Веки сонно дернулись, потом он, пробуждаясь, распахнул глаза. – Пора собираться. Он нахмурился, силясь вспомнить, куда и зачем ему нужно собираться. Но скоро туман сновидений рассеялся, и на лице снова отобразилось страдание. В то же мгновение я пожалела, что не дала ему еще минуту спокойствия. Я хочу видеть любимого человека счастливым, но Джулиан пребывал где-то на противоположном полюсе от понятия «счастье». – Давай, – уговаривала я, расчесывая ему волосы пальцами. – Ты справишься. Джулиан наконец поднялся, но так медленно, надеясь, очевидно, пропустить похороны из-за долгих сборов. Вручив ему костюм, я отправила Джулиана в ванную готовиться. Тем временем заказала нам такси до кладбища. Сама я успела переодеться уже давно: сдержанное черное платье длиной до колена с высоким горлом и короткими рукавами. Мама купила его, потому что темный пояс выгодно подчеркивал талию. Поверх я накинула вязаный жилет, чтобы не замерзнуть. Нервно сжимая в руках сумочку, полную салфеток, я дожидалась Джулиана. Мы уже опаздывали, но торопить его я не стала. Через добрых двадцать минут он вышел из ванной. Чистенький и свежевыбритый, в костюме, который сидел на нем отлично. Вот бы увидеть Джулиана в таком наряде по другому случаю. Задержав его, я поправила съехавший набок галстук. – Готов? Джулиан помотал головой, из тщательно уложенной прически выбилась прядка и упала ему на лоб. – Думаю, я не хочу туда идти, – пробормотал он дрожащим голосом. – Я не смогу это вынести. – Сможешь, – провела я рукой ему по щеке. – Нет, я… – отмахнувшись от меня, он замахал руками. – Я не хочу никого видеть. Только тут я поняла, что Джулиан имел в виду. Они. Речь не об отце, а о матери. О ней и других скорбящих. Они все меня ненавидят. Я собралась с духом: мне тоже будет непросто встретиться со всеми этими людьми. Но нужно взять себя в руки. – Джулиан, послушай. – Я поймала его взгляд. Спасибо высоченным каблукам – я могу посмотреть ему прямо в глаза и увидеть в них всю накопившуюся боль. И причина ее не только в смерти отца. – Я люблю тебя. Забудь о том, что тебе раньше говорили. Все эти люди – ничто. Пыль. Их слова – ветер. Я. Люблю. Тебя. А остальное не имеет никакого значения. И я буду рядом. Мы едем туда, чтобы ты попрощался с отцом, и всего-то. Ладно? Ни на кого не обращаем внимания и ни с кем не общаемся. Что бы люди ни сказали – нам плевать. Джулиан все не мог вымолвить ни слова. Медленно окинул взглядом мое лицо. Зеленые глаза, такие загадочные, темные и глубокие, в них можно навечно затеряться. Он взял меня за руку, гладившую его по щеке, и нежно поцеловал. От его ласки перехватило дыхание и участился пульс. – Спасибо, – прошептал он, и его дыхание пощекотало мне кожу. Наклонившись, он поцеловал меня в губы. Нежно, нежно, нежно. Миллион раз нежно. Не знаю отчего, но в горле комом встали слезы. Всхлипнув, я сильнее прижалась к Джулиану. Оторвавшись от меня, он взглядом призвал меня к спокойствию. – Идем. Мы явились последними, как я предположила. Утопавшее в зелени кладбище раскинулось на обширной, но все же обозримой территории. Несколько десятков могил выстроились рядами перед крохотной церквушкой, больше напоминавшей часовню. Тут и там их ряды перемежались деревьями, а в самом центре площадки журчал фонтан. Тем не менее шум его заглушался стуком дождевых капель, барабанивших по зонту. Я прижалась к Джулиану, и мы рука об руку влились в черное море. Собралось не меньше сотни скорбящих, все теснились вокруг могилы и беседовали едва слышным шепотом. Некоторые повернулись и окинули нас взглядом мрачнее тучи, но заводить разговор не стал никто. Я сжала Джулиану руку. В конце концов, он мог и ошибаться: может, у этих людей больше не осталось ненависти. Остановились мы в последнем ряду. Я хотела вытащить Джулиана