Глава 9 - У нас всё готово, - с неподобающим для истинного монаха самодовольством заявил брат Вадим. - Нашли подходящий чердак? – интересовался «князь». - Не чердак; там рядом со входом на верфи два дома многоэтажных, в них работяги живут, вот в одном из них на четвёртом этаже сняли комнатушку. Люд там простой, часто комнаты снимают подёнщики, так что брат Аполлинарий никого там не удивит, если, конечно, оденется соответственно и не будет сверкать своими белоснежными манжетами и манишкой. - До проходных недалеко? – спросил брат Вадим. Как человек технически грамотный, он собирался работать с Квашниным. - Метров двести. Не больше, - по памяти прикинул брат Тимофей. - Двести метров? – Варганов и Квашнин переглянулись. И Варганов сказал: – Многовато. - Многовато, - подтвердил Квашнин. - Проблемы? – поинтересовался брат Ярослав. - Мы купили стандартный «Фогтландер» с объективом Пецваля, у этого объектива фокус не более пятидесяти метров. - Нужна новая камера? – спрашивает великосхимный. - Новый объектив, - отвечал ему Квашнин. – Сейчас «Цейс» делает отличные объективы с фокусом на двести и на триста метров. - К завтрашнему дню всё должно быть готово, - продолжал «князь», - напоминаю, братия, у нас очень мало времени. - Тогда нужно поторопиться и с лабораторией для проявления негативов, – напомнил брат Вадим. - Я уже присмотрел один склад, - сразу произнёс брат Тимофей, - давно присмотрел, там очень тихое место, завтра же выясню, свободен ли тот склад ещё. - В лаборатории должно быть темно, - напомнил брат Вадим. - Будет, будет, - кивал Елецкий. - Ну а у вас что? – теперь брат Ярослав обратился к Павлову и Тютину. На левом его запястье толстая золотая цепь, пять раз обёрнутая вокруг руки. И на ней, по последней моде, болтается тяжёлый хрустальный флакон с духами, величиной с небольшое яблоко. Тютин смотрит на «князя» внимательно. Бывшего военного немного удивлял тон великосхимного. Не монашеский у него тон. Не смиренный и не братский. Ведёт себя брат Ярослав… Нет, не надменно, а скорее снисходительно. Он напоминал казаку родовитого генерала, который на военном совете говорит со своими офицерами хоть и милостиво, но без интереса, не вникая, рассеянно, будто мнение их его и не очень-то интересует, так как мыслями он уже на обеде или, к примеру, на ужине и на балу у городского головы или предводителя местного дворянства. «Неужто он и вправду княжеского рода?!», - недоумевает Тютин, глядя, как лениво поигрывает хрустальным флаконом на своём запястье его великосхимный начальник. - Ну, у нас-то что…? - отвечал «князю» брат Валерий, пожимая плечами. – Вчера прошвырнулись по местам злачным: походили, поглядели – англичане, как обычно, ошиваются в самых поганых кабаках, в «Медузе» было четверо матросов с линкора. Команда будет – сразу и возьмём одного. - Нужно будет брать не рядового… Лучше брать какого-нибудь унтера, – размышлял «князь». - Значит, возьмём унтера, - заверил его брат Валерий. - Только лучше сказать нам заранее: они в одиннадцать уходят из кабаков, хоть пьяны в дым, - заметил брат Емельян. - Это да, - вспомнил брат Валерий. – Видно, отпускают их до двенадцати. - Брат Тимофей, - великосхимный взглянул на резидента, - как снимешь склад, не забудь подготовить помещение и для… пленного тоже. - Там хватит места для всего, - заверил «князя» Елецкий. – И для пленного и для лаборатории. Признаться, Елецкий немного, самую малость, обижался на брата Ярослава. Всё-таки и сам брат Тимофей не был здесь человеком случайным. На должность резидента святые отцы кого угодно не назначат, тем не менее