Она провела коня по обломкам, оставшимся от ворот, и быстро спешилась, взмахнув плащом. Обоюдоострый меч остался притороченным к седлу — она не опасалась нападения со стороны единственного выжившего защитника башни. Лорда Годфри никак нельзя было упрекнуть в отсутствии тщания. Свидетельства его усердия были видны по всему двору — на деревянные пики были насажены головы последних защитников крепости. А обезглавленные тела были сложены, точно поленья, у дальней стены. Битва была окончена. Остались лишь боевые трофеи. Она толкнула дверь и оказалась в темноте. Сразу от входа начиналась узкая лестница, выдолбленная в камне, она уходила вниз. Там, в отдалении, мерцал оранжево-красный огонек факела, отмечавшего конец этой лестницы. Она торопливо сбежала вниз. Неужели это правда? После стольких лет… И вот она ворвалась в длинный и довольно широкий коридор, по обеим сторонам которого тянулись стены из каменных саркофагов, их были десятки, если не сотни. Спеша вперед, она едва замечала на них египетские иероглифы, целые строки из каких-то символов, напоминающие о таинственных дохристианских временах и их тайнах. Впереди, в самом дальнем конце, в свете факела вырисовывались две фигуры, один человек стоял на коленях, опираясь на посох, чтобы держать спину прямо. Лишь приблизившись к ним, она заметила, что последний в ряду саркофаг вскрыт, треснувшая каменная крышка валялась рядом на полу. Похоже, кто-то уже заглянул в него в поисках сокровищ. Но во вскрытой гробнице не было ничего, кроме пепла и еще каких-то высохших листьев и стебля. Она подошла уже совсем близко. На лице лорда Годфри читалось разочарование. — Ну вот, наконец-то появилась, — пробормотал он с напускной веселостью. Она проигнорировала рыцаря. Он был на голову выше ее, но сходство между ними подчеркивали прямые черные волосы и орлиный нос — внешность, характерная для выходцев с юга Франции. Что ж, неудивительно, ведь они являлись дальними родственниками. Она тоже опустилась на колени и всмотрелась в лицо пленного. Загорелое, дотемна опаленное солнцем, но гладкое, без морщин, и напоминает мягкую кожу хорошей выделки. Из-под спутанных прядей темных волос на нее смотрели черные глаза, в них плясали отсветы факела. Он стоял на коленях, но не выказывал ни малейшего страха, лишь глубокую печаль, и при виде этого ей почему-то захотелось влепить ему пощечину. Годфри опустился рядом с ней; ему явно хотелось вмешаться, как-то подчеркнуть свою значимость. И хотя он был одним из немногих, знавших, кто она такая, самые сокровенные ее тайны были ему неведомы. — Моя госпожа… — начал он. Глаза пленного сузились, только теперь он понял, что перед ним женщина, и так и впился в нее взором. От печали не осталось и следа, на смену ей пришел страх, но ему тотчас удалось совладать с ним. Интересно… что ему известно о нашем роде, наших тайнах?.. Но Годфри прервал ее размышления и продолжил: — Выполняя ваши приказы, мы положили немало жизней и пролили реки крови, чтобы отыскать это место, которое столь тщательно держали в тайне от всех и охраняли заклятия неверных. И что же нашли здесь? Лишь этого человека и охраняемые им сокровища. Кто он такой? Так и подмывает узнать это, ткнув его мечом. Она не стала тратить лишних слов. И сама заговорила с пленным на древнем арабском диалекте: — Ты когда родился? Он не спускал с нее горящих темных глаз; казалось, способен был оттолкнуть ее одной лишь силой воли, силой внутреннего духа. Видно, пытался сообразить, стоит ли солгать, но затем, всматриваясь в лицо этой девушки, передумал — понял, что ложь не пройдет. А потом заговорил, и каждое ее слово звучало тихо, но веско: — Я был рожден в Мухарраме, в Хиджри, в девяносто пятом. Годфри достаточно понимал по-арабски, чтобы понять это. — В девяносто пятом году? Но тогда получается, что ему больше тысячи лет! — Нет, — сказала она скорее себе, нежели ему, быстро произведя подсчеты в уме. — Его народ использует другое летоисчисление, и отсчет времени начинается с того дня, когда их пророк Мухаммед прибыл в Мекку. — Так, значит, этому парню не тысяча лет? — Нет, конечно, — ответила она, завершая подсчеты в уме. — Он прожил всего пятьсот двадцать лет. Уголком глаза она заметила, как Годфри с отвращением затряс головой. — Но это невозможно… — с дрожью в голосе, выдающей крайнюю степень волнения и недоверия, пробормотал он. Она по-прежнему не отрывала глаз от лица пленного. Эти глаза говорили о глубочайшем пугающем знании. Она пыталась представить, чего удалось перевидать этому человеку на протяжении нескольких веков: подъем и распад могущественных империй, города, вырастающие из песков, с тем чтобы быть снова погребенными под ними… Да, этот человек способен немало поведать о древних тайнах и забытых страницах истории. Однако не стоит давить на него. Она здесь не для того, чтобы задавать ему вопросы. Да и потом, вряд ли он станет отвечать на них. — Нет, кто угодно, только не этот человек. Если его вообще можно назвать человеком. Вот он заговорил снова; его пальцы так и впивались в посох, в голосе звучало предупреждение: — Этот мир еще не готов для того, что вы ищете. Это запретное знание. Но она отказывалась отступать. — Не тебе это решать. Если человек достаточно умен, чтобы понять, значит, он вправе владеть этим знанием. Он продолжал смотреть на нее, взгляд сместился чуть ниже, остановился на груди, спрятанной под доспехами. — Сама Ева поверила в Сады Эдема, слушая змея. Вот и сорвала яблоко с Древа Знаний. — Ах, — отмахнулась она и придвинулась поближе. — Ты меня с кем-то спутал. Я тебе не Ева. И никакое Древо Знаний меня не интересует. То, что я ищу, называется по-другому. Древом Жизни. Выхватив кинжал из ножен, она вскочила и вонзила кинжал по самую рукоятку чуть ниже подбородка пленного. Вонзила с такой силой, что на миг приподняла его с колен. Этим смертоносным ударом она положила конец многовековому существованию загадочного создания. А заодно — и опасности, которую этот человек собой представлял. Годфри ахнул и отступил на шаг. — Но разве не этого человека ты так долго стремилась найти? Она выдернула кинжал из раны — кровь так и брызнула фонтаном, — затем оттолкнула ногой тело. И перехватила посох прежде, чем он выпал из рук убитого. — Я искала не человека, — пробормотала она, — а то, что он нес с собой. Годфри покосился на посох, вырезанный из ветви оливкового дерева. Струйки свежей крови бежали по его поверхности, местами сквозь них проступала резьба — сложное переплетение из змей и виноградных лоз. Этот рисунок тянулся вдоль всего посоха. — Что это? — Глаза рыцаря расширились от изумления. Тут впервые за все время она взглянула прямо ему в лицо. А затем вонзила лезвие кинжала ему в левый глаз. Он слишком много знал и видел, чтобы оставлять его в живых. Рыцарь медленно осел на пол, тело забилось в безобразных предсмертных конвульсиях. Последним усилием воли он пытался вырвать кинжал из глаза. И только тогда она ответила на его вопрос, не выпуская из рук древний посох из оливкового дерева. — Вот, смотрите, Бачал Изу[1], — прошептала она, адресуясь к грядущим векам. — Им владел Моисей, держал в руках Давид… Вот он, самый настоящий посох Иисуса Христа. 4 июля За пять дней до настоящего времени Убийца смотрел через телескопический прицел винтовки, затем опустил ствол чуть ниже — в перекрестье тонких черных линий попал профиль президента Джеймса Т. Ганта. Он перепроверил расстояние до цели — семьсот ярдов — и поймал в прицел снайперской винтовки «USMS М40АЗ» затылочную косточку за левым ухом мужчины, зная, что при попадании в нее нанесет максимальный ущерб. В микрофонах его наушников звучали веселая музыка и радостный смех — члены семьи проводили праздничный пикник. Но он тут же отмахнулся от всех этих звуков и мыслей, заставил себя сосредоточиться на своей цели, своей миссии. В истории США три президента умерли именно в этот день, 4 июля, день рождения страны. Вряд ли то было простым совпадением. Томас Джефферсон, Джон Адамс и Джеймс Монро. Сегодня умрет четвертый. Коммандер[2] Грей Пирс задержал дыхание и плавно спустил курок. Часть первая НЫНЕШНИЙ ДЕНЬ ГЛАВА 1 30 июня, 11 часов 44 минуты по восточному поясному времени Такома-Парк, Мэриленд Когда Грей Пирс свернул к дому, мотор его «Форда Тандерберд» 1960 года выпуска капризно заворчал и закашлялся. Он сам едва не разворчался.