Наверняка Джорджианна творит эти вещи с колыбели. Сейчас ей двенадцать, и она пользуется куда более сложными заклинаниями – именно поэтому Лили больше не видит сестру. И пусть быть сестрой Джорджианны очень трудно, Лили все равно ее сильно любит. Когда Джорджи была маленькой, мать часто отправляла ее изучать заклинания или историю – что-то вроде «какой же могущественной была семья Пауэров, пока Декрет королевы не приравнял магию к преступлению». Но после занятий Джорджи всегда возвращалась к сестре. Лили же в это время слонялась по кухне и надоедала Марте и другим служанкам. Именно здесь, на кухне, Лили научилась читать. Начала она со старой потрепанной, но бесценной рукописной книги рецептов миссис Портер. Когда у кухарки было хорошее настроение – а происходило это, только если вытяжка работала хорошо, она разрешала Марте вылепить из теста буквы для Лили. Правда, часто дул восточный ветер, попадал в трубу и разжигал печку, из-за чего хорошее настроение миссис Портер улетучивалось. Писать Лили научилась чуть позже, когда в доме появился Питер. Он немногим ее старше и в то время был единственным ребенком на острове, кроме Лили и Джорджи. Конечно, девочке хотелось с ним разговаривать. Но Питер с ней не разговаривал, даже ее не слушал. Однажды он просто появился на пляже – замерзший и голодный, сидел на камнях. Марта как раз пошла к пристани, чтобы забрать у бакалейщика товары с материка, и вдруг увидела его. Лодка с провизией всегда приплывала рано утром, когда в доме все еще спят. Отказываться от денег живущих в поместье Меррисот никто не собирался, но саму семью все считали очень странной, знали, кто они такие, но никто не решался сказать об этом вслух. Ведь неизвестно, что они могут сделать. Особенно эта бледная девочка, похожая на привидение, о которой дома так сильно заботятся. Она иногда шла на утес и смотрела на море. Рыбаки говорили: «На материк смотрит». А вдруг она прыгнет в воду, превратится в русалку и приплывет к материку? Марте же нравилось повторять эту историю – как она шла по утесу и размышляла о своем. Лили же казалось, что «о своем» – значит о младшем лакее Сэме. Марта собиралась выбиться в люди и держала Сэма на коротком поводке. Служанка шла к лодкам, чтобы забрать корзинки с едой, вся в мыслях, и вдруг краем глаза заметила движение. Сначала ей показалось, это тюлень – но потом он встал во весь рост, и Марта застыла на месте, не в силах даже закричать – так была напугана, по ее собственным словам. На этом моменте Питер закатывал глаза – Лили сама видела. Наверняка Марта еще как вопила – на всю округу, она все время кричит, даже когда просто видит мышку. Конечно, она привела его домой – больше ничего не оставалось. Меррисот – единственный дом на острове, а все его обитатели либо тут родились, либо их прислали сюда из сверхсекретного агентства по найму. Марта и другие девочки подписали контракт на много лет вперед – только после этого отправились на лодке на остров. Они обещали работать здесь до конца жизни и согласились, что их письма будут прочитывать. За это они получали огромную заработную плату. Итак, одну корзинку на кухню занесла Марта, а вторую – молчаливый ребенок. Когда они появились у двери, Лили была на кухне – выпрашивала завтрак. Она с удивлением на них посмотрела – в конце концов, девочка никогда не видела мальчика да и вообще других детей, кроме Джорджианны. Миссис Портер, кажется, была готова запустить в Марту тестом, которое она замешивала. – Что это такое? – возмутилась она. – Я отправила тебя за рисом и фазаном. Хочешь, чтобы я поджарила этого тощего паренька? Марта поставила корзинку на пол и приготовилась спорить. Она никогда не боялась миссис Портер. – А что, по-вашему, мне оставалось делать? Оставить его на съедение тюленям? К тому же мы принесли еду – вот она, в корзинках, одну из которых