Леди Вильямс отправила ей свое мнение на сей счет в следующей манере: «Почему Вы сомневаетесь, моя дорогая Люси, хоть и на мгновение, по поводу герцога? Я навела о нем справки и выяснила, что он безнравственный, необразованный человек. Никогда моя Люси не сочетается браком с человеком, подобным ему! Он богат как Крез, и богатства его растут с каждым днем. Как благородно Вы потратите их! Какую репутацию создадите ему в глазах света! Какое уважение обретет он благодаря своей жене! Но почему, дражайшая Люси, почему Вы не решите этот вопрос раз и навсегда, вернувшись ко мне и оставшись у меня? Хоть я и восхищаюсь Вашими благородными взглядами, все же позвольте мне умолять Вас, чтобы они не помешали Вам сделать меня счастливой. Разумеется, если Вы останетесь со мной навсегда, расходы мои возрастут и я не в силах буду оплачивать все, но что это в сравнении со счастьем, коим я буду наслаждаться в Вашем обществе?.. Знаю, меня это разорит – следовательно, не сомневаюсь, что Вы не станете противиться этим аргументам и не откажетесь вернуться к своей искренне любящей, и т. д., и т. п. К. Вильямс». Глава девятая Каким бы мог стать эффект от письма леди Вильямс, получи его Люси, неизвестно, так как оно достигло Бата через несколько часов после того, как Люси испустила последний вздох. Она пала жертвой зависти и злобы Сьюки: та, ревнуя, заставила Люси покинуть этот мир в возрасте семнадцати лет, дав ей яду. Так погибла милая и очаровательная Люси, жизнь которой не была отмечена никаким преступлением и не запятнана ни одним недостойным поступком (за исключением ее необдуманного отъезда из дома тетушки) и чью смерть искренне оплакивали все, кто ее знал. Среди друзей, которых ее смерть особенно опечалила, были леди Вильямс, мисс Джонсон и герцог; первые две особенно искренне заботились о ней, а больше всех Алиса, которая провела целый вечер в ее обществе и с тех пор ни разу о ней не вспоминала. Горе его светлости можно легко объяснить таким же образом, поскольку он потерял ту, к которой испытывал в течение последних десяти дней нежное чувство и искреннее расположение. Он скорбел о ее потере с непоколебимым постоянством следующие две недели, по прошествии коих удовлетворил тщеславие Каролины Симпсон, подняв ее статус до уровня герцогини. Таким образом, она наконец-то стала совершенно счастлива, ибо амбиции были удовлетворены. Сестра ее, вероломная Сьюки, вскоре после этого также была возвышена, как она того и заслуживала, и, судя по ее поступкам, всегда хотела. Совершенное ею варварское убийство было раскрыто, и, несмотря на заступничество друзей, она очень быстро поднялась на эшафот… Прекрасная, но жеманная Сесилия слишком хорошо отдавала себе отчет в превосходстве собственных прелестей, чтобы не вообразить, что уж если Каролина сумела выскочить за герцога, то она вполне может, не испытывая стыда, надеяться на благосклонность какого-нибудь принца, а зная, что на ее родине почти все принцы помолвлены, она покинула Англию и, если верить слухам, стала любимой наложницей Великого Могола… Тем временем обитатели Тунеядшира находились в состоянии величайшего изумления и потрясения, поскольку прошел слух о предстоящей свадьбе Чарльза Адамса. Имя его избранницы по-прежнему держалось в секрете. Мистер и миссис Джонс полагали, что это мисс Джонсон, но та все сильнее подозревала его кухарку, когда, ко всеобщему изумлению, он сочетался браком с леди Вильямс… Finis Генри и Элиза Роман Почтительно посвящается мисс Купер ее покорной слугой Однажды, когда сэр Джордж и леди Аркур наблюдали за работой своих косарей, одних за усердный труд награждая улыбкой одобрения, а других за праздность наказывая палками, подле копны сена обнаружили они укрытую от глаз ворохом скошенной травы девочку – прекрасное дитя трех месяцев от роду. Поразительной красоты личико ее взволновало их, а детская невинность и вместе с тем игривость, с коей отвечала она на все их вопросы, так восхитила их, что они решили взять ее к себе и, будучи четой бездетной, воспитывать дитя, не жалея ни сил, ни средств. Людьми они были благородными, а посему прежде всего остального стремились привить девушке любовь к целомудрию