– А ещё мне нужен Вилло. Ей вдруг сильно захотелось в свою комнату, к своим вещам, так скучно, привычно, чудесно знакомым. – Кто такой Вилло? – спросил Ворон. – Кит. – У тебя в доме кит? – спросила Кротиха. – Не настоящий. При этих словах Лили содрогнулась. В доме ещё была мать, тоже не настоящая. Звери стали обсуждать китов, бывают ли у них имена, как у дельфинов, но Лили не прислушивалась. Она стояла в темноте, рассматривая новую кухню с мерцающим стеклом в торце, двустворчатыми дверями, запертыми изнутри. Но рядом с кухней был верхний конец буквы «Г»? Старая кухня, теперь кладовка. И тоже с дверью, с большим окошком для собаки. – Кто-нибудь видел собаку? – спросила она. Кротиха вздрогнула. – Надеюсь, нет. – Он всего лишь спаниель, – пояснила Лили. – Волчок. Спит в подсобке. У меня аллергия и я… ну, в общем, лучше держаться от него подальше. Папа говорит, что собаки любят малышей, а мама говорит, что у них течёт слюна, водятся блохи, от них воняет и… Она замолчала, понимая, что опять болтает без умолку, словно журчащий ручеёк. Потом вдруг защекотало руку: Мышонок карабкался к ней на плечо, от маленьких лапок с когтями по коже пошли мурашки. Он замер на плече, возле её уха, наблюдая за домом. – Хочешь пройти через собачью дверь? – Да, – слегка удивившись, ответила она. Наверное, об этом она и подумала. – Здорово! Он уколол её мечом в ухо, и она вскрикнула, но тихонько – не хотелось, чтобы услышали в доме. – Первая кровь! – объявил Мышонок. – Пошли! – Первая кровь? Лили потрогала ухо. Больно. – Да. На удачу. Меч должен почувствовать кровь. Он помолчал. – Мне так кажется. – Тебе кажется? – Извини, – прошептал Мышонок. Небо затянули серые тучи, Лили стояла перед тёмным приземистым домом с выдающейся вперёд дверью кладовки с большим входом для собаки, в который вполне пролезет маленькая девочка. Думать о том, как войти, и делать, оказывается, две разные вещи, и ей не хотелось переходить от одного к другому. – А вообще… можно и тут остаться, – заключила она. – Нет, – возразил Ворон, приземлившись к ней на другое плечо и мягко коснувшись крылом. – Нужно войти. А потом дом будет чист, вернутся твои родители с Малышом, ты окажешься под родной крышей с дорогими людьми, которые тебя любят. Хорошо бы. Кроме Малыша, но… ну, если они вернутся домой, все, может, она не будет чувствовать себя сильно виноватой за свои слова. Она снова вспомнила злые слова, которые сказала маме утром в другой жизни. И не могла признаться зверям, что всё это произошло по её вине. – Ладно, – согласилась она и шагнула вперёд. Тут мимо пролетела чёрная с белым сорока и исчезла за забором. – Только этого не хватало, – всполошилась Лили. – Это ведь плохо? Примета такая? – Что? – оглядываясь, спросила слепая Кротиха. – Что случилось? – Одна сорока, – объяснила Лили. – Мама говорит: «Одна – к печали, две – к радости». – Глупости, – заявил с плеча Ворон. – Не все птицы, что летают при дневном свете и при лунном, должны что-нибудь значить. Некоторые из них просто птицы. – Ну, хорошо, – согласилась Лили и сделала ещё шаг. Мимо пролетела вторая сорока, следуя за первой. – Слава тебе Господи, – каркнул Ворон. – Как? Вы же сказали, что это ничего не значит. – Мы связываемся с уму непостижимой опасностью, – заявил он. – Осторожность – прежде всего. Теперь давай попробуем пролезть через ту дыру в двери. Глава 7 Подойдя ближе к дому, Лили обратила внимание на забытые рождественские украшения, которые так никто и не убрал, хотя уже давно прошёл крещенский сочельник, и это считалось плохой приметой. У неё было подозрение, что зверям это тоже не понравится, как снятая с гвоздя подкова и пролетавшие мимо одинокие сороки. Прошлое Рождество было вообще никуда не годным. Беременность повлияла на мамину спину и колени – она упоминала, что хрящи стали мягче, отчего Лили пугалась. В результате мама себя плохо чувствовала и не могла долго что-нибудь делать, двигалась неуклюже, неповоротливо, как морской лев, плавающий по дому. Готовить она не могла – трудно было наклоняться, этим занялся отец, и рождественский обед у него подгорел. На этот раз мама не подняла Лили, чтобы украсить звездой вершину рождественской ёлки, как бывало каждый год. Даже снеговик с глазками-углями тогда через день растаял – снег долго не продержался. В новой кухне Лили увидела бумажную гирлянду, которую повесила на крючки стеклянных от пола до потолка дверей, маленькое искусственное деревце посреди стола и несколько наклеенных вместе с отцом на окна снежинок, которые можно было снять и прилепить на следующий год. Они уже сами отваливались, не дождавшись, когда их снимут. Лили, с Вороном на одном плече, Мышонком на другом и в сопровождении Кротихи и Ужа, подошла к задней двери, той, что вела в кладовку. Наверху в двери виднелись два стеклянных окошка; через них Лили заглянула в тёмную пустую кладовку. Экраны стиральной машины и сушилки не светились – их никто не включал. Ворон подлетел к карнизу рядом с дверью. – По крайней мере, тут дьяволу не пройти, – заметил он. – Что-что? – опешила Лили. Ворон махнул на что-то головой. Над дверью в камне было вырезано колесо со спицами. – Отпугивает нечисть, – сообщил он. – Значит, слабое место – только новая кухня. В старину знали, что делали. Большая часть этого дома родом из Средневековья. Тогда строили надёжно. – Всё это немного академично, правда? – заметила Лили. Слово она узнала в школе и очень этим гордилась. – А что это значит? – полюбопытствовала Кротиха. – Ворон, а? – Я… м-м… – Ворон такой умный, – гордо сообщила Кротиха. – Столько всего знает!