Было поздно, почти девять. Слишком поздно для неожиданного визита, несмотря на то что я в любое время была против них. Я могла бы просто прокрасться обратно за угол в темный коридор. Держаться подальше от окон в надежде, что он утратит интерес и отправится домой. — Гвен, — он приложил руку к двери. — Я тебя вижу сквозь стекло. Ну конечно. Я надеялась, что приглушенный свет не выдаст меня, но удача в последнее время не проявляла ко мне благосклонности. Проглотив ругательство, я отодвинула засов. — Привет, Роберт, — сказала я коротко итак холодно, как только могла, учитывая, что в руках у него был букет розовых тюльпанов, а на лице отображались раскаяние и сожаление. Мне уже много лет не дарили цветов. Я взяла их и с трудом сдержалась, чтобы не зарыться в тюльпаны лицом, вдыхая аромат. — Я знаю, что уже поздно, но мне нужно было извиниться. С цветами в руках захлопнуть дверь было проблематично, поэтому я ответила своим самым непроницаемым тоном: — Давай. — Мне не стоило читать дело. Честно, без твоего ведома мне не стоило даже готовить завтрак. Извини. Я проанализировала извинение и увидела в нем искренность. Более сильная женщина оспорила бы несколько ключевых моментов, отчитала бы за его действия, а потом сорвала бы бутоны и бросила их в лицо, но на улице царила прохлада, мои пижамные шорты были недостаточно теплыми, чтобы стоять в них в открытой двери, и я не могла проявлять жестокость к человеку, пережившему утрату ребенка. — Ладно, — примирительно сказала я. — Спасибо за цветы. Легкое принятие извинений его явно удивило, но он медленно кивнул, отступив от порога. — Не за что. Мне правда жаль. — Ага, — я оглядела его, освещаемого фонарем на крыльце. Он носил костюм, на этот раз не тройку, висевший на шее галстук был развязан, а верхняя пуговица рубашки — расстегнута. Если судить по внешнему виду, ему нужно было поесть и поспать, а я могла помочь ему только с одним. Я отступила и придержала дверь. — Хочешь зайти? Я могу подогреть лазанью, если ты голоден. Он робко улыбнулся, и это выражение выглядело просто незаконно привлекательным на его красивом лице. — Конечно, — медленно сказал он. — Если ты не против компании. * * * Роберт съел три огромных квадрата лазаньи, а потом набросился на начатый пазл. Я сидела, скрестив ноги, на мягком стуле и наблюдала, как его руки движутся по доске, словно он ребенок из «Менса», занятый кубиком Рубика. — К тому же, если говорить о путешествиях, — он вставил темный кусочек на место. — Я не хочу переживать за них, пока их везут в переноске где-то там, в багажном отделении. Он перечислял все причины, почему у него не было домашнего питомца, и все они казались весомыми, если воспринимать его как бездушный объект и не брать в расчет радость, которую животное привносило в человеческую жизнь. — Как часто ты путешествуешь? — я качнула бокал, наблюдая за переливами бордовой жидкости. — Нечасто, — признал он. — Прошлым летом я был на озере Тахо. Но знаешь, в какой-то момент я буду путешествовать. — Конечно, — я сделала глоток. — Трудоголик, женатый на своей работе. От одного зависимого другому, я тебе скажу, что путешествия не станут реальностью. Ты же это знаешь, да? Он поморщился. Я взяла кусочек и осмотрела рисунок на нем. — Я соболезную, что такое случилось с твоим сыном. После того как Роберт ушел из моего дома, я поискала информацию о нем в Интернете. Впечатляющая история судебных дел и юридические почести оказались похоронены на шестой странице результатов поиска за статьями из национальных новостей, пресс-релизами и сотнями видео и постов, ищущих зацепки и добивающихся правосудия для Гейба Кевина. Половина новостных результатов принадлежала периоду исчезновения. Другая половина была опубликована после того, как за заводом по переработке в Бербанке