Не ступать на венчальный плат. Бледный принц прискакал за мною И позвал в Москву, на закат. Слава Богу, что не прочла, а то всё бы испортила. Просперо жестом велел чтице остановиться. — Бледный Принц — это, конечно, Смерть? — спросил он. Она поспешила кивнуть. — Бледный Принц с зелеными глазами… — повторил дож. — Интересный образ. Грустно покачал головой, сказал тихо: — Что ж, Коломбина. Тебя привела сюда судьба, а судьбе не перечат. Оставайся и ничего не страшись. «Смерть — это ключ, открывающий двери к истинному счастью». Угадай, кто это сказал. Она растерянно оглянулась на Петю — тот пожал плечами. — Это был композитор, величайший из композиторов, — подсказал Просперо. Никого мрачнее Баха из композиторов Коломбина не знала и неуверенно прошептала: — Бах, да? — И пояснила, вспомнив злосчастного Гёте. — Иоганн-Себастьян, да? — Нет, это сказал лучезарный Моцарт, создатель «Реквиема», — ответил дож и отвернулся. — Всё, теперь ты наша, — прошелестел за спиной Петя. — Я так за тебя волновался! Он смотрел прямо именинником. Очевидно, считал, что теперь, когда приведенная им кандидатка прошла экзамен, его статус среди «любовников» повысится. — Что ж, — приглашающим жестом показал Просперо на стол. — Прошу садиться. Послушаем, что нам скажут духи сегодня. Офелия опустилась на стул справа от дожа. Остальные тоже сели, положили на скатерть руки, растопырив пальцы так, чтобы мизинцы касались друг друга. — Это спиритическая фигура, — пояснил Петя. — Она называется «магическое колесо». Спиритические сеансы были известны и в Иркутске. Коломбина в гостях раза два вертела столы, но это больше походило на веселую игру, вроде святочного гадания: кто-то постоянно прыскал, ойкал, хихикал, а Костя, пользуясь темнотой, все норовил сжать локоть или поцеловать в щеку. Здесь же всё было всерьез. Дож погасил свечи, осталась только подсветка жаровни, так что лица сидящих были красными снизу и черными сверху — будто безглазыми. — Офелия, твой час настал, — глубоким, звучным голосом произнес председательствующий. — Дай знак, когда услышишь Иное. Вот, оказывается, кто такая Офелия, поняла Коломбина. Она — самый настоящий медиум, поэтому и похожа на сомнамбулу. Лицо белокурой нимфы было неподвижно и лишено всякого выражения, глаза закрыты, только губы чуть подрагивали, словно беззвучно нашептывали какое-то заклинание. Внезапно Коломбина почувствовала, как по пальцам пробежали мурашки, щеки обдало холодным сквозняком. Офелия распахнула длинные ресницы. Запрокинула голову, и оказалось, что ее глаза совершенно черны от расширившихся зрачков. — Я вижу, ты готова, — все тем же торжественным голосом проговорил дож. — Вызови к нам Моретту. Коломбина вспомнила — так звали девушку, чью вакансию она заняла. Ту самую бедняжку, что застрелилась вместе с этим, как его, Ликантропом. Несколько секунд Офелия оставалась без движения. Потом сказала: — Да… Да… Я слышу ее… Она далеко, но с каждым мгновением всё ближе… Поразительный у медиума был голос — тоненький, звонкий, совсем детский. Тем удивительнее была перемена, свершившаяся с Офелией в следующую минуту. — Это я, Моретта. Я пришла. Что вы хотите знать? — проговорила она вдруг совсем иначе — низким контральто с придыханием. — Это голос Моретты! — воскликнула Лорелея Рубинштейн. — Вы слышите? Сидящие за столом зашевелились, заскрипели стульями, но Просперо нетерпеливо тряхнул головой, и все снова замерли. — Моретта, девочка моя, нашла ли ты свое счастье? — спросил он. — Нет… Не знаю… Мне так странно… Здесь темно, я ничего не вижу. Но кто-то есть рядом со мной, кто-то касается меня руками, кто-то дышит мне в лицо… — Это Он! Это Вечный Жених! — страстно прошептала Лорелея. — Тише! — рявкнул на нее бухгалтер Калибан. Голос дожа был ласков, даже вкрадчив: — Ты еще не привыкла к Иному Миру, тебе трудно говорить. Но ты знаешь, чтó ты должна нам сообщить. Кто будет следующим? Кому ждать Знака? Тишина стала такой, что было слышно, как потрескивают угли в жаровне. Офелия молчала. Коломбина заметила, что мизинец Пети Лилейко, сидевшего справа, мелко дрожит. И сама вдруг тоже затрепетала: а что если дух этой самой Моретты назовет новую соискательницу? Но еще сильнее страха была обида. Как это будет несправедливо! Не успела попасть в клуб, еще ни в чем толком не разобралась, и нате вам. — А… А-а-а… А-ва… Аваддон, — очень тихо выговорила Офелия. Все обернулись на некрасивого студента, а его соседи — прозектор по имени Гораций и один из близнецов (Коломбина не запомнила, который) — непроизвольно отдернули руки. На лице Аваддона появилась растерянная улыбка, но смотрел он не на медиума, а на Просперо. — Благодарю тебя, Моретта, — сказал дож. — Возвращайся в свое новое обиталище. Мы желаем тебе вечного счастья. Позови к нам Ликантропа. — Учитель… — сглотнув, произнес Аваддон, но Просперо властно качнул подбородком: — Молчи. Это ничего еще не значит. Спросим Ликантропа. — Я уже здесь, — хрипловатым, юношеским голосом отозвалась Офелия. — Привет честной компании от молодожена. — Я вижу, ты и там остаешься шутником, — усмехнулся дож. — А что ж, здесь весело. Особенно как посмотришь на всех вас. — Скажи, кто должен быть следующим, — строго приказал духу Просперо. — И без шуток. — Да уж, этим не шутят… Коломбина во все глаза смотрела на Офелию. Невероятно! Как могли уста этой хрупкой девочки говорить таким уверенным, естественным баритоном? Дух Ликантропа отчетливо выговорил: — Аваддон. Кто же еще? — И со смешком закончил. — Тут уже и брачная постель расстелена… Аваддон вскрикнул, и этот странный, гортанный звук вывел медиума из транса. Офелия вздрогнула, захлопала ресницами, потерла руками глаза, а когда отняла ладони, лицо уже было прежним: рассеянным, время от времени озаряемым нежной и робкой улыбкой. Да и глаза из черных стали обыкновенными — светлыми, влажными от выступивших слез. Кто-то зажег свечи, а вскоре загорелась и люстра, так что в гостиной стало совсем светло. — Как его настоящее имя? — спросила Коломбина, не в силах отвести взгляд от избранника (впрочем, все остальные тоже смотрели только на него). — Никиша. Никифор Сипяга, — растерянно пробормотал Петя. Аваддон же поднялся и посмотрел на присутствующих со странным выражением, в котором смешивались страх и превосходство. — Вот такой карамболь, — рассмеялся он, и тут же всхлипнул, и снова рассмеялся. — Поздравляю! — с чувством воскликнул Калибан, крепко пожимая приговоренному руку. — Тьфу, да у тебя вся ладонь в холодном поту. Сдрейфил? Эх, дуракам счастье! — Что… Что теперь? — спросил Аваддон у дожа. — Никак не соберусь с мыслями… Голова кругом. — Успокойся. — Просперо подошел, положил ему руку на плечо. — Известно, что духи имеют обыкновение дурачить живущих. Без Знака всё это ровным счетом ничего не значит. Жди Знака и смотри, не наделай глупостей… Всё, собрание окончено. Уходите. Он повернулся к соискателям спиной, и те один за другим потянулись к выходу. Потрясенная увиденным и услышанным, Коломбина проводила взглядом неестественно прямую спину Аваддона — тот вышел из салона первым. — Идем, — взял ее за руку Петя. — Больше ничего не будет. Вдруг раздался негромкий повелительный голос: