Для магазина Маргарита следила за своим внешним видом. За полтора года она перешила старые мамины вещи, спрятанные в бабушкином шкафу, как и купленные на блошином рынке. Девушка подолгу стояла перед зеркалом, держа под рукой коробку с булавками, и аккуратно примеряла наряд. Она достигла большого мастерства и теперь носила яркие платья с цветочным рисунком, из крепдешина, шелка, бархата, которые идеально облегали контуры ее тела. Все переделывали старые вещи. Больше ничего не выкидывали: от картофельной кожуры до изношенных носков – всему находилось применение. Маргарита нашла для себя métier[19], добившись чудесных результатов. Облаченная в роскошные наряды, она могла соперничать с кинозвездами – благодаря пышным формам (в те времена редкость) и безупречным надутым губкам. Как-то днем Темис заметила сестру на улице. Она и ее подруга Марина болтали с двумя офицерами в нацистской форме. Все четверо смеялись, как хорошие знакомые. Один военный коснулся руки Маргариты, после чего девушки и мужчины разошлись в разных направлениях. Темис заметила, как те обернулись, чтобы еще раз взглянуть на шедших под ручку Маргариту и Марину. Девушки виляли бедрами, даже своей походкой привлекая внимание мужчин. В отличие от сестры, Темис ничем не выделялась среди убожества афинских улиц. Все представительницы женского пола от восьми лет до восьмидесяти носили одинаковые платья, обычно с пуговицами, так что неказистая потрепанная одежда Темис была как у всех. Девушка «выживала» на войне по-другому. Невзрачная внешность позволяла Темис и дальше помогать в подпольной борьбе против оккупантов. Иногда она ходила в кафенион, где раньше работал Панос, подслушивала чужие разговоры и пересказывала кому надо. Она понимала, что уход итальянцев затруднил обстановку для немцев. Также участились нападения британских и греческих отрядов на островах. Росло волнение из-за продвижения русской армии. Каждый день приносил толику оптимизма и гордости за то, что Темис являлась частью большого дела. Сопротивление заняло огромные горные территории Греции, и для борьбы с коммунистами немцы теперь полагались на выросшие «батальоны безопасности». Темис, как и другие приверженцы коммунизма, сильно огорчилась, когда греческое правительство воспользовалось поддержкой британцев, намереваясь предотвратить развал страны якобы из-за влияния русских. Греки направили оружие против своего же народа. Темис все больше боялась за Паноса и его соратников. По сути, им пришлось сдерживать натиск сил Германии, Великобритании и самой Греции. Пусть немцы и сдавали позиции, но по-прежнему жестоко мстили за свои потери. 1 мая 1944 года, в день, когда обычно все праздновали начало лета, в Кесариани казнили двести пленных коммунистов за убийство одного немецкого генерал-майора. Темис и Танасис не обсуждали произошедшей расправы в пригороде. В июне 1944 года войска союзников высадились во Франции. Немцы с трудом удерживали контроль в Греции. Сопротивление подрывало боевой дух захватчиков, давая Темис надежду на светлое будущее, но каждый день приносил новые несчастья. Усилились контратаки. Новая резня вызвала бурю споров в квартире. На этот раз беда случилась в деревне Дистомо, в ста пятидесяти километрах к западу от Афин, не оставив равнодушной даже Маргариту. Вести сперва пришли скудные из-за небольшого количества очевидцев, но горстка выживших сообщила, что немецкие солдаты ходили по домам, закалывая штыками всех, кого могли найти: младенцев, мужчин, женщин, даже псов и скот. Священника повесили, на деревьях раскачивались и другие тела. Пытавшихся бежать убивали прямо на главной улице. За один вечер население деревни уничтожили полностью, а дома сровняли с землей. – Говорят, что убили сотни людей, – пробормотала Темис. – Уверена, это преувеличение, – сказала кирия Коралис. Как всегда, Танасис доказывал, что борцы Сопротивления только приносят беды обывателям Греции, но Темис считала, что немцам нужен лишь повод для зверств. – Коммунисты открыли стрельбу по немцам. Вот с чего все началось. И повторяется снова и снова! – яростно воскликнул он. – А расплачиваются невинные