«Представьте себе, что вдруг потребуется немедленная и одновременная уплата всех долгов в мире! — воскликнул он слабеньким, но преисполненным ужаса голосом. — Что тогда будет при существующем порядке вещей?» Огонь. Текст нудный, но и я никуда не спешу. Попробовал готовность крупы. Ещё немного. Ишь ты, порядок вещей. Эх, товарищ Дойл. Знал бы ты, по какому адресу пошёл сейчас порядок вещей. Где-то видел открывашку. Надо найти, сполоснуть водой из большой кастрюли. Что там чай? Огонь под кашей не уменьшить, зато можно сдвинуть в менее «горячую» зону печи. О чём это я. Ах да, порядок вещей, мистер Артур. Интересно, а кто более живуч, жители прежних эпох или мы, смертники двадцать первого века, но без гаджетов и интернет. Мда. Имеем что имеем. Видим изменения, признаем их факт, изучаем природу, приспосабливаемся, неся сопутствующие потери. Стул, стол, миска, громадная чашка чая. Ветер за окном воет. Однако, как хочется жрать. В левой руке книга, поворачиваю её плоскостью к огню свечи. В полутьме читать трудно. Мама говорила — «не читай в темноте, глаза сломаешь». «Прежде всего, вряд ли мой идеал стал бы так говорить. Он натура гораздо более твердая, суровая и не захочет с такой готовностью приспосабливаться к глупым женским капризам. Но что самое важное — он человек действия, человек, который безбоязненно взглянет смерти в глаза, человек великих дел, богатый опытом, и необычным опытом». По желудку впервые за миллион лет постепенно растекалась сытость и насыщенное тепло. Глава 2 Лихорадка Робинзон Крузо заболел лихорадкой на необитаемом острове. Из лекарств у него были ром, табак и Библия. И все. Робинзон сделал настойку из табака и рома — лечиться же надо. И Библию почитал. И, знаете, даже чудовищная настойка его не убила. Он выжил. А. Кирьянова Я не мог проснуться. Выныривал из сна, как утопающий, хватался за край волны, соскальзывал вниз. Руки, ноги, сам разум — не слушались. После бесконечно долгого барахтанья, сознание всё же вынырнуло на поверхность. Там было нестерпимо холодно. — Твою мать, — вяло прошипели собственные губы. В раздражении дернулся, соскользнул из объятий раскладушки на адски холодный пол. Всё тело трясло. Встал на четвереньки. Так, сосредоточься, падаль. Руку вперёд. Теперь вторую. Перед лицом грязная печная заслонка. Открыл. Сколько же я спал? Внутри темнота и пепел. — Встань, — мой собственный голос, такой дребезжащий, слабый и лишь слегка разгневанный, всё же заставил привстать, оперившись на саму печь. Она была ещё теплой. С трудом удерживая равновесие, нашел взглядом тапки, вдел в них ноги и совершил смелый безрассудный рейд в туалет. Вернулся, ввинтившись в темноту кухни. Сам же забил окно, вот и темень. Щелкнул фонариком. Светит тускло. Гадство. Добрался до окна (чертовски далеко), сдернул одеяло с одного из угловых гвоздей, что открыло кусочек белого окна, размером в ладонь. И всё же хоть какой-то свет. Обратно к печке. Она — сердце дома, источник тепла, без неё на кухне станет минус десять, потом минус двадцать, минус сорок. Будет мороз и посреди кухни сизый покойник, обмотанный в одеяла. Кладбище надежд, памятник собственных разочарований. Щепочки. Газета. От холода трясет. Как же собраться? Что это на кухонном столе? Мартини? Твердым заранее продуманным движением озябшей руки цепляю бутылку, неторопливо открываю, вливаю в горло несколько долгих глотков. Глотку дерёт. Алкоголь не помощник, но он чуть-чуть разгонит кровь, даст небольшой импульс. Снова печь. Дрожащими руками собираю шалашик из наколотых вчера щепок и лучин, вокруг смятого ядра газеты. Осторожно дышу носом, чтобы не сдуть, морда практически воткнута в печь. Мне бы сейчас угля пару вёдер. Отмахиваюсь от воспоминаний о Базе с её запасами «всего», в том числе топлива и человеческой поддержки. «Сконцентрируйся на той проблеме, без решения которой быстро умрешь» — приказал я себе. Моей пещере нужен огонь. Где зажигалка? Потерял? Глаза слезятся, не видно нихера. Где чертово огниво? Ах да, она же в кармане. Разжигаю, игнорируя то, что тело трясёт, а пальцы жжёт коротким пламенем. Похрену. Разгорается. Ёкарный бабай. Надо ещё дров. Со вчера осталось много, всё аккуратно и экономично сожгу. Спать особо нельзя. Поставил чайник, после чего увалился на раскладушку, приходить в себя. От совершённых усилий болело всё тело. Трясло. Инстинкт и привычка говорили о том, что нужно отдохнуть, ничего не делать, устроить себе постельный режим. Вот только чай с малиновым вареньем мне никто не принесёт. Сон отступал, а слабость и спутанность сознания оставались как многослойная паутина, намотанная на лицо. Через двадцать минут собрался с силами, снова встал, заварил чай с иероглифами, отыскал ртутный градусник, засунул под мышку, глянул заодно, что на кухне по температуре. Плюс семнадцать. Неплохо, не очень-то и холодно, больше от своего жара корёжит. Надо больше пить жидкости. Пробовал холодный чай, вспомнил про ртутный градусник под мышкой. Тридцать восемь и девять. Ну, не сорок два, уже хорошо. Вряд ли я вирус цапнул, скорее это расплата за безбожную нагрузку последний дней. Засыпал, просыпался, шаркал в туалет, подкладывал дровишки покрупнее. Кушать не хотелось совершенно, хотя осталось много