обнаружили тело его сына с грубо вырезанным на груди сердцем и выброшенными в мусор гениталиями. Шестая жертва Кровавого Сердца, носящая его фирменные отметки. Он поднял взгляд от пазла и посмотрел мне в глаза. В тусклом освещении бара я не разглядела глубину скорби — в его глазах плескалась боль. Она искажала лицо. Отягощала фигуру. Я лечила нескольких пациентов, потерявших ребенка. Скорбь никуда не уйдет. Она немного растворится в его глазах. Он научится лучше ее маскировать, прятать, но она навсегда останется с ним. Потерять ребенка равноценно потере конечности. Напоминанием об этом было каждое движение, пока новые изменения в жизни не становились полноценной частью личности. Он поджал губы. — Не нужно соболезнований. Это мне его не вернет. Нет, не вернет. Я сменила тему: — Как я понимаю, тебя держат в курсе новостей касательно ареста. — Ага, — он перебрал кучку беспризорных элементов пазла. — Ты осведомлена об убийствах Кровавого Сердца? Я была одержима убийцами, поэтому самый известный серийный убийца Лос-Анджелеса был под моим микроскопом с самого начала. Я приподнялась на стуле и взяла бутылку, доливая вино в свой бокал. Не спрашивая, подлила и ему. — Это по моей части, так что да. У меня профессиональный интерес к убийствам. — В ночь, когда мы познакомились, ты сказала, что часто даешь экспертные показания. — Верно. — Составляешь психологические портреты? — Иногда, — к чему он клонил? — Когда-нибудь делала подобное с серийным убийцей? — Только в медицинском. Он ничего не сказал, поэтому я выждала, пока он все обдумает. Я вставила на место кусочек пазла, обнаружив его место. — Я бы хотел тебя нанять. — Для чего? — Для начала, чтобы составить психологический портрет Кровавого Сердца. Я могла бы состряпать неплохой портрет за день, поскольку знала о его убийствах уже многое. Но Роберта Кевина, вероятно, «неплохое» бы не устроило. — Зачем? — Мой сын умер от его рук, — он гневно взглянул на меня, предупреждая дальнейшие расспросы. — Разве мне нужна другая причина? — Нет, — медленно сказала я. — Но твоего сына нашли девять месяцев назад. Зачем ждать до нынешнего времени и только сейчас составлять психологический портрет? Убийца у них. — Я не был с тобой знаком девять месяцев назад. Я выиграла несколько секунд, медленно отпив мерло. Не то чтобы я не хотела соглашаться. У меня чесались руки выставить Роберта за дверь и наточить карандаш. Но что-то здесь было не так, и мне нужно было определить, что конкретно. — У тебя есть дело твоего сына? — вероятно, нет. Для него это было бы кошмаром. И все же что-то в уверенной манере держать себя говорило мне, что оно у него имелось. Он кивнул. Ох, какую же травму его психике нанесло каждое фото со вскрытия, каждая небрежная записка по делу. Я пыталась не поморщиться. — У меня есть его дело, и в следующие несколько дней я смогу достать остальные. Остальные? Я вдохнула, представляя возможность просмотреть дела шести жертв. — Как ты их получишь? — Просто знай, что я могу их достать. Я скептически нахмурилась: — Ну да, — если это было правдой, если бы я смогла просмотреть дела всех жертв Кровавого Сердца… мечта психолога. И еще лучше — убийца был уже за решеткой. Я могла бы навестить его. Поговорить с ним. Провести полноценное психиатрическое оценивание при наличии разрешения от его команды юристов. Я осознала, что глазею на него, и выпрямилась на стуле. — Ладно. Я это сделаю, — я пыталась сдержать восторг, но он все равно просачивался в речь. Уголки его губ приподнялись, но не в улыбке. Он был разочарован, но у меня не было времени обдумать это прежде, чем он заговорил: — Я принесу тебе копию дела Гейба завтра. — Это было бы отлично, — я смотрела, как он бросил кусочек пазла, не найдя ему места. — Я пойду домой. Спасибо за еду и гостеприимство.