люди. – Да! – отозвалась Маргарита. – Пострадали даже новорожденные. Так почему бы Сопротивлению не остановиться? – Но солдаты ЭЛАС не убивали их! – возразила Темис. – Это сделали немцы! Темис едва сдерживала злость на брата и сестру. Они не принимали того, что Сопротивление боролось за освобождение страны. Каждый день в бесплатной столовой Темис смотрела в глаза голодным, бездомным, запуганным людям и понимала, что немцы, а не ЭЛАС разрушили их жизни. Времена сильного голода прошли, но оставалось еще много нуждающихся. По всему городу скрывались евреи, которым также требовалась помощь. Немцы уже вывезли десятки тысяч людей в Польшу, но некоторые не явились на регистрацию, почуяв угрозу. Темис зачастую возвращалась в Патисию через безопасные дома, оставляя в подъездах кульки с едой. Те, кто бежал от немцев и их шпионов, прятался у Лелы Караяннис и ее помощников: сеть Сопротивления раскинулась по всем Афинам. Темис лично не встречалась с жертвами нацистского террора, но знала, что помогает им. Темис старательно исполняла свои обязанности, храня в памяти образ Фотини. Вдруг она спасет чьего-то ребенка, брата, друга – ради этого стоило рисковать. Как-то в июле она неторопливо шла по улице своего района, держа в руке записку с необычным содержанием. Там не было адреса, где оставить еду. Никаких инструкций. Просто говорилось: «Продолжай идти. Не оборачивайся». Когда она прочла это, руки затряслись, а ноги еле донесли ее до конца улицы. Она знала, что следует вести себя непринужденно, будто ничего не произошло, просто идти вперед, возвращаясь домой окольным путем. На следующий день Танасис с некоторым злорадством сообщил, что немцы арестовали женщину из их района. – За шпионаж и подрывную деятельность, – сказал он. Темис сразу же поняла: он говорит о Леле Караяннис. Должно быть, кто-то предал ее. Возможно, сам Танасис донес на соседку. Темис старалась выкинуть эту мысль из головы, но с каждым днем она становилась все более недоверчивой и отдалялась от семьи. Когда Танасис рассказывал об этом, дверь распахнулась. Темис ожидала, что сейчас впорхнет Маргарита, на высоких каблуках и с искрящейся улыбкой алого рта. Вместе этого в сумрачном свете перед ними предстал Панос. С его исчезновения прошло больше года, и Темис радовалась так же сильно, как злился Танасис. – Значит, ты выжил? – резко спросил брат. – Не могу поверить! – сказала Темис, крепко обнимая Паноса. – Ты вернулся! Тот ничего не сказал. Темис не сразу поняла, в каком он ужасном состоянии, но когда обняла брата крепче, правда стала очевиднее. Выпирающие кости едва не разрывали туго натянутую кожу, лицо и руки Паноса покрывали язвы. Танасис отпрянул. – Нужно промыть раны, – сказала Темис, подведя брата к стулу. Она быстро набрала кастрюлю воды и потянулась к склянке с солью: – Похоже, в некоторые попала инфекция. Панос молча повиновался. Когда он снял рубашку, обнажились длинные глубокие рубцы на спине. Поначалу он говорил мало, только вздрагивал, когда сестра промывала раны. – Тебя били хлыстом? – спросил Танасис. Панос взглянул на брата. Ответ был излишним. Танасис вышел из комнаты. Темис переполняли вопросы, но она знала, что сейчас не время задавать их. – Слава богу, ты вернулся, – тихо сказала она. – Слава богу. Пока она ухаживала за братом, домой вернулась бабушка. – Панагия му! – воскликнула пожилая женщина. – Панос! Где ты пропадал? Она говорила с ним так, будто он опоздал на ужин. Вдруг бабушка заметила, чем занята Темис, и поморщилась при виде глубоких воспаленных ран. – Агапе му, агапе му… – в слезах проговорила кирия Коралис. – Бедный мой мальчик… Вскоре он рассказал все подробности. В горах Паноса задержал солдат из «батальона безопасности» и передал немцам. Несколько месяцев юноша сидел в тюрьме Хайдари, неподалеку от дома. – Нас каждый день били, – пробормотал он. – Дверь временами открывалась, и одного из нас забирали. Мы никогда не знали, чья очередь. Со страданием на лице Панос пересказывал события прошлых недель. Он знал многих, кого казнили в Кесариани, и теперь терзался угрызениями совести, что его не было среди них. Темис уложила