ближе – он как-никак сын Эдди, не просто знакомый. Но Джулиан удержал меня за руку, молча покачав головой. Впереди нас расположилась семейная пара с малышом не старше пяти, справа – мужчина лет сорока-пятидесяти, вероятно, старый друг Эдди, слева – два пожилых человека. Заметив меня, они почтительно кивнули, но ни один не выразил Джулиану соболезнований. Ну и странные же они. Беспокойно я переступала с ноги на ногу, каблуки утопали в размякшей от дождя земле. Джулиан смотрел куда-то вдаль, уйдя в себя. Нужно спросить, как у него дела. – Ты в порядке? Отрывисто кивнув, он закрыл меня зонтом от дождя, и тут над рядами скорбящих поднялся голос. – Дорогие родные и друзья Эдуарда Брука! Сегодня мы собрались здесь, чтобы попрощаться с этим удивительным человеком… Приподнявшись на цыпочки, я вытянула шею, чтобы разглядеть священника. Но единственная картина, представшая моему взору, – затылки впереди стоявших. Значит, Джулиану тоже отсюда ничего не видно. Просунув руку ему под пальто, я обняла его за талию. Пусть не чувствует себя брошенным в одиночестве. – Эдуард, или Эдди, как многие из присутствующих к нему обращались, покинул этот мир слишком рано. Он был любящим мужем Линды Брук и отцом очаровательной Софии Брук. Со всей страстью он отдавался любимому делу – рыбалке и… Джулиан. Как же Джулиан? В недоумении я взглянула на друга, надеясь, что просто прослушала его имя. Но, судя по его реакции, Джулиана действительно оставили за бортом: лоб нахмурен, зубы сжаты сильно, до боли. Ошеломленная, я вцепилась в его рубашку. Мать Джулиана, несомненно, заслуживала жалости, но сочувствия к ней у меня не осталось. Как она посмела вычеркнуть Джулиана из жизни отца? Кто способен на такое? Сколь трагичными бы ни были обстоятельства смерти Софии, Джулиан не виноват, что выжил, а она умерла. – Забудь об этом, – прошептал Джулиан мне на ухо. – Ну уж нет, я запомню, – прошипела я, наверное, чересчур громко. Стоявший впереди семьянин повернулся и наградил нас укоризненным взглядом. – Нельзя просто взять и проигнорировать тебя, забыть о твоем существовании. Ты восемнадцать лет прожил с этим человеком под одной крышей. Он растил тебя, праздновал с тобой дни рождения, помогал в бедах. Как твоя мама могла отбросить все это? Ты – единственная семья… – Мика, – торопливо перебил Джулиан. Видимо, к концу речи я уже перешла на крик. Теперь на нас осуждающе смотрел не только отец семейства. Пожилая пара и еще некоторые люди присоединились к молчаливому неодобрению. Глаза у них сочились гневом и презрением. Можно подумать, здесь только я должна стыдиться. На их суровые взгляды я ответила тем же. В конце концов, я же не оскорбляла покойного и не желала ему отправиться в ад, а имела в виду лишь его жену. Остаток речи прошел мимо моих ушей, да и к лучшему. Вместо этого я посвятила всю себя Джулиану, оказывала ему поддержку, угадывая каждое его желание: объятия, личное пространство, да даже носовой платок. Хоть он и не плакал, в отличие от всех остальных. Слезы у него на глазах заметно блестели, но ни одной Джулиан так и не проронил. Потом я заметила сжатые кулаки, жилку, пульсирующую на шее, и поняла: это слезы не печали, а гнева. И зачем я уговорила его приехать? Я и вправду верила, что для него это замечательный шанс – последний – проститься с отцом, но с таким настроением все бесполезно. Жаль, я не удержала рот на замке. Вот священник закончил речь, гроб опустили в землю. Заиграла музыка, и к могиле двинулись скорбящие, один за другим. Все шептали прощальные слова и бросали на крышку гроба цветы. Все плакали и всхлипывали. Наверное, я тоже должна была разреветься от этой картины, но даже не растрогалась. Мне хотелось лишь вернуться с Джулианом в мотель, обнять его крепко-крепко и пообещать, что я не брошу его. Никогда