великосхимный никак его среди других братьев не выделял. Нет, брат Тимофей искал не благоволия старшего опричника, не расположения и отдельного какого-то статуса; Елецкий рассчитывал, что «князь» хотя бы поделится с ним своими планами. Но ничего подобного не происходило, и брат Ярослав никогда не отзывал его в сторону на приватный разговор. И, может, поэтому гамбургский резидент, чтобы хоть как-то прояснить планы руководства, произнёс: - Может быть, будут ещё какие-нибудь указания? - Указания? – переспросил всё в той же барской, чуть ленивой манере великосхимный. - Ну, может, пожелания какие будут? – уточнил брат Тимофей. - Да нет у меня особых пожеланий, - продолжал «князь». – Вернее, есть одно, так я его уже оглашал неоднократно. Но ежели желаете, братия, то я его вам повторю: времени у нас мало, други мои, так что надобно нам не мешкать. И тут резидента неожиданно поддержал казак; он чуть вкрадчиво, чтобы, не дай Бог, не прозвучать вызывающе, спросил: - Брат великосхимный, дозволь спросить? - Конечно, брат Емельян, спрашивай, коли интересно, – милостиво разрешил руководитель. - Вот мне интересно, к чему вся наша суета – к делу, не к делу? Непонятно. Какой у нас план? Может, хоть малость просветите нас, а то бродим впотьмах да в догадках. - План? – теперь брат Ярослав перестал поигрывать флаконом для духов. Он уставился на казака своими большими, чуть навыкате, серыми глазами и ответил со вздохом: – А хорошо было бы, если бы был у меня план, – он чуть помолчал и добавил: - Вот только никакого плана у меня нет. - Нету? – удивился брат Емельян. После чего оглядел всех остальных присутствовавших на предмет: вы что-нибудь понимаете? А брат Ярослав тем временем смиренно продолжал: - Всё, что мы сейчас делаем… Так это…, - «князь» опять вздохнул, - как говорит мой знакомый лекарь – согласно предписанным процедурам. - Процедурам? – задумчиво и удивлённо повторил за ним Тютин. - А что же ты, брат, думал? - вступился за «князя» брат Валерий. – Приедет великосхимный и одним мановением длани свершит чудо, что будет не хуже чудес Николая Чудотворца? - Ну так мало ли…, - разводил руками казак. – Всё-таки сам брат Ярослав. И тут снова заговорил брат Ярослав: - Ваша вера в меня, братии, большую мне силу даёт, но и вы уж не плошайте. Так что… Работаем, братья. Работаем, но и молиться не забываем. А тот, кто работает и про Бога помнит, тому Господь обязательно путь укажет. Тут уж с великосхимным никто спорить не стал. *** И всё-таки она была неспокойна. Эта затея Генриха казалась ей очень опасной. Дева даже спала плохо, а как встала и умылась, решила подготовиться к неожиданному отходу. Пересчитала все оставшиеся у неё деньги. Их было не так уж и мало, но и не столько, чтобы можно было ни о чём не волноваться. Зоя поделила деньги и всё, что у неё было, на две равные части. Потом взяла один комплект одежды: платье, бельё… То, что похуже, туго скатав в рулон, уложила в саквояж. Также уложила всё, что ей не могло пригодиться сейчас. Очень жаль, что у неё не было лишнего оружия. А ещё девушку волновало отсутствие новых документов. Паспорт на имя Гертруды Шнитке был единственным её удостоверением. Это могло осложнить отход. Билетами на дирижабли, гостиницами и всем подобным без паспорта обзавестись было сложно. Впрочем, она знала, как в случае надобности обойтись и без удостоверения личности, но это заметно осложняло и удорожало существование. Девушка собралась и, прихватив саквояж и зонт, выбежала из дома, с удовольствием отметив, что господина домоуправляющего нет поблизости. Она быстро пошла в сторону