нес он! – Откуда он взялся? – удивился дворецкий мистер Фрэнсис. Он сидел за столом и пил чай, его жилет был расстегнут. Дворецкий посмотрел на корзинку в руках мальчика. – Помните газеты? Его могут хватиться в любую секунду! – И поманил Питера к себе. Тот прошел мимо Лили, не глядя на нее. Дворецкий неотрывно смотрел на мальчика, который не выпускал корзинку из тонких пальцев. Он был куда меньше Лили – по крайней мере, худее; щеки ввалились. Волосы – темные и жесткие, а светло-серые глаза меняли цвет, как морская вода, из которой Питер и появился. – Откуда ты, мальчик? – спросил мистер Фрэнсис, рассматривая ребенка. – Можешь поставить корзинку. Мальчик ничего не ответил. И корзинку не поставил. Он просто стоял. – Мистер Фрэнсис, я уже спрашивала, он ни слова не сказал, – вставила Марта. – Не уверена, что он нас слышит. Дворецкий нахмурился и указал рукой на стол, призывая Питера поставить туда корзинку. Мальчик сделал, как ему велели, а потом потер замерзшие руки. – Говорить он не может, но он не глупый, – тихо сказал мистер Фрэнсис. – Придется нам его оставить тут. В море он не был; я вот подумал – может, из рыбацкой лодки выпал, но нет – одежда сухая, соляных разводов нет. Наверное, его просто бросили. Не захотели возиться с немым парнишкой… – Он покачал головой. – А нам-то что с ним делать? – миссис Портер сложила руки. – Не хватало мне еще одного бесенка на кухне, и так шума полно. Лили с упреком посмотрела на кухарку, но потом спрятала ноги под стул, будто надеясь уменьшиться. – Он может мыть посуду. Или пол. Если захочешь, будет расставлять мышеловки. Никто и слова не скажет, ведь он никому не нужен… – Мистер Фрэнсис пожал плечами. Когда дворецкий это сказал, Лили вздрогнула. Как же хорошо, что мальчик не слышит, что о нем говорят! Миссис Портер манерно вздохнула. – Мисс Лили, где та грифельная доска, которую Виолетта нашла для вас в детской? Узнаем, умеет ли он читать. Лили взяла доску с полки кухонного шкафа, где та лежала вместе с резными деревянными блюдами. Служанка Виолетта, что сейчас разводит огонь наверху, просто в ужасе, что Лили не умеет писать. Она вечно говорит, что всех деревенских детей отправляют в школу инспекторы народного образования. Иногда она находит свободные минутки и учит Лили, но больших успехов девочка пока не добилась. Поэтому, как только она слышит у лестницы голос Виолетты, сразу убегает с кухни. Миссис Портер вырвала доску из рук Лили – тесту как раз надо подняться – и нацарапала на ней: «Твое имя?» – а потом пихнула доску в руки мальчика. Тот прищурился и вытащил из кармана жилета смятый порванный листок бумаги. На нем было лишь одно слово – Питер. Миссис Портер угрюмо кивнула и подтолкнула в его сторону тарелку с хлебом и маслом, что нарезала Марта. – Пусть сначала поест что-нибудь, – сказала она и подумала, что стоит объяснить такую щедрость. – А то, боюсь, он не дотащит до дома и бревнышка, переломится по дороге. В тот день Лили буквально загорелась желанием научиться писать – ее почерк трудно назвать каллиграфически красивым, как у Виолетты, но даже того, что могла нацарапать Лили, хватало, чтобы позвать Питера полазить по деревьям, поиграть в фруктовом саду или пускать по воде камешки. Правда, свободного времени на игры у Питера было очень мало – все в доме подсовывали ему разные странные поручения, отказаться от которых он просто не мог. Иногда, чтобы поиграть с мальчиком, Лили приходилось самой делать за него какие-то дела. Она уже научилась рубить дрова, полоть огород, чистить серебро (правда, когда никто не видит). Питер читал по губам – когда хотел – или если человек говорил, прямо глядя на него, но записки оставались самым простым способом общения. Лили вздохнула и посмотрела на темные пятна на полу оранжереи и на собственных пальцах. Сегодня рисунок получился не лучше ее