моего тела. Ничего хуже с девчонкой произойти не может. Я искренне рекомендую ЭТО каждой девчонке. Когда Клык спрашивает, не пора ли возвращаться назад, я совершенно не понимаю, назад к чему? Вот мой мозг: «О». Вот мой мозг после случившегося между нами: «.». Скажите, печальная перемена. Вдруг парочка моих нейронов оживает, и я сразу вспоминаю. Пора возвращаться назад к нашей семье-стае. Назад к Надж, которая хочет избавиться от своих крыльев. Мы поднимаемся в небо. Лечу, мощно взмахивая крыльями. Только чуть-чуть морщусь от недавней, почти зажившей раны. Еще пара дней, и она совсем заживет. — Оооо! — шепотом кричит Клык. И я тоже все сразу вижу. Звезды показывают два часа ночи. Посреди пустыни наш новенький, с иголочки, дом-убежище сияет каждым окном, каждым дверным проемом. Дурной признак. 20 Мгновенно мои романтические мечтания сменяются душераздирающим страхом и чувством вины. С кем-то из наших случилось что-то ужасное, а я в это время с Клыком всякой ерундой в пустыне занималась. Идиотка! Вот еще одна из причин, по которой нельзя целоваться. Стремительно снижаемся и резко тормозим, поднимая столб пыли. Передняя дверь широко распахивается, и из дома выбегает Газ. Хватаю его за руку: — Что? Что случилось? — Макс! Клык! — вопит Газзи. — Я думал, вы пропали. Я думал, они вас украли! — Нет, нет, мой мальчик. Вот же мы, мы здесь. Мы просто полетать решили, — бормочу я все еще заплетающимся языком. — Что происходит? Почему все проснулись? Во дворе появляются Игги и Надж. А где Ангел? Я вздыхаю с облегчением, видя, как она выходит из дома. Позади нее плетется недовольный Тотал. Слава богу, все на месте. Вдруг наступает мертвая тишина. Какая бывает только в полночь в пустыне, когда все вокруг внезапно одновременно замолкают. Надж, Игги, Ангел, Тотал и Газзи пристально смотрят на нас с Клыком. Лица у всех тоскливые. Перевожу взгляд с одного на другого. Похоже, они все здорово напуганы. Но они ни от кого не убегают. Ни на одном их них нет ни царапины, ни капли крови. Значит, в последние двадцать минут они ни с кем не дрались. — Что происходит? — Я внимательно заглядываю каждому из них в глаза. — Ммм… Они… — начинает Надж, но принимается задушенно кашлять. Потом смотрит на остальных и начинает сызнова, храбро поднимая на меня взгляд. — Макс. С твоей мамой беда. Похищена доктор Мартинез. Она пропала. 21 Я в стае лидер. Я быстрая. Я выносливая. Я могу на бегу соображать, а могу в полете. Не сосчитать, сколько раз мои стремительные и неожиданные решения спасали нам жизнь. Так и сейчас, мозг мой заработал на полные обороты. — Аааа! — вырывается у меня, как будто мне только что хорошенько вмазали под дых. — Нам по телефону сказали, — объясняет Игги. — Элла звонила, — добавляет Надж. — Она белугой ревет. Твоя мама сегодня пропала в аэропорту. Они делали пересадку. Твоя мама пошла в туалет и не вернулась. Элла сейчас у тети. Не думаю, что Джеб знает. После нас Элла собиралась ему позвонить. Надж переводит дыхание. В кои веки я не возражаю против ее красноречия — сейчас каждая деталь важна. Чем их больше, тем лучше. — А в полицию они заявили? Или в ФБР? — Я спрашиваю, а про себя уже вычисляю, сколько у меня займет долететь до моей сводной сестры. — Мы не знаем, — успевает ответить Надж, и в это время в доме раздается телефонный звонок. Несусь к аппарату и хватаю трубку. — Макс? Макс! Але! Это Доктор Абейт, коллега твоей мамы по КППБ. Макс, вы в порядке? Все живы? — Да, живы, — отвечаю я в трубку и жестом показываю нашим, чтобы заперли двери и погасили всюду свет. Мы вполне можем оказаться следующей мишенью. — Вы знаете, что произошло с мамой? — В офис КППБ только что пришел факс, — говорит доктор Абейт. — Обычно в это время здесь никого нет. Но сегодня как раз пара человек составляла отчет для прессы. Короче, в факсе сказано, что доктор Мартинез похищена. — Я знаю, мне Элла звонила. — Я хожу из угла в угол и кусаю ногти. — А факс от кого? — В том-то и дело, что мы не знаем. Похоже, что номер отправителя оказался отрезанным в распечатке. Но в факсе написано, что доктор Мартинез похищена и будет оставаться в заключении, пока КППБ не прекратит давление на крупный бизнес. У меня помутилось в глазах. Вспоминаю, как мистер Чу говорил мне, что он найдет способ заставить меня перестать сотрудничать с КППБ. Кажись, он уже осуществил свой план. — А что-нибудь еще там есть? — Да, есть. Пока мы с тобой разговариваем, пришел новый факс. В нем фотография Валенсии. Когда ее снимали, она была жива. Но непонятно, когда сделана фотография. Ее прямо сейчас у меня на глазах увеличили. Знаешь, что странно? Там на заднем плане — море. Валенсию, кажется, держат на корабле. — На корабле? Я ничего не пойму. Хотя подождите, подождите… Когда робиоты доставили меня к Чу-дищу, они приволокли меня на корабль. Я помню, как пол качало. Вот черт! — Мы, конечно, позвонили в ФБР, — говорит Джон. — Они уже начали расследование. Сотрудник отправлен к Элле в Аризону — она, возможно, помнит какие-нибудь важные подробности. Но я хотел убедиться, что с вами все в порядке. — Не волнуйтесь. С нами все о'кей, — кричу я в трубку. Если, конечно, «о'кей» означает, что из груди вырвали и растоптали твое сердце. Насколько же было проще жить, когда нас было всего шестеро и у меня было всего пять членов стаи-семьи, о которых надо было волноваться, заботиться и защищать. Сначала прибавился Тотал — даже не помню, как он к нам прибился и как я, будучи в здравом уме, могла согласиться взять собаку. Теперь еще мама и Элла. Круг мой растет, и защитить всех я не в состоянии. С мамой я точно дров наломала. Это все я виновата. Надо было всех сразу предупредить про мистера Чу. А я никому ничего не сказала. Теперь маме это жизни может стоить. — Макс, ты меня слышишь? — кричит в трубку доктор Абейт. — Слышу. — Здесь ФБР звонит. Я должен им ответить. Они, наверное, и с тобой потом поговорить захотят. Ты видела Валенсию одной из последних. Так что вы сидите на месте и ждите звонка. Договорились? Это как раз то, чего мне бы очень не хотелось ему обещать. — Вы там окопайтесь хорошенько и носа никуда не суйте. Дайте я сначала хоть что-то проясню, прежде чем вы очертя головы рванете. — Я никогда очертя голову ничего не делаю, — обиженно цежу ему сквозь зубы. — Делаешь! — отрезал Джон на другом конце провода ровно в тот момент, когда моя стая хором говорит то же самое у меня под носом. — Делаешь-делаешь-делаешь, — шипит Тотал, к счастью для себя находящийся вне досягаемости от моей ноги. — Ну все, мне пора, — прощается Джон. — Мы постараемся по фотографии вычислить, где находится этот корабль. Будут какие-нибудь известия — я тебе сразу позвоню. Жди у телефона. — Ладно. Я вешаю трубку. Клык поворачивается ко мне от окна: