– Союз возможен, – подтвердил Лыков. – Британцы – большие любители воевать чужими руками. А с Германией у них все хуже и хуже. – А я о чем?! – обрадовался генерал. – Но девяносто процентов! Капитан Продан убежден, что островитяне хапнули так много не для того, чтобы качать нефть. Они хотят заморозить майкопскую нефтедобычу. – Но с какой целью? Вложили огромные деньги, чтобы зарыть их тут? Алексей Николаевич, это фантазии военных. Вы зачем им верите? – Георг Твиди, с которым вы недавно открывали нефтепровод, занимается не только Майкопом. И даже не столько Майкопом. Еще он бурит в Плоешти, это Румыния, и в Южной Персии. Возможно, ему выгодно придержать развитие вашего края, чтобы он не составлял конкуренцию другим месторождениям. За такое можно и заплатить. Тут Азвестопуло не удержался и впервые вступил в разговор: – Ваше превосходительство, есть косвенные подтверждения этой версии. Мы подозреваем в желании сжечь нефтяной городок промышленника Асьминкина. Известно, что он связан с британскими добытчиками. Именно они покупают его участки, причем с большой для Конона Провича выгодой. Откуда такая щедрость? Нет ли тут сговора? Асьминкин сжигает русский нефтепровод в Екатеринодаре, и остается только британский, в Туапсе. Монополия! – Чушь! – взорвался Бабыч. – Вы забыли, коллежский асессор, что трубу к нам тянуло Майкопское трубопроводное и транспортное общество. В которое, помимо братьев Гукасовых, входят и англичане. Они партнеры Гукасовых по этому проекту. По-вашему, англичане станут жечь сами себя? Стыдитесь повторять всякую чушь… Не решаясь кричать на статского советника, выполняющего личное поручение государя, генерал выместил раздражение на его помощнике. – Шпиономания и поиски закулисы, вот что это такое. Вы бы еще приплели сюда евреев с масонами. Кубанский край стремится к прогрессу, покрывается буровыми установками, заводами, рельсовыми путями и трубопроводами. А вы хотите, чтобы мы снова садили джубэк[67]. Лыков был раздосадован. Разговор не получился, теперь начальник области будет предубежден по отношению к Продану и его заданию. Купили его сыны Альбиона, что ли? Нет, Бабыч – честный человек, про него всякий это скажет. А вот дал волю «иностранному капиталу». Павел Гукасов на открытии вентиля поднял особый тост за русских в нефтяном деле. Бабыч пропустил его мимо ушей. Да, есть такое мнение, что заграничной угрозой пугают обывателя те, кто сам ничего не смог. Уступил иностранцам в честной конкуренции и давай их полоскать с обиды. Спасите, мол, от немецкого, или английского, или французского засилья. Объегорил Джон Буль русского человека. Надо ему помочь только за то, что он русский. Условия смягчить, гарантию казенную дать. Где здесь истина? Лыков сыщик, а не промышленник. Военные иногда действительно из-за деревьев не видят леса. Но шпионаж на самом деле существует. Спроси, Бабыч, хоть у Николки, хоть у Павлуки. Вот только они не ответят его превосходительству. Тайна. В результате питерцы ушли, после разговора у них остался неприятный осадок. Алексей Николаевич отбил депешу приставу хутора Романовского: где там Пришельцев, когда он вернется в Екатеринодар? Получил ответ, что коллежский асессор выехал час назад. С пленными или без, в телеграмме не указывалось. Лыков с Азвестопуло поспешили в сыскное. Удалось ли Александру Петровичу что-нибудь узнать? Хорошо бы вечером увидеть Рыжего в наручниках и облегченно выдохнуть. Один Варивода без «кубанского огня» не опасен. Глава 18 В хуторе Романовском От Романовского до Екатеринодара по железной дороге сто двадцать семь верст. Пришельцев с Коржем появились в отделении в девятом часу вечера. Первым вошел надзиратель, увидел перевязанную щеку товарища и взревел: – Кто Ванятку обидел? Стоило уехать на два дня… – Сквозное пулевое, – лаконично сообщил Азвестопуло. Корж так и сел. Вошедший за ним Пришельцев осмотрел подчиненного, убедился, что ничего страшного, и приказал: – Докладывай. Тимошенко мог говорить с трудом, и доклад о ночной перестрелке на Красной улице сделал за него Жуковский. Начальник отделения резюмировал: – Как говорят в игре «футбол», девять-ноль в нашу пользу. Молодцы, ребята. – Это не мы, а они, – надзиратель указал на питерцев. – Алексей Николаевич все продумал и сам сел в денежном хранилище. Он даже атамана видал! Едва мы его не сцапали. Деньги нельзя было оставить, триста тыщ, а то бы… – Варивода был здесь, пока вы искали его на хуторе, – констатировал Лыков. – Может, хотя бы укрытие его нашли? – Нашли, – кивнул Пришельцев. – А правда, что вы видели атамана самолично? – Да, когда он в меня целил. Едва успел на пол броситься, левая рука до сих пор плохо двигается – неудачно упал. – Эх! Не вовремя мы уехали! Еще два тертых человека – тогда бы Варивода точно не сбежал. – Александр Петрович, давайте про вашу поездку. Что удалось, есть ли подсказки? И отчего у Степана Матвеевича на скуле синяк? Все дружно покосились на Коржа. Городовой сыскного отделения Иван Кутья поскреб пальцем желтое пятно на щеке надзирателя и одобрительно сообщил: – Хорошо врезали. Пришельцев, вместо того чтобы начать доклад, стал ругаться: – Чертово место, вот что хошь с ним делай! – Это вы про Романовский хутор? – Да. Шибенник на шибеннике. Железка все портит. – Александр Петрович, при чем тут железка? Начинайте уже. – Слушаюсь. Пришельцев стал рассказывать о поисках. Железная дорога, пройдя через маленький поселок, сделала из него крупный населенный пункт. В Романовском проживало двадцать шесть тысяч жителей! Не во всяком уездном городе столько найдешь. Триста с лишним торговых заведений и почти сорок заводов, паровозное и вагонное депо, клуб, железнодорожное училище. Отделения двух банков. И всем этим заправляет хуторское правление. Есть полицейский пристав и пять городовых. Понятно, надзора никакого, и в поселке творится черт знает что… Хутор официально считается частью казачьей станицы Кавказской, но казаков в нем нет, только иногородние. Это обстоятельство и послужило причиной того, что Корж получил фингал. На этих словах слушатели оживились. Степан Матвеевич, почувствовав себя героем дня, перехватил рассказ: – Вот-вот. Сейчас кишки порвете со смеху! Как приехали, послал меня Александр Петрович в пивную «Табачок» на Ивановскую улицу. Самое, говорит, бандитское место. Сходи и разнюхай, не пахнет ли там Прокопием Шкуропатом. Не мне, говорит, тебя учить. Я и пошел. Сунул в один карман смит, в другой вессон, а за голяшку нож. Надел черкеску с газырями польского серебра и штаны со светло-синим лампасом, будто бы я из терских казаков. Три пятерки денег у меня было, одна своя и две казенных. И заперся в «Табачок». Как вошел – в глазах зарябило. Человек тридцать там всякой дряни, рожи она другой страшнее, и все, матери вашей черт, в железнодорожных шинелях! Один я в газырях… Тут понятно мне стало, что надо менять легенду, пока не дали дуксы[68]. Разбил я бивак у стойки, говорю: милости просим копеек на восемь. Араки, и закусить. Стою, прихлебываю, жду, что дальше будет. Подошел сперва ко мне самый мелкий заморух, по плечо примерно росточком. В каждом шланбое есть такой, он драку начинает… И говорит: казак, а казак! Дай мне в морду Христа ради. Куда деваться? Не дашь – самому отвесят. Получить, так уж за дело. – Дал? – оживленно спросил Жуковский, весь дрожа от предвкушения. – А то! Кверху чоботами улетел. – И что публика? – Публика одобрила и пошла мне мусалы драить. Впереди бугайло ростом с голубятню. Сердитый! Вынул тут я нож, спросил, не хочет ли он в геенну. Запнулся юноша, но другие стали меня обходить по флангам. Я дрожу, но фасон держу. Выдал им на блатном языке все, что думаю. Дошло до цапов[69], что казаки таких слов не ведают, и начались тогда переговоры. – То есть не надраили? – разочарованно спросил Жуковский. – А синяк откуда? – Ты слушай, что дальше было. – Корж осторожно дотронулся до скулы и поморщился. – Назвался я Ларькой[70] Вутаком. Отошел в сторону с двумя наиболее сообразительными и спел им свою песню. Ищу атамана, Прошку Булькатого, иначе ему кличка Варивода. Знаю, что он где-то здесь сидит в куширях[71]. С самого Новороссийска не видались, он мне долю зажилил, из того, что в банке взяли, хочу, чтоб отдал. Надзиратель подкрутил ус и продолжил с сожалением: – Что-то, видать, во мне ребятам не понравилось. Не пойму, в чем была ошибка. Но… Короче если говорить, повели они меня на квартиру. Там, мол, Васька Кабурдык, он все про всех знает, пусть поможет. Довели до самой окраины. Чую – пахнет смоленым волком[72]. Руку тяну в карман, где смит-вессон, сам шаг ускоряю. Мы уж почти бежим. До них дошло, что я догадался, и как мне один в скулу задвинет! Я полетел на спину, но револьвер успел вытянуть. И обоих в упор стрельнул. Целил в ноги, но тому, который меня ударил, не повезло. Попал я ему в артерию, кровь фонтаном, страшно смотреть… Помер через десять минут. Второму угодило в мякоть, и его я захватил. Уф! Корж откинулся на спинку стула, и стало понятно, как сильно он переживает из-за случившегося. За надзирателя продолжил начальник отделения: – По счастью, мимо шел железнодорожный жандарм. Он помог Степану доставить бандитов в полицию. Покойник был мне незнаком, а вот второй, живой, оказался старым приятелем. Я ведь начинал приставом в хуторе Романовском и всю тамошнюю голоту знал поименно. Коржу необыкновенно повезло: он захватил Федора Турчина. Заметная в хуторе фигура, вор-рецидивист, кличка – Турок. Вот с ним у нас и вышла обстоятельная беседа. Турок как увидел меня, чуть не обделался. Строгость мою помнил, как я весь хутор в кулаке держал. Опять же, Федька по характеру самое то, что нам было нужно. Лезет в волки, а хвост поросячий! Нету в нем настоящей жилы, как в порядочном уголовном. Слабый на уторы[73], и душонка мелкая. Только с виду роскошный. И стал я его колоть. Тут опять влез Корж: – Вы не обольщайтесь раньше времени. Я так вообще считаю, что пустой номер, жареное долото. Александр Петрович другого мнения. Он полагает, что мы нашли след Рыжего. – Тут пожалуйте с подробностями, – оживился Лыков. Пришельцев вытащил блокнот: – Варивода и правда прятался в Романовском. И где бы вы думали? В зимней половине частной церковно-приходской школы Бондаревского. Очень ловко придумано, никому и в голову бы не пришло там его искать. Вместе с ним проживал местный уроженец Евдоксий Рудь. Сам я его не знал, но пленник, Федька Турчин, дал характеристику. И очень похоже, что Рудь и есть наш Рыжий. – Докажите. – Все улики косвенные, но складываются в одно. Рудь и Рыжий – одно и то же слово. Далее. Евдоксий сбежал из хутора десять лет назад, с тех пор иногда заглядывал в родные пенаты, но всегда с новым паспортом. В последний раз велел называть себя Павлом! – Павел Вячеславович Остриков, – тут же напомнил Азестопуло. – Именно. Далее, именно Евдоксий привез в Романовский Шкуропата и помогал ему там прятаться. И наконец, он таскал при себе тяжелый мешок, в котором звякало железо. Вор предположил, что это машинка для печатания денег. А я думаю – наш бомбомет. И наконец, Рудь в последний приезд перекрасил волосы, из шатена стал блондином. – Да, все доказательства косвенные, – подытожил Лыков. – Но хоть какая-то версия. Однако что она нам дает? Пока вы ездили в Романовский, Варивода грабил здесь банк. А где в это время был Остриков-Рыжий? – Отсиживался там, где его спрятал Асьминкин, – рубанул начальник отделения. – Мы нашли, так сказать, загородное укрытие разбойников. А у них есть еще нора, и она находится в самом Екатеринодаре. Думаю, где-то в угодьях Конона Провича. – Обыскивать угодья нам никто не позволит, – напомнил питерский сыщик кубанскому. – А там домовое хозяйство, табачный склад и два садовых участка. – Плюс некоторое количество нефтяных, – дополнил Сергей. – Мы даже не знаем, сколько их и где они: столбопромышленник постоянно спекулирует землей. Кроме того, если в деле заинтересованы англичане, следует проверить и их участки тоже. А это вряд ли возможно. В разговоре повисла пауза. В самом деле, если разбойники скрываются у британцев, искать их там бесполезно. Полицию они, конечно, пустят. Но сначала спрячут все концы. Могут перебрасывать двух негодяев с буровой на буровую хоть до Рождества. А те, улучив момент, пустят в действие «кубанский огонь». – Ладно, новость все равно дает нам шанс, – заявил Пришельцев. – У Рудя в городе живет сестра по имени Одарка. То есть Дарья. Надо ее найти и осторожно взять под наблюдение. А вдруг? – Сестра замужем? – спросил Жуковский.