и ни за что. И плевать, что будет с нами через пять, десять или пятнадцать лет. – Ты простишься с отцом? – все равно осведомилась я. – Давай исчезнем отсюда, – покачал он головой. Ничего не имею против. Вытащив телефон, набрала номер такси, который предусмотрительно сохранила еще до отъезда. – Такси приедет через десять минут вот туда, – объявила я, указывая на дерево в дальнем конце кладбища. – Можно там дождь переждать. Крона дерева оказалась на редкость плотной. Славное место, чтобы уберечься от дождя, заморосившего еще во время похоронной службы. Закрыв зонт, Джулиан оперся на него, как на трость. В попытке прогнать его плохие мысли я поведала ему об Ализе – в отличие от меня она сдала все промежуточные экзамены. И о Лилли – блестяще написала тест по математике. Джулиан только кивал и бормотал что-то одобрительное, показывая, что слушает меня. Но мыслями он унесся далеко, взгляд прикован к толпе скорбящих. Точнее, лишь к одной из них. Джулиан не спускал глаз с женщины средних лет, не отходившей от могилы. Теперь, когда толпа поредела, она выделялась на фоне серого осеннего пейзажа. Черное пальто до щиколоток и каштановые волосы промокли от дождя. На лице не было и тени улыбки, она постарела, но я тем не менее узнала женщину с фотографии в спальне Джулиана. – Это она? Кивком Джулиан подтвердил мою правоту. – Красивая, – признала я. Неужели это и в самом деле она? Джулиан так на нее похож, по фотографии и не скажешь. Мать и сын примерно одного роста, подбородок у Джулиана скорее квадратный, но в целом их черты лица идентичны. Держу пари, они и улыбаются одинаково. Но там, возле могилы мужа, вдова не улыбалась. Ее лицо исказилось гримасой горя. Глаза опухли, нос покраснел, а плечи ссутулились, удерживая на себе непосильный груз. Эта печальная женщина, казалось, не имела ничего общего с монстром, говорившим Джулиану всякие мерзости. Только я хотела оторвать взгляд от вдовы и предложить Джулиану подождать такси на дороге, как вдруг она посмотрела в нашу сторону. Прошлась внимательным взглядом. Джулиан замер, затаив дыхание. Вцепился в ручку зонтика до побелевших костяшек. И тут его мать снова обернулась к священнику. На мое лицо легла тень сомнения. Это становится все более странно. Дебра не узнала Джулиана спустя шесть с лишним лет – пусть. Но его собственная мать? Я уже собиралась спросить его об этой нелепости, но вдова опять обернулась к нам. На этот раз она рассматривала нас чуть дольше, но все же не двинулась с места. Наконец она вновь обратилась к священнику, не подавая ни малейшего признака того, что узнала Джулиана. У меня подкосились ноги и закружилась голова. Я никак не могла прийти в себя, сколько бы ни старалась, тело просто отказывалось подчиняться. К горлу подкатила тошнота. – Джулиан? – Я отшатнулась от него. – Почему мама тебя не узнает? Джулиан открыл рот, но не издал ни звука. Дыхание было поверхностным и прерывистым. У него паническая атака? Я переводила взгляд с него на вдову, судорожно соображая, что тут творится. Здесь точно что-то ненормально. Чертовщина какая-то. И тут его мать внезапно обернулась. Глаза распахнуты от ужаса. Она оцепенела, увидев Джулиана. С его лица схлынула вся краска, будто ему нож в грудь вонзили. Джулиан инстинктивно отшатнулся, когда его мать сделала первый же шаг в нашу сторону. Под дождем и по мокрой земле она неслась к нам, пылая от ярости. – Джулиан? – растерянно проскулила я. Видать, я что-то упустила. Знать бы еще, что именно. Где-то я мысленно свернула не туда и теперь блуждала в потемках. – Мне так стыдно, Мика, – понуро опустил он голову. – За что? – Надо было раньше сказать. Паника накрыла меня с головой, а интуиция нашептывала, что мне сейчас признаются в чем-то, отчего я свалюсь в пропасть. – Что надо было сказать раньше?