и ненависть к пороку, в чем весьма преуспели благодаря врожденной склонности к этому Элизы. Так что, когда Элиза вступила в пору юности, она была отрадой для всех, кто ее знал. Обожаемая сэром Джорджем, горячо любимая леди Аркур, восхищая собой весь остальной мир, до восемнадцати лет купалась Элиза в неиссякаемом потоке счастья, пока однажды бесчеловечные покровители, застав девицу за кражей пятидесятифунтовой банкноты, не выставили ее за дверь. Для всякого, кто не обладал столь же благородной и возвышенной натурой, как у Элизы, такие перемены значили бы лишь верную смерть – она же, пребывая в счастливой уверенности в собственном совершенстве, присела под деревом и стала развлекать себя тем, что сочиняла и напевала такие строки: Через какие ни шла б я невзгоды, К связям порочным не склонят меня годы. Невинное сердце навек сохраню, Границ добродетели не преступлю. Несколько часов предавалась она пению и приятным воспоминаниям, а затем встала и направилась в торговый городок М., где ее сердечная подруга содержала таверну «Рыжий лев». Элиза немедля пошла к подруге и поведала о постигших ее невзгодах, а также выразила желание стать скромной компаньонкой в приличной семье. Миссис Вильсон, милейшее создание на свете, лишь узнав о желании Элизы, тут же устроилась за стойкой и написала нижеследующее письмо герцогине Ф-ской, которую она среди своих знакомых более всего почитала. «Герцогине Ф-ской По моей рекомендации примите в свою семью молодую девицу кроткого нрава, которая любезно согласилась на Ваше общество, вместо того чтобы идти в услужение. Поспешите же принять ее из рук Вашей Сары Вильсон». Герцогиня, дружба которой с миссис Вильсон не знала границ, чрезвычайно обрадовалась возможности оказать ей такую услугу и, едва получив письмо, вечером того же дня отправилась в «Рыжий лев». Герцогине Ф-ской было около сорока пяти с половиной лет, и она была женщиной сильных страстей – дружила крепко, а если враждовала, то непримиримо. Она была вдовой и растила единственную дочь, которая вот-вот должна была выйти замуж за весьма состоятельного молодого человека. Едва увидев нашу героиню, герцогиня заключила ее в свои объятия и объявила, что Элиза ей чрезвычайно полюбилась и расставаться с ней она более не намерена. Элизу обрадовало такое искреннее уверение в дружбе, и после долгих сердечных и слезливых прощаний с миссис Вильсон она последовала за ее светлостью в Суррей, в резиденцию миледи. Всячески выказывая ей свое расположение, герцогиня представила Элизу леди Гаррет, своей дочери, которая так была ею очарована, что стала умолять о милости называться ее сестрицей, на что Элиза великодушно согласилась. Мистер Сесил, возлюбленный леди Гаррет, часто навещая семейство, нередко находился в обществе Элизы. Вспыхнуло взаимное чувство – и Сесил, открывшись первым, склонил Элизу к согласию тайно с ним обвенчаться, а совершить это было нетрудно, ибо священник герцогини и сам был без памяти влюблен в Элизу и ради нее, решили они, пошел бы на все. Как-то вечером, покуда герцогиня и леди Гаррет посещали некое собрание, Элиза и Генри воспользовались их отсутствием и были обвенчаны влюбленным священником. Как же были удивлены леди, обнаружив по возвращении вместо Элизы следующую записку: «Мадам, Мы сочетались браком и уехали. Генри и Элиза Сесил». Ее светлость, едва прочитав письмо, которое и открыло ей все, впала в такой приступ ярости, что добрые полчаса потратила на то, что величала беглецов именами, упоминаемыми лишь в страшном гневе, а затем послала им вслед триста вооруженных мужчин с приказом вернуть Генри и Элизу живыми или мертвыми; в случае же, если они будут пребывать в первом из двух названных состояний, герцогиня поклялась бросить их на долгие годы в темницу и там замучить пытками. Тем временем Сесил и Элиза бежали на континент, подальше от родной земли, где их ждали козни жаждущей мщения герцогини, которых у них были все причины опасаться. Во Франции они прожили три года, став за это время родителями двух мальчиков. В конце концов Элиза сделалась вдовой и осталась с детьми на руках и вовсе без средств к существованию. Живя в браке, супруги тратили восемнадцать