кладбища. Дева прихватила с собой небольшой совочек, что лежал при входе на кладбище для того, чтобы родственники могли подровнять могилы усопших. Отойдя от входа и пройдя немного по тихой дорожке, она оказалась одна среди могил. Огляделась, сразу прошла к ограде кладбища и весьма умелыми и быстрыми движениями тут же выкопала яму в мягкой и влажной земле. Уложила туда саквояж. Закопала его и, поглядев по сторонам на могилки и на ограду, запомнила место, чтобы найти его даже ночью, и после, отряхнув руки, встала и огляделась: убедилась, что её никто не видел. Закончив с этим, дева прошла к северному выходу и покинула кладбище. Теперь, когда задуманное было выполнено, Зоя быстро пошла по улице. Ей нужно было торопиться, ведь, скорее всего, её на одном телеграфе уже ждала телеграмма от Генриха. Да, телеграмма уже её дожидалась. «У меня всё готово, жду вас у церкви». Это было условленное место, где они должны были встретиться. Зоя прочитала сообщение и дала ответ: «Уже вышла, через час буду». А Генрих вырядился, словно на свадьбу; он ждал её в кафе «Гортензия», что находилось в тридцати шагах от церкви святого Михаила, колокольню которой украшали большие часы. Зоя подошла и подождала, пока он не встанет и не отодвинет ей стул, потом села и только после этого поздоровалась. Но, даже поздоровавшись с ним, вуаль с лица не убрала. Зоя всё ещё была против этой опасной затеи. И, признаться, Ройке её немножко раздражал своим очевидным нетерпением и желанием поскорее приступить к операции. - Вы взяли у отца экипаж? – почти по-учительски строго спросила она, когда официант, принесший ей кофе, ушёл. - Взял, взял, - отвечал Генрих. – Сказал, что не успел проверить его ночью. Но в три часа его нужно будет вернуть. Дева помолчала, отпивая кофе, а потом спросила: - Вы всё помните, что я вам сказала? - Да, помню, - кивал он. – Экипаж я оставляю в двух сотнях шагов от дворца на набережной, к зданию подхожу пешком, иду не к забору, а сразу поднимаюсь к парадному входу. Я вот только не понял, почему нужно идти к парадному? - Калитку чёрного входа вам могут вообще не открыть, - отвечала Зоя, - а главную дверь, если будете настойчивы, откроют обязательно – хотя бы для того, чтобы прогнать. Да и подозрений у слуг будет меньше, сразу поймут, что вы болван. - Болван? – спросил молодой человек и улыбнулся. - Конечно; ну а кто ещё? Какой рекламный агент, разносчик ваксы будет ломиться в господский вход? Только законченный болван, – она снова сделала глоток кофе и спросила: – Деньги приготовили? Он тут же запустил пальцы в жилетный карман для часов и достал оттуда три серебряные монеты: - Вот. - Будьте понаглее. - Понаглее? - Да, - дева хотела развить свою мысль, но неожиданно поняла, что не знает, как по-немецки будет звучать прекрасное и ёмкое русское слово «холуй», поэтому заменила его на более нейтральное слово «лакей», - английские лакеи – существа очень высокомерные, они всех, кто не является их почитаемыми господами, держат за людей второго сорта. Так что не церемоньтесь с ними. Уважения англичане низших классов не понимают. Генрих посмотрел на неё внимательно, так, словно хотел проникнуть взглядом под вуаль, а потом спросил: - Откуда вы всё это знаете, фройляйн Гертруда? Вы же, кажется, не жили в Англии? И вообще, вы очень осведомлены обо всём таком, странном… О котором простые люди и понятия иметь не могут. А вам всё известно, хоть вы молодая девушка. - Генрих, - она сделала паузу. И наконец откинула вуаль, чтобы он мог видеть её рассерженные глаза. – Вот именно сейчас вам нужно думать совсем не об этом!