каши. Собрался с силами, совершил рейд в мёрзлый зал, притащил оттуда три книги про любовь (если что, буду рвать на слои по десять листов, жечь их и да простят меня покойные авторы этой пульпы) и коробок с лекарствами. Как старый мудрый ворон, копошащийся в пепелище после сражения, перебрал фармацевтику. Что мы имеем? Из понятного мне: аспирин, просроченный тетрациклин, активированный уголь, спазмалгон, но-шпа. Два пакетика «антигриппина». Знаю такое, у него основное действующее вещество это горячая вода. Остановлюсь на нём. Заварил один пакетик, растолок туда же таблетку аспирина. Отковырял банку мёда (она плотно присохла) с полки, поскрёб по дну, набрал столовую ложку бледной субстанции сомнительного состояния и происхождения. Да брось, мёд не пропадает. Смешал этой же ложкой «заварившийся» антигриппин и мёд. Стал неторопливо пить. Кисленько. Были бы лекари, они меня бы за такое самолечение прибили бы. Вот только их нет, а жить хочется. Время половина второго. Как там печь? Сижу, завернувшись в козьи шкуры и два одеяла. Сознание «сфокусировалось», стало подташнивать. Потрогал ноги. Пальцы на ногах распухли и болели. Красные с тёмным отливом, но — пока на месте. Где там моя книженция? Чтобы скоротать время, читал дальше «Затерянный мир». Местами до тошноты медленно, но терпимо. Снова дремал, подкладывал дрова, ходил в туалет, грел чай. Жаль, грелки нет. Дрова кончаются.Перед сном заложил самые крупные, почти все, укутался, улегся. Сон не шёл. Наверное, потому что весь день в режиме полудрёма. Надо бы температуру померить. Градусник на столе, вставать лень. Повалявшись, какое-то время, незаметно для себя, соскользнул в сон. Проснулся среди ночи от того, что меня трясёт. Холодно, аж слезу вышибает. Превозмогая ломоту во всех местах, которые мне дала природа, вскочил. Чуть не упал. Проверил печь. Не потухла. Дрожащими руками, заложил туда драгоценные сокровища последних крупиц дров. Они медленно начали разгораться. Сходил в туалет, улегся, укутался, чем только можно. На раскладушке невыносимо тяжело спать, а в спальне совершенно цивилизованные кровати. Другое дело, что там слегка прохладно. С этой мыслью снова уснул. * * * Утром ощутимо подкатывала тошнота. Тем не менее, в желудке ничего не было, так что никто и не пострадал. Покрутив глазами по кухне, прикинул, что внутренние ощущения не такие как вчера. Сегодня нужны дрова. Хоть диваны пускай в расход или обшивку «холодной». По возможности плавно встал. Вроде не качает, не тошнит. Морду в печную заслонку. Углей мало, но есть. Где топор? Словно палач, выбирающий себе жертву, бреду по замерзшему дому. Смотрю в сторону подвала, цокаю языком. Скрипя досками и собственными суставами, ковыляю наверх, на второй этаж. Заводской деревянный стул. Пинком отправляю вниз. Стол для чтения? Не подходит. Деревянный стул. Годен. Снимаю три полки из цельных досок, равнодушно стряхивая содержимое. В данном случае, моя жизнь важнее вашей памяти, уважаемые призраки дома. Теперь неторопливо, сидя на табурете, разделываю мебель на куски, кормлю печь и скидываю в неаккуратную стопку. Есть небольшой запас. Суставы ломит, перед глазами всё плывёт. Спать не хочется, но слабость наваливается лавиной. Если кто-то вломится в дом, мне хана. В подтверждение моих слов где-то на горизонте завыли волки. Свеча догорала, дожёг остатки других из подвала. Книга читалась, но очень не хватало простой человеческой речи. Кто бы знал, что буду скучать по общению. Сделал над собой усилие, поел небольшую порцию каши с килькой в томате. Завтра попробую выйти из дома на разведку. * * * В следующие дни чувствовал себя лучше, то есть прошло ощущение, что вот-вот подохну от любого чиха. Окрестности дома представляли собой пустой кирпичный гараж и большой сарай, в котором когда-то жили куры (следы их помёта уверенно собирались пережить конец света). Гараж ничем интересным не порадовал (в первый момент думал, что в канистре что-то есть, оказалось пуста, всё прочее просто хлам), сарай был куда интереснее. Самовар расстроил, в нём не было поворотной ручки, которая одновременно держит жидкость внутри. Разочарование быстро заслонила керосиновая лампа, грязная, закопчённая и пустая. И всё же это о-го-го, какая технология. Шанцевые инструменты, некоторый запас выцветших от времени дров (бинго), три давно покинутых улья, мотор для лодки, триммер, коллекция пыльных стеклянных банок, кресло-качалка (пока не решил, тащить ли её в дом), коллекция полупустых банок с краской «квил», банка яхтного лака, мешок селитры-удобрения, ящик грязной соли с реагентами для посыпания дорожки, пыльный мопед «рига», паяльная лампа бутылка уайт спирит и пятилитровая баклажка вонючего бензина. Опробовал паяльную лампу. Забилась, но горит. Жаль керосиновую лампу таким делом не заправишь. Пыхнет. А если попробовать уайт спиритом? Пришлось чистить (перемазался сам), протирать какими-то тут же подобранными тряпочками. В жизни не возился с такой лампой, хотя видел в детстве. Внизу емкость, фитиль впитывает топливо, сверху горит. Чадит, дрожит, но огонь есть. Поставил лампу на какую-то крышку, неторопливо занёс дрова. Три шага делаю и уже отдышка. Зато после этих танцев захотелось есть. Это здорово.