тысяч фунтов в год. Капитал Сесила составлял менее чем двадцатую часть от этой суммы, так что тратили они почти весь доход и скопить им почти не удавалось. Элиза, полностью отдавая себе отчет в том, что дела ее крайне расстроены, сразу после смерти мужа отправилась в Англию на пятидесятипушечном военном корабле, который они с супругом построили в лучшие времена. Но не успела она сойти на землю в Дувре, держа на руках своих сыновей, как посланцы герцогини схватили ее и заточили в уютную темницу своей госпожи. Эту маленькую копию знаменитой лондонской тюрьмы герцогиня возвела специально для того, чтобы содержать собственных узников. Едва Элиза попала в подземелье, как все ее мысли устремились к поиску спасения из него. Она кинулась к двери, но та была заперта. Элиза бросила взгляд на окно, но на нем были стальные решетки. Поскольку обе надежды ее не оправдались, она уже было отчаялась, когда в углу камеры случайно увидела ножовку и веревочную лестницу. Элиза немедля схватила пилу и уже через несколько недель сумела отпилить все прутья решетки, кроме одного, к которому прикрепила лестницу. Затем Элиза столкнулась с еще одним препятствием, показавшимся ей непреодолимым. Дети ее были еще слишком малы, чтобы самостоятельно воспользоваться лестницей, а спуститься, держа их на руках, было совершенно невозможно. Наконец она решила сбросить на землю всю свою одежду, коей у нее было немалое количество, и, строго-настрого приказав сыновьям ни в коем случае не ушибиться, скинула детей вниз. Сама она легко спустилась по лестнице и с радостью в сердце обнаружила своих маленьких сыновей целыми и невредимыми и даже крепко спящими. Элиза понимала, что ее гардероб теперь придется распродать, дабы защитить от невзгод и себя, и детей. Со слезами на глазах расставалась она с этими последними свидетельствами былого великолепия, а на деньги, вырученные от продажи, купила другую, более приличествующую ей теперь одежду, кое-какие игрушки для мальчиков и золотые часы. Но не успела Элиза обеспечить себя и детей вышеперечисленными предметами первой необходимости, как почувствовала сильный голод. И, судя по тому, что мальчики уже откусили ей два пальца, дети ее пребывали в том же состоянии. Дабы положить конец всем этим неизбежным несчастьям, она решила отправиться к своим старым друзьям – сэру Джорджу и леди Аркур. Столько раз испытав их великодушие, она хотела испытать его и теперь. Ей предстояло преодолеть около сорока миль, дабы достичь их гостеприимного имения, и, пройдя тридцать из них пешком, Элиза остановилась у ворот городка, где в более счастливые времена бывала с сэром Джорджем и леди Аркур. Они обычно заходили в какую-нибудь таверну и угощались холодными закусками. Воспоминания о злоключениях, постигших ее с тех пор, как она последний раз принимала участие в таком пиршестве, охватили Элизу и на какое-то время заняли все ее мысли, пока она сидела на ступеньках богатого дома. Как только эти воспоминания закончились, Элиза поднялась и решила направиться на тот самый постоялый двор, который она с таким упоением вспоминала, и попытаться разжалобить усталых путников и получить от них милостыню. Она только-только успела занять место у ворот, как из них выехала карета, свернула в тот угол, где расположилась Элиза, и остановилась, так как форейтор возжелал полюбоваться прекрасной панорамой. Элиза подошла к карете и приготовилась уже воззвать к состраданию ее пассажиров, как вдруг узнала сидевшую в экипаже леди и воскликнула: – Леди Аркур! На что дама ответила не менее изумленным восклицанием: – Элиза! – Да, мадам, это та самая несчастная Элиза! Сэр Джордж, также находившийся в карете, потерял дар речи от удивления, но, обретя его вскорости, потребовал, чтобы Элиза объяснила ему, как она оказалась в таком положении. И в этот момент леди Аркур, пребывая вне себя от счастья, вскричала: – Сэр Джордж, ах, сэр Джордж! Это ведь не просто Элиза, наша приемная дочь. Она – наш родной ребенок! – Наш ребенок! О чем вы говорите, леди Аркур?! Вы же знаете, что никогда не имели детей! Молю, объяснитесь! – Сэр Джордж! Вы, должно быть, помните, как отправились в Африку, оставив меня дома на сносях?