брата в постель, но вскоре на прохладных свежих простынях проступили пятна крови, просочившиеся от ран. Последующие дни Темис провела вместе с братом, а он рассказывал о месяцах подпольной борьбы, о своем аресте и нечеловеческих условиях в тюрьме. В свою очередь Темис поведала о своем небольшом мятеже против оккупантов, и они вместе погоревали по отважной Караяннис. Маргарита держалась на расстоянии, глядя на брата с отвращением. Танасис тоже старался не приближаться. Он даже спал на диване, чтобы не делить с Паносом комнату. Пока Панос медленно набирался сил, немцы постепенно теряли позиции. После поражений на Восточном фронте и наступления русских немцы были вынуждены оставить Грецию. В октябре 1944 года Германия вывела войска из Афин, но, двигаясь на север, солдаты оставляли после себя лишь руины, уничтожая дороги, мосты и железнодорожные пути. Мнения по поводу окончания оккупации в семье сильно разделились. Темис, давно мечтавшая об этом, очень обрадовалась. Теплым солнечным днем в середине октября она присоединилась к толпе людей, которые потоком шли по улице Академии по направлению к площади Синтагма, издавая счастливые возгласы и размахивая флагами. Идя обратно до квартиры по разрушенным улицам, она осознала, что можно уже не вздрагивать на каждом шагу. Лелу Караяннис казнили в сентябре, за несколько дней до новостей о выводе немецких войск. Возможно, эту женщину предал кто-то, живший с ней на одной улице. Пусть чужие солдаты и ушли, но остались другие враги. По пути домой Темис проходила мимо церквушки Святого Андрея. Там она заметила букетик белых цветов, оставленных на пороге. Она с любопытством наклонилась и прочла на записке: «Эллада. Покойся с миром». Темис замерла. Автор этой записки был прав. Теперь наступил мир, но Греция, которую она знала, погибла. Мир и смерть. Смерть и мир. Одно не отменяло второго. Темис поднялась и окинула взглядом древнее здание, пережившее оккупацию турков и немцев. Темис знала, что иногда бабушка посещала церковь, но прошедшие мрачные годы отдалили девушку от Бога. Она уже давно не заходила в это здание. Девушка толкнула дверь. Ее потрясенному взору предстало обветшалое внутреннее убранство, освещенное пламенем тысячи свечей. В переднем ряду неподвижно сидела одинокая женщина, облаченная в черное. Темис посмотрела на ее голые костлявые ноги, выпирающие вены, видные даже в полумраке. Пространство было размером с гостиную в квартире семьи Коралис, стены были сплошь расписаны ликами святых. В неровном свете Темис изучала их. Учительница по закону Божию как-то попыталась объяснить классу термин хармолипи[20], и ее лекции внимали тридцать равнодушных учеников. Теперь Темис прониклась значением этого слова. Радость и боль. Они отражались на лицах всех святых, смотревших на нее. Она поняла, как часто видела проявление этой эмоции. Спустя несколько лет Темис все же осознала, что́ тщетно пыталась передать им учительница – чувство, притаившееся в невыразимой глубине глаз, в положении губ, твердом подбородке, наклоне головы. В библейском понимании это означало «радость искупления», достигнутую через «жертвенность и скорбь». Мир и смерть, надежда и отчаяние жили бок о бок, неотделимые друг от друга. Детство Темис закончилось всполохом красного пальто на площади. Она утратила и веру. Даже три года спустя, в свои восемнадцать, Темис все еще горевала. Она скорбела по бессмысленной смерти Фотини, но возвращение брата воодушевило девушку. Темис поняла, что сладость и горечь неразрывно связаны. Вернувшись домой, она села возле Паноса и рассказала брату, что видела. – Возможно, это и есть взрослая жизнь, – ответил он. – В понимании того, что счастье всегда чем-нибудь омрачено? – Я знаю не больше тебя, – угрюмо сказал Панос. – Похоже на правду, не так ли? Они остались в квартире одни. Маргарита и Танасис работали, а кирия Коралис отправилась за сахаром в местный магазин, понадеявшись, что карточки отменят в тот же день. – Мы одержали победу, но я не могу ее отпраздновать, – сказал Панос. – Даже будь я достаточно силен, чтобы спуститься на улицу, то не стал бы. Темис понимающе кивнула.