почерка. Девочка обмакнула старый лоскут в лужицу, что натекла на пол, и потерла кафель. Потом уставилась в одну точку, размышляя, что бы ей еще нарисовать. Лягушки точно не получатся, решила она, ведь они не будут долго ей позировать. К тому же, если картинка вдруг оживет, как ее автопортрет, – зачем ей еще одна лягушка? В оранжерее их уже предостаточно. Но больше срисовывать было не с чего – надо рисовать по памяти. Лили думала было начать второй автопортрет, но потом поняла, что и вторую себя она тоже не хочет. Было бы странно и скучно разговаривать сама с собой, для этого лучше подойдет какой-нибудь незнакомец. Вдруг девочке в голову пришла идея, и Лили улыбнулась. Она вспомнила картину, что висит в коридоре между библиотекой и гостиной – она была там, кажется, всегда. На картине изображена красивая девушка – Лили всегда казалось, что ее волосы, украшенные бантиками, обычно пушатся непослушными кудряшками, как у нее самой. На коленях девушки сидит мопсик – и ему, похоже, не терпится поскорее соскочить с картины и убежать куда-нибудь с кисточкой в зубах. Чуть прикрыв глаза, Лили начала рисовать лицо девушки – жаль, она не знает ее имени. Наверняка они родственники – и поэтому у обеих такие непокорные кудри. Хотя картина в коридоре очень старая. Лили посмотрела на круглые смешливые глаза, которые только что нарисовала, и поежилась. А вдруг магия сработает, но девушка оживет в образе старухи? Лили посмотрела на уголь и вздохнула, а потом принялась рисовать мопса. Все равно у нее ничего не получится, так что какая разница… Прорисовывать пушистую шерсть собаки оказалось трудно. Глаза у нее – большие и блестящие, а мордочкой она похожа на милую пожилую леди. Лили рисовала и стирала, потом снова рисовала, пытаясь вспомнить старинную картину. Затем остановилась и начала работать над кружевным платьем девушки – платье красивое, светло-розовое, шелковое. «Наверное, у нее есть платья на каждый день недели. А то бы она не стала держать на коленях собаку!» – подумала Лили. Черные коготки чуть задели шелк, и девушке надо было быть очень аккуратной, чтобы его не порвать. Рисунок собаки все равно не удавался, хотя Лили немного перерисовала мордочку – в другом ракурсе. Надо сделать чуть круглее и добавить легкую улыбку – может, сработает? Расстроенная Лили положила уголь на пол и прислонилась к стене. В глазах появились слезы, и она вытерла их рукавом. Ну и чего она плачет? Каракули – да и только, они ее слез не заслуживают. Мышка цокнула коготками по кафелю. Лили вздрогнула и взмахнула юбками, чтобы ее спугнуть. Она крепко сжимала в пальцах уголь, потом вздохнула – что ей делать дальше? Попробовать дорисовать собаку или стереть весь рисунок? Так, стоп. Каким образом уголь попал ей в руку? Просто закатился в ладонь? Лили посмотрела на темные маленькие следы на рисунке, и пальцы еще сильнее сжали уголь. Он с хрустом разломился. Она взглянула на пол, где рядом с ее коленками сидела собака и с упреком рассматривала девочку. «Хочешь сказать – я поймала уголек и принесла его тебе обратно, чтобы ты его сломала?» – было написано на ее мордочке. Глава вторая – Получилось! – воскликнула Лили, глядя на черную собачку. – У меня получилось! Взгляд мопса был серьезен. – Ты же настоящая, правда? – прошептала девочка и протянула руку. Собака посмотрела на дрожащие пальцы и вдруг бросилась к Лили. Девочка вздрогнула, а потом громко засмеялась – мопсик ее лизнул. Его язык был такого же странного фиолетового оттенка, как и на картине, – он всегда казался Лили неправильным, ненастоящим. – Интересно, у всех собак языки фиолетового цвета или только твой, потому что ты сошла с картины? – спросила она и нахмурилась. Как будто это важно! – Думаю, ты щенок, еще совсем маленькая. А ты навсегда останешься щенком? Собака задумчиво повернула голову сначала в одну сторону, потом – в другую и закатила глаза. Очень ясный отрицательный ответ. Вдруг она увидела салфетку на подоконнике, подбежала к ней и осторожно обнюхала, потом разочарованно посмотрела на Лили. – Здесь много мышей, – предложила девочка. – Хочешь толстенькую мышку? Мопс с отвращением фыркнул. Лили нахмурилась – ясно, собака ее понимает. Наверное, это неудивительно. По крайней мере, не удивительнее того, что собака вышла из простого рисунка, сделанного девочкой. – Кажется, не хочешь. Я тоже не хочу! В моей комнате есть печенье. Мопс радостно подпрыгнул и побежал к двери оранжереи, которая ведет в один из сотни узких коридоров дома Меррисот. Собака кружилась на месте – ждала, когда Лили пойдет за ней. – Да, да. Только тебе надо спрятаться, хорошо? – Лили присела около танцующего мопсика. – Послушай. Мне не разрешат тебя оставить, я уверена. Я даже спрашивать боюсь. Хотя это не так важно. Ты будешь моим секретом! Поняла? Потише, пожалуйста. Собака важно кивнула, и Лили засмеялась. Какой же забавный песик! Но, увидев огромные сердитые черные глаза, она поняла, что задела самолюбие мопса, присела и примирительно стала объяснять: – Прости, я не хотела смеяться. Просто все так странно! В смысле – я разговариваю с собакой. В моем случае это тем более странно, ведь я почти ни с кем не разговариваю. И у меня раньше не получалось колдовать… – Лили покачала головой. – Хотя и сейчас я не колдовала, это само получилось, я тут ни при чем! – Она наклонила голову и столкнулась носом с мопсом, чья шерсть блестела в вечерних лучах солнца. – Может, ты при чем? Собака посмотрела на девочку и гавкнула – резко, требовательно, но в конце осеклась, будто вспомнив просьбу Лили вести себя тихо. – Хочешь есть, да? – Девочка выпрямилась, мопс довольно закружился вокруг ее ног. – Тогда не отставай. И помни: если что – прячься! Тонкой черной полоской собака прошмыгнула к окошку, схватила зубами пустую салфетку и, потащив ее за собой как развевающийся флаг, побежала обратно к девочке. – Ого, отличная идея! – Лили наклонилась, подобрала салфетку и радостно улыбнулась: мопсик запрыгнул ей на руки и с любовью лизнул щеку. Собачка устроилась на руках девочки, выпрямившись, будто королева – с таким же важным видом она сидела и на картине в коридоре. Лили осторожно положила салфетку на голову мопса. – Если услышишь чьи-то шаги – просто пригнись, – тихо сказала она и выскользнула в коридор. Лили быстро шла по дому – и никто не попадался ей на пути. Время послеобеденное – мать наверняка отдыхает, да и служанки с радостью воспользовались возможностью побездельничать – скорее всего, собрались сейчас на кухне и мешают миссис Портер. Лили остановилась в коридоре между гостиной и библиотекой, с тревогой посмотрев на дверь библиотеки. Девочке казалось, мать – наверху, но никогда не знаешь наверняка… Ни звука. Чуть расслабившись, она подошла к позолоченной раме картины и заинтересованно на нее посмотрела. Собака тоже подняла глаза. Девушка с картины осталась там же, а вот мопса в ее руках больше не было. Теперь девушка крепко сжимает стебель цветка. Кажется, она даже обвила его вокруг пальцев. Красивая нарисованная улыбка стала чуть напряженнее, а на розовом шелковом платье осталось темное пятнышко – след грязной лапки. – Я не хотела тебя воровать… Кажется, она разозлилась! – виновато прошептала Лили, обращаясь к собаке. Мопсик подался чуть вперед, поставил лапки на позолоченную раму и понюхал полотно. Потом осторожно его лизнул, заинтересованно склонив голову набок. Вдруг собака отпрянула от полотна – кажется, решила, что реальная жизнь намного лучше, нежели нарисованная картина. Лили усмехнулась и прижала к себе песика. Она чувствовала, как под черной шерсткой двигаются мускулы. Собака не похожа ни на заклинание, ни на привидение, ни на выдумку. Она теплая, с ней уютно, она настоящая.