Это было за две недели до освобождения Скотта Хардена и смерти Брук с Джоном. Он говорил, что дело в новом соседе, но если посмотреть на время… что, если это был Скотт Харден? Я глубоко вдохнула, пытаясь замедлить ход мыслей. Если ревность Джона касалась общения Брук и Скотта Хардена — и ранее Гейба Кевина — это значило, что Брук контактировала с жертвами. Что она знала о преступлениях Джона. Я думала, у Джона паранойя, но, может, это было не так. Может, Брук спала с парнями. Изнасилования… участвовала ли в них она? Мазь. Проявления доброты. Я решила, что это была диссоциированная личность, но что, если это никакое не раздвоение? Что, если это второй человек? Брук. Ужасное предчувствие впилось ножом в душу, когда я осознала, что это могло значить. Наличие женщины могло объяснить ложь Скотта Хардена. Неопытный подросток, спавший со взрослой женщиной, — так намного проще перескочить к стокгольмскому синдрому, особенно если она была хорошим полицейским, а Джон — плохим. Появились ли у нее настоящие чувства к Скотту Хардену? Это она его отпустила? И поэтому ли Джон ее убил? Даты сходились. Я никогда не проводила между этим связь, но Брук с Джоном умерли в то же утро, когда объявился Скотт Харден. Рука задрожала, и я сжала ручку, чтобы унять тремор. Я вспомнила о повторяющихся утверждениях Джона, что Брук влюблялась в соседа. Что он сказал в утро их смерти? Он думал, что она уйдет от него и сбежит с ним. Может, он был прав. Меня внезапно охватил ужас, когда дюжина элементов встала на свое место. Я сказала ему избавиться от садовника. Я практически оторвала переднюю часть папки, яростно пролистывая страницы, скользя пальцем по записям с первого месяца консультаций. Общие сведения… история отношений с женой… вот. Садовник. Джон беспокоился, что они слишком сблизились. Он слышал, как они смеялись вместе. Смотрели друг другу в глаза. Он нашел грязную посуду в раковине и предположил, что она готовила ему обед. Я запечатлела аккуратным почерком решение его болезненных опасений. Я предложила решить проблему, уволив садовника. Первые консультации Джона были охвачены его переживаниями о жене и садовнике. Джон хотел убить Брук из-за боязни предполагаемой измены и чувств к другому. Поэтому я подтолкнула его на путь наименьшего сопротивления. Это было легко. Убрать садовника из уравнения и сфокусироваться на восстановлении и укреплении отношений с женой. Но если сосед из наших последних консультаций был Скоттом Харденом, тогда садовник был… Я всхлипнула от боли и сжала волосы в кулаках. Я сказала ему избавиться от Гейба Кевина. Сухое утопление. Смерть отличалась от других. Была ли безумная ревность триггером для особо жестокого умерщвления? Ох, а я предоставила ему решение успокаивающим голосом, уверенно высказав мнение на этот счет. Я зажмурила глаза, пытаясь отогнать из мыслей снимки со вскрытия. Стеклянный взгляд. Кровь, запекшаяся вокруг сердца. Он был таким молодым. Таким невинным. — Привет, Гвен. Я вздрогнула, оторвав руки от головы и увидев Роберта на пороге кабинета. В расслабленной руке сверкнуло лезвие ножа. Глава 39 Скотт Харден стоял в душе, подставив лицо под большую головку. От кожи поднимался пар, пока горячая вода лилась на щеки и плечи. Сомкнув губы, он закрыл глаза и позволил напряжению покинуть его. В течение семи недель на чердаке он мечтал о душе. А теперь, посреди гигантского пространства, стоя на гладком каменном полу, он лишь хотел вернуться назад. Назад на чердак. Назад в кровать. Назад на металлический стул, где она большой губкой омывала его тело. Порезы. Спину. Между бедер. Думая об этом, он возбудился, но когда потрогал себя, случилось то же, что и прежде — мгновенно обмяк. Как будто она была единственной, кто мог доставить ему удовольствие. Может, это потому, что она была у него первой. Девочки в школе всегда говорили об этом — словно парень, лишивший их невинности, имел над ними особую власть. Он всегда смеялся над этой мыслью, но, может, они были правы. Может, поэтому он так быстро и сильно влюбился. Поэтому она никак не уходила у него из головы? Он взял шампунь и выдавил шарик бледно-фиолетовой жидкости на ладонь. На чердаке не было простого способа помыть голову. И она не доверяла ему настолько, чтобы позволить спуститься вниз. Он запустил мыльные пальцы в волосы и вспомнил длинные ногти, которые чесали и массажировали ему голову. Мягкое прикосновение ее губ ко лбу. Со взрослой женщиной все было по-другому. Девочки в школе казались бессмысленными и незрелыми в сравнении с ней. Ее уверенный взгляд, когда она седлала его голое тело. Соблазнительное мурлыканье ее голоса над ухом. Она любила его. Это она прошептала, пока тот мудак наблюдал. Она понимала Скотта. И каждый день, когда ее муж уходил на работу, она доказывала это. Она целовала его и ухаживала за ранами с предыдущего вечера. Она надевала кружевной наряд и ложилась возле него, рассказывала о их будущей совместной жизни. Без Джея. Без школы. Она не видела в нем ребенка, она воспринимала его как мужчину. Она хотела его. А он хотел ее. Даже теперь, месяц спустя. Особенно теперь. — Скотт? Он выругался, услышав голос матери. Она никак не оставляла его в покое. Всегда маячила рядом. Всегда наблюдала, нахмурив лоб, словно пыталась в нем разобраться. Он хотел, чтобы она просто прекратила. ОТСТАЛА. Отслеживание его звонков? У него что, вообще не было больше права на личное пространство? Он подставил голову под воду, смывая шампунь и не обращая внимания на второй раз, когда она позвала его по имени, уже громче. Ближе. Хорошо, что он запер дверь. Она, наверное, уткнулась губами в щель, прижавшись гигантскими искусственными сиськами к дереву. Зачем она вообще их сделала? Папе было все равно. Папа едва их заметил. Грудь Брук была идеальной. Она позволяла ему целыми днями трогать их, спрашивать о них что угодно. Они были натуральными, так она сказала. Послышался громкий треск и грохот снаружи. Скотт вытер запотевшее стекло и увидел открывающуюся дверь, а за ней своих родителей. Какого черта? Он выключил воду. — Скотт? Почему мама все повторяла его имя? Он стащил полотенце с подогреваемой вешалки. — Скотт, в новостях показывают какую-то найденную ими комнату. Чердак, — отец говорил резким тоном, которого он не слышал очень давно. Он замер, прижав полотенце к лицу. Чердак. Он вытер глаза и медленно обернулся полотенцем. Он открыл дверь душа и вышел. Его родители стояли рука об руку, соприкасаясь плечами. Мать была в красной блузке и белых шортах. Отец, почти полностью поседевший, упирался руками в бедра. — Можно мне немного личного пространства? — Ты нас слышал? — повторила мать. — Они нашли чердак, полный всякого, и говорят, что тебя там держали. — И это не дом Рэндалла Томпсона, — мрачно добавил отец. Конечно, нет. Рэндалл Томпсон был пешкой, заслуживающей гнить в тюремной камере до конца жизни за то, что сделал с Брук. Скотт закрепил полотенце на бедрах и прошел мимо них в гардеробную. — Тебя держали на чердаке? — спросила мать. Она снял со стопки белую футболку и задумался, что было известно полиции. Как они нашли чердак? Если дом выставлен на продажу, а Брук с Джеем уехали… разве они не очистили бы чердак перед переездом? — Его нашли в этом доме, — мать подняла телефон перед его лицом. Он попытался отвернуться, но она подовинула экран ближе. — СМОТРИ, Скотт. Узнаешь этот дом? Конечно, да. И, конечно, он не мог в этом признаться. Потому что он сказал полиции, что его отпустили в нескольких милях от дома и он не видел, где его держали. — Я не знаю. Нет, — он оттолкнул ее руку. — Они нашли два трупа в том доме в день, когда ты вернулся, — голос матери был стальным, стойка неподвижной. Два трупа? Его рука, тянувшаяся к шортам, замерла на полпути. — Кого? — Джона и Брук Эбботт, — она пролистала изображения на экране и повернула к нему новый снимок. Джон и Брук Эбботт Джон и Брук Эбботт Джон и Брук Эбботт Джон и Брук Эбботт Джон и Брук Эбботт Мысли застыли при виде пары. Брук была в красном сарафане, улыбалась, длинные волосы спадали на плечи волнистыми локонами. Джей был в рубашке с воротником и хаки, крашеные в черный волосы прикрывали лысеющую голову. Это они, прямо под жирным черным заголовком: «КРОВАВОЕ СЕРДЦЕ — ЛИЧНОСТИ УБИЙЦ». Джей. Его звали Джон? Неудивительно, что он ничего не нашел о них в Интернете, хотя без знания фамилии это было невозможно. Теперь он взял телефон у матери и уставился на фотографию. Мужчина, разрушивший его жизнь, и женщина, спасшая ее. Три месяца, сказала она. Подожди три месяца и позвони мне. Она засунула записку с номером ему в карман. Три месяца. Она поцеловала его в губы. Тогда мы сможем быть вместе. Но он не смог выждать три месяца. Он сходил с ума без нее, чувствовал себя потерянным в старой жизни и имел множество вопросов. Что сказать полиции, видела ли она его по телевизору, и мог ли он увидеть ее? Хотя бы издалека. Если бы он мог просто поговорить с ней, может, зудящее ощущение, охватывающее его, унялось бы. Поэтому он позвонил ей. Рано, он знал. Но он все равно ожидал, что она ответит или хотя бы перезвонит. Чего не произошло, поэтому он начал писать ей. А потом ее автоответчик был переполнен, и он нарушил все правила, отследив путь, по которому бежал от их дома. У него не было плана. Он просто собирался проехать мимо. Может, припарковаться через несколько домов и пройтись. Может, подождать, пока она выйдет